Читать онлайн «Открытие Вселенной - прошлое, настоящее, будущее». Страница 8

Вселенная архантропа очень слабо напоминает то, что мы сейчас вкладываем в это понятие. Он в высшей степени слит с окружающей средой, практически не выделяет себя из животного мира. Предметы и явления воспринимаются в зависимости от ситуации — внешней и внутренней[6] и весьма редко самоотождествляются. Поэтому трудно предположить, что архантроп мог единым образом воспринимать Солнце в ясный и туманный день, огромный пылающий диск на закате и яркое белое пятно в зените, не говоря уж о самоотождествлении светила вчерашнего и сегодняшнего. Кроме всего, прямые и слишком длительные наблюдения за светилами несли в себе опасность хотя бы краткосрочного ослепления, потери ориентации и скорости реакции при внезапном нападении. Это весьма важное для охотничьей практики обстоятельство, закрепляясь из поколения в поколение в форме «правил поведения», должно было резко ограничивать астрономическую активность древнейшего человека. Вероятно, лишь нарастающее общение с огнем у позднего архантропа и неизбежная при этом некоторая адаптация глаза (и психики в целом!) к воздействию резкого изменения освещенности стали залогом будущего нарушения табу на пристальное изучение небесных явлений.

Где-то в промежутке между миндельским и рисским оледенениями на смену архантропу приходит палеоантроп, для которого характерно значительное увеличение объема мозга, а впоследствии — первичное развитие центров речи и координации тонких движений. Видимо, на этом этапе формируются довольно сплоченные общины, заметно выходящие за рамки стадной организации.

Соответственно, гораздо сложней и многообразней культура палеоантропа. Очевидно, суровые климатические условия — особенно в эпоху рисса подтолкнули древнего человека к сооружению замкнутых жилищ для длительных зимовок — фактически к сезонной оседлости. Более жесткие условия охоты привели к изобретению одежды и составного оружия. Более эффективным стало и использование огня. Правдоподобно, что уже палеоантроп научился достаточно свободно добывать огонь и по своему усмотрению разводить костры. И вполне достоверно, что именно он стал применять огонь как орудие производства, закаляя заточенные концы деревянных копий.

Ряд интересных фактов, установленных археологами, позволяет с немалой долей уверенности говорить о формировании довольно сложного мировоззрения, где небо и небесные явления тоже играют определенную роль.

Во-первых, сезонная оседлость способствовала более тщательному изучению среды обитания, выделению местностей, подходящих для зимовок, стимулировала стратегическую ориентацию в пространстве. Разумеется, во времени тоже, прежде всего — через циклическую смену основной деятельности. Охотничий промысел должен был вестись круглогодично, но смена времен года разделяла сезоны — более или менее активной охоты. Вряд ли длительные зимовки могли проходить без каких-то, пусть самых минимальных, запасов пищи, а интенсивные летние охоты — без несколько избыточного орудийного запаса.

Во-вторых, палеоантроп начал вести захоронения, и это очень важный момент в мировоззренческом плане. Возможно, такие операции были вызваны элементарными гигиеническими соображениями — практика подсказывала палеоантропам необходимость изоляции трупа (особенно в условиях долгой стоянки). Но впоследствии соответствующие действия закрепились в форме ритуала, и захоронения каким-то образом связались с представлением о жилище мертвеца, вообще с подземным миром. То, что в могилы предков иногда попадали культурные вложения — орудия охоты, пища и даже целебные травы, довольно четко свидетельствует о наличии идей, связанных с загробным миром, точнее, с какой-то формой жизни человека, выпавшего из обычной системы отношений. Смерть воспринималась отнюдь не в ее биологическом значении, а скорее как состояние длительного сна, как уход — временный или навсегда из общины. Еще один очень любопытный момент — захоронения голов животных. Это обычно рассматривают как зачаток тотемизма. Каждая община в какой-то степени специализировалась в охоте на определенный вид животных, и подобные захоронения несли знаковую и ритуальную нагрузку — животное, которое служило основным источником пищи (а позднее — одежды), рассматривалось как покровитель общины, ему воздавались «почести» того же типа, что и предкам. Более того, известны попытки изображать животное, выкладывая камешками контуры его головы. Не исключено, что захоронения животных служили своеобразным приемом восстановления отношений, символом единства с видом-покровителем и даже попыткой позаботиться о том, чтобы другие животные не исчезли. Все это создавало условия для довольно прочной связи представлений о предках и тотемных животных. Тотем становился символом единства общины, ее абстрактным знаком, и в то же время символом смены поколений, то есть знаком эволюционным. Община уже могла воспринимать себя во временной развертке, пусть сначала и очень узкой. Важно, что возникла идея самотождественности общины — вчерашней и сегодняшней, заработали часы смены поколений, в основу мировоззрения стала входить сначала наверняка хаотичная циклика смертей и рождений, и в ней смутно забрезжили контуры будущего времени.

Весьма вероятно, что отсюда берет начало более глубокое понимание суточного цикла. Дошел ли палеоантроп до самоотождествления некоторых небесных светил, пока неясно, но, вероятней всего, у него зародились смутные представления о связи ежедневных восходов и заходов Солнца. Об этом свидетельствует явная ориентация ряда захоронений по линии восток-запад. Не просматривается ли здесь зачаточная идея ежедневной гибели и возрождения светила, во всяком случае, принадлежности «ежедневных солнц» к разным поколениям одного «рода»?

Есть и другие данные, позволяющие строить гипотезы о Вселенной палеоантропа. Прежде всего, это рисунки типа параллельных бороздок, иногда — пересекающихся (так называемые «кресты»). В таких рисунках справедливо усматривают зачатки математических знаний, тем более что в их композиции явно выделяется тройка. Возможно, по троичной системе палеоантроп и учился считать. Было бы очень важно получить какие-то дополнительные данные в пользу того, что, например, тройка связывалась с выделением трех времен суток или трех сезонов года, а крест — с представлением о четырех сторонах света.

Я думаю, на всех