Читать онлайн «Судьба цивилизатора. Теория и практика гибели империй». Страница 11

Деревня — это неспешность, цикличность, вековечная заторможенность, обусловленная сельскохозяйственным циклом. Патриархальный, традиционный быт. Тяжкий, неинтересный, отупляющий труд… Бывают, конечно, редкие исключения, вроде Ломоносова, но заметьте, как только Михайло понял, что «родился не там», что он слишком умен для села, он тут же уехал в город.

Помню, на одном из выступлений КВН разыгрывалась такая сценка. Беседуют эстрадный поэт девятнадцатого века Пушкин и его продюсер. Пушкин, как все артисты, чего-то капризничает, продюсер пугает: «Не нравится? Иди на завод!.. «Заводом пугали советских спортсменов, игравших за заводские команды. Заводом пугают родители своих детей… Французский комик Пьер Ришар был очень против того, чтобы его сын становился музыкантом: музыканты мало зарабатывают. «Ты что, хочешь закончить свою жизнь на заводе?» — пугал сына папа. Действительно, завод — это ужасно.

Но есть вещь куда более ужасная — крестьянский труд. Весь общемировой процесс урбанизации есть не что иное, как массовое бегство крестьян в город. На завод. На фабрику. Лишь бы подальше от поля.

Поле… Помню, «на картошке» наша студенческая бригада работала на «сортировке» — специальном агрегате, который сортировал корнеплоды по размеру. Подъезжает КамАЗ, сваливает картошку в бункер, агрегат грохочет, расталкивая по боковым конвейерам бульбу разного калибра. Задача студента — мешки под конвейер подставлять. Нелегкий труд. Но нас, занятых этим нелегким трудом, еще и пугали: «Если будете плохо работать, пошлем в поле!»

Для городских рабов Рима самым большим наказанием была ссылка на работы в деревню. Вот вам маленький эпизод из комедии Плавта — модного древнеримского драматурга, жившего до нашей эры. В Риме встречаются городской раб, который проводит время в безделье, гоняя мяч на улице вместе с другими рабами, бухая вместе с хозяйским сыном, бегая по бабам… и сельский раб, честный труженик.

Сельский попрекает городского: «Ты, городской щеголь, столичный фат! Ты попрекаешь меня деревней!.. Что ж, пейте дни и ночи, живите, как греки — покупайте подружек, задавайте роскошные пиры!..»

Городской раб отвечает сельскому зануде, чтобы он проваливал, потому что от него воняет козлом, чесноком и навозом. Причем, грубое слово «навоз» герой пьесы произносит по-гречески. (Тогдашняя знать сплошь говорила на греческом, как позже русская аристократия на французском. Вот и раб туда же.)

Обратите, кстати, внимание на фразу сельского раба: «живите, как греки…» Для Рима того периода, к коему мы еще вернемся, как раз был характерен конфликт Нового (культурного, греческого) со Старым (крестьянским, римским) — конфликт тогдашнего Ренессанса с тогдашним Пуританством. Конфликт извечной «распущенности» Города с извечной строгостью Деревни… Конфликт Цивилизации и Традиции…

Известно, что лучший солдат получается из деревенского парня или парня из маленького городка (та же деревня), потому что много ума солдату не нужно. В армии функции исполняющего и думающего разделены (специализированы, как мы говорим). Солдат — примитивная машина, работающая на простых дуальных черно-белых программах «свой-чужой», «черное-белое», «патриот — хорошо, трус — плохо». Не зря прошедшие даже современную механизированную армию городские ребята справедливо отмечают, что армия отупляет. В армейской, как и в деревенской среде нет полутонов и многоцветья, присущего огромному мегаполису.

Солдата рождает Деревня, полководца — Город. Вообще человек, работающий головой — ученый, политик, драматург, — это, как правило, горожанин. Горожанин менее склонен к героизму, потому что сложнее устроен и больше себя ценит. Его программы не так примитивны, не столь дихотомичны.

Более умный всегда найдет способ жить за счет глупого. Поэтому во все века Город эксплуатировал Деревню… Слово «эксплуатировал» я употребляю без всяких отрицательных эмоциональных коннотаций. Я просто констатирую, что деревенские люди всегда жили и живут хуже городских. И тысячи лет тому назад, и сейчас. Во всем мире. При всех системах. Это закон.

Почему богатый американец покупает очень-очень дешевый китайский зонтик и не покупает дорогой американский? Потому что китаец соглашается работать за меньшие деньги, чем американский рабочий. В Китае еще не прошел процесс урбанизации. Это деревенская страна. И китайский крестьянин, который живет на пару долларов в месяц, с радостью уедет в город на фабрику, чтобы жить на двадцать долларов в месяц (цифры условны). Китай сейчас бросает в котел индустриализации свой единственный ресурс, который может эксплуатировать — деревню.

