Читать онлайн «Почему он нас уничтожал? Сталин и украинский голодомор». Страница 9

До мировоззренческого переворота, обусловленного исследованиями Гомодомора, я был таким же, как и все другие, советским ученым. То есть на ж торию смотрел под классовым углом зрения, рассматривал капитализм и социализм как общественно-экономические формации, считал неколлективизированное крестьянство мелкой буржуазией, верил в то, что коллективная собственность на средства производства может существовать, а колхозы и являются коллективной собственностью крестьян. Спецхранилища в библиотеках и архивах, то есть разделение информации на открытую и закрытую, я считал нормальным явлением. Но именно поэтому не мог понять почему голод 1933 года был запрещенной темой. В Украине не существовало человека, который бы не знал о нем, так зачем же эту информацию закрывать? Мой старший коллега, который также заведовал отделом в Институте истории АН УССР, в минуту откровенности сказал, что в его селе нее знали, кто кого съел. Так и жили с этим знанием всю жизнь…

Когда хорошо известные мне ответственные работники в аппарате ЦК Компартии Украины услышали об образовании комиссии Конгресса США но украинскому голоду, они впали в состояние постоянного стресса. В упомянутой выше докладной записке секретаря ЦК по идеологии и главы КГБ УССР от 11 февраля 1983 года содержалась, адресованная нашим специалистам за границей, рекомендация: в полемику по поводу голода не вступать. Было понятно, что полемика является проигрышной при всех обстоятельствах. Теперь, однако, прятать голову в песок не получилось.

Осенью 1986 года ЦК КПУ создал так называемую антикомиссию, Оказался в ней и я. От ученых ждали исследований, способных «разоблачить фальсификации украинских буржуазных националистов».

В спецхранилищах я работал и раньше, но «особые папки» компартийных комитетов стали доступны только сейчас. У советских архивов была одна особенность: исследователь мог иметь доступ к 99,9 % дел, но все существенное для истории тоталитарного государства содержалось в недоступных для него 0,01 % дел.

За полгода работы в архивах я изучил положение в сельском хозяйстве начале 30-х годов. После этого в моем сознании некоторые привычные со школьной скамьи причины поменялись местами со следствиями. Новые причинно-следственные связи часто совпадали с тем, что приходилось читать в «антисоветской» литературе.

Пока работал в архивах, работа комиссии свелась к нулю. Наверное, в верхах поняли, что перед учеными поставлена нереальная задача. Уже от себя лично обратился в ЦК с аналитической запиской, в которой предложил признать факт голода.

Сейчас понимаю, что требовал от цекистов невозможного. Действительно, почему столь долго длилось сталинское табу на признание факта голода? Преемники Сталина после XX съезда КПСС легко пошли на осуждение политического террора 1937–1938 годов, потому что от него пострадала, в первую очередь, правящая партия. В отличие от индивидуального террора, проводившегося органами государственной безопасности, террор голодом в 1932–1933 годах осуществлялся партийными комитетами, комсомолом, профсоюзами, комнезамами. Как можно было признать, что Сталину удалось использовать систему власти, которую все называли «народовластием», для уничтожения народа, то есть геноцида? Разоблачая голод, нельзя было разговорами о сталинизме прятать органические изъяны советской власти за широкую спину вождя.

Записку писал, еще не избавившись от многих стереотипов официальной исторической концепции. Это помогало, как сейчас понимаю, так выстраивать аргументацию, чтобы она не казалась слишком взрывной для тех, кто должен был принимать политическое решение о признании факта голода.

Речь шла только о признании факта голода. Если я, специалист в области истории межвоенного периода, в 1987 году еще не мог интерпретировать этот загадочный голод как геноцид, то наши начальники в компартийных комитетах еще дальше стояли от подобной интерпретации. Да, были известны вышедшие на Западе книги, в которых жертвы голода 1933 года рассказывали, что власть намеревалась уничтожить их. Но такие рассказы всегда воспринимались в СССР как антисоветская пропаганда и отбрасывались.