Советская империя рухнула, как только «кончилась деревня» — процесс урбанизации завершился, некого стало кидать в топку имперского паровоза. Так развалилась одна из последних классических деревенских империй, которая держалась, пока урбанизация регулировалась государственным клапаном, то есть пока крестьяне, как во всех приличных аграрных империях, были закрепощены, привязаны к земле. Но когда после смерти тирана они получили вольную (паспорта), процесс принял необратимый характер: как только большинство населения стали ушлыми, хитрыми горожанами, все развалилось.

Сейчас развитый постиндустриальный мир (Глобальный город) эксплуатирует Глобальную деревню (Третий мир). Туда переводится производство, оттуда черпается дешевая рабочая сила. Что будет, когда в глобализирующемся мире завершится процесс урбанизации и крестьянский ресурс Глобальной деревни будет съеден?.. Кто будет вычищать мусоропроводы в Москве, работать официантом в американских фастфудных забегаловках и стоять у станка в Германии, когда не станет больше таджиков, мексиканцев и турок, а останутся только глобальные горожане?

Забавно, но на пике Римской империи сельское хозяйство Италии пришло в полное запустение. Рим сожрал свою деревню. Частично упадок сельского хозяйства Италии был связан с тем, что метрополии было выгоднее привозить дешевую сельхозпродукцию из-за границы и бесплатно кормить своих плебеев — разорившихся крестьян. Так же как сейчас развитым странам (Глобальному Риму) выгоднее привозить товары, произведенные в Глобальной провинции — Таиланде, Китае, Гонконге, Индии… Дешевле купить за границей, а своим пролетариям платить пособие по безработице. В американских негритянских гетто живут люди, многие из которых не работают уже в третьем поколении. Их число постоянно растет, все повышая и повышая нагрузку на бюджет. Когда побежит первая трещина?..

Так, возвращаемся в древний мир… Мы видим, как географические условия сформировали некую общность людей, объединенных одним менталитетом, то есть совокупностью поведенческих программ, которые транслируются из поколения в поколение и позволяют народности выживать в конкретных условиях. Географические условия — это экологическая ниша. И если зерно нации бросить в эту нишу, она начнет ее заполнять, пока не заполнит целиком. А почему не весь мир? Почему не может быть мировой империи? Может быть, потому, что за пределами этой ниши — уже другие природные условия и для проживания там нужны другой уклад и другая ментальность?

Завоевать мир, наверное, можно. Удержать нельзя. А удержать нельзя, потому что невозможно управлять. А управлять нельзя по двум причинам…

Всем известны любопытные построения академика Фоменко. В своей книжке «Империя» он пишет о величайшей русской сверхимперии, которая якобы простиралась практически на всю Евразию, захватывая Китай, Европу, часть Африки… Супер-пупер государство. Интуитивно понятно, что существование такой империи невозможно. Просто потому, что не было в древности соответствующих средств связи. А без них сверхимперия превращается в рыхлое и потому неустойчивое образование. Которое тут же будет растащено местными центрами, местными элитами. Произойдет децентрализация управления. Это первое.

Второе. Невозможно по одним столичным правилам управлять тундрой, пустыней, равниной, горами… Слишком отличны природные условия. Недаром же разные географические местности порождают разные ментальность и обычаи. Значит, именно такие обычаи нужны для проживания в данных условиях.

Нет, были, конечно, в истории попытки отдельных гениальных людей объединить все народы под своим крылом. Александр Македонский, например. Захотел человек захватить полмира — и захватил. Но вся захваченная им тяжкая пирамида стояла на игле — империя держалась только и исключительно на самом Александре. Это была личная империя. Македонский умер, и наследующий день его империя развалилась.

Одной из последних в истории личных империи была империя Наполеона. Наполеоновский проект Объединенной Европы провалился по той же причине, по которой рухнули империя Александра, империя Атиллы — все держалось только на гении одного человека. Наполеон это прекрасно понимал и переживал. 23 апреля 1809 года в битве при Регенсбурге в ногу Бонапарта попала пуля. Не в первый раз. И не в последний. Он привык. Императору быстро разрезали сапог, ногу перебинтовали, после чего Наполеон вскочил на коня, чтобы солдаты могли видеть его… Но перед каждым сражением Наполеон говорил генералам, что в случае тяжелого ранения они должны принять все меры, чтобы скрыть этот факт от войск: «Кто знает, какой ужасный переполох может быть вызван подобной новостью? От моей жизни зависит судьба великой империи. Помните об этом, господа, и если меня ранят, то пусть об этом никто не узнает, насколько это будет возможно. А если убьют, постарайтесь выиграть сражение без меня, потом будет достаточно времени, чтобы сообщить об этом».