Перечитывая сказанное здесь о способности или неспособности наших тогдашних власть имущих признать факт голода, поймал себя на противоречии: утверждаю, что требовал от цекистов невозможного и одновременно настаиваю на том, что они не могли отождествлять голод с геноцидом. На самом-то деле здесь нет противоречия. Я читаю курс методологии истории будущим магистрам и всегда акцентирую их внимание на явлении презентизма: человек наделяет прошлое чертами современности, которых там на самом деле нет, и не замечает в том прошлом черт, отсутствующих в его собственной жизни. Чтобы прошлое заиграло присущими только ему красками, нужно подходить к нему, имея профессиональные знания.

Думаю, однако, что люди с определенным жизненным опытом, даже не будучи специалистами-историками, могут вспомнить, что именно они думали о голоде 1933 года полтора десятилетия тому назад, и как изменились их взгляды сейчас, когда опубликованы тысячи ужасающих документов.

Те, кто был у власти в конце 80-х годов, имели и тогда доступ к этим документам. Однако осмелюсь утверждать, что они не могли их должным образом оценить, потому что не были современниками Сталина и не участвовали в его преступлениях. Они были такими же воспитанниками советской школы, как и я. А я продемонстрирую далее на конкретных примерах, что осмысление голода как геноцида требовало от людей моего поколения и времени, и большой умственной работы. Люди предыдущего поколения, выжившие после голода, не понимали, а только ощущали, что их намеревались уничтожить. Но понимание и ощущение — это разные вещи. Судья выслушивает свидетелей преступления (в этом случае — геноцида), но выносит приговор лишь тогда, когда устанавливает что последовательность событий, обуславливавших состав преступления. Апеллируя к международной общественности с просьбой признать украинский Голодомор геноцидом, нужно отказаться играть на эмоциях, что мы делали до сих пор, и предоставить в ее распоряжение аргументированные доказательства преступления.

Я убежден, что никто из руководителей Компартии Украины не осознавал подлинной сути событий 1933 года, но все они понимали, что тогда происходило что-то страшное и отвратительное. С другой стороны, они ощущали, что сталинскому табу на упоминание о голоде уже невозможно следовать.

Несколько месяцев моя записка блуждала по кабинетам Центрального комитета. В итоге мне было разрешено передать ее как научную статью «Украинскому историческому журналу», но только после обнародования политического решения о признании голода. Обнародование назначили на 25 декабря 1987 года, когда первый секретарь ЦК Компартии Украины В. Щербицкий должен был выступить с докладом, посвященным 70-летию образования УССР.

Тем временем либерализация политического режима, начавшаяся после провозглашения М. Горбачевым курса на «перестройку», становилась нее ощутимее. Заговор молчания вокруг проблемы голода начал разрушаться сам по себе. В газете «Литературная Украина» 16 июля 1987 года были опубликованы две статьи, в которых голод упоминался между прочим, как общеизвестный факт. О голоде заговорили и в Москве.

11 октября 1987 года один из ведущих ученых Института истории СССР АН СССР Виктор Данилов, у которого уже было немало неприятностей в партийных органах за «искривленное» освещение аграрной истории советского периода, выступил в газете «Советская Россия» с утверждением, что зимой и весной 1933 года голод забрал огромное количество жертв. Московский демограф Марк Тольц в небольшой заметке «Сколько же нас тогда было?», напечатанной в декабре в журнале «Огонек», впервые рассказал о репрессированной Всесоюзной переписи населения 1937 года. Вместе с переписью были репрессированы ее организаторы, которых обвинили во вредительском недоучете населения. Причиной «недоучета» Тольц назвал голод 1933 года.

Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев выступил 2 ноября 1987 года в Кремле с докладом, посвященным 70-й годовщине Октябрьской революции. Александр Яковлев вспоминал, что существовало несколько вариантов доклада, который готовили консерваторы и либералы в окружении генсека. Победила консервативная версия оценки исторического пути, и о голоде Горбачев не вспомнил.

Владимир Щербицкий не мог следовать примеру патрона, ведь в Украине свирепствовал не голод, а Голодомор! К тому же комиссия Конгресса США готовилась обнародовать первые результаты своего расследования. Поэтому в юбилейном докладе Щербицкого содержалось 6–7 строк о голоде, вызванном якобы засухой. Впервые за 55 лет член политбюро ЦК КПСС нарушил сталинское табу и вымолвил это слово — голод. Историки получили возможность изучать и публиковать документы о Голодоморе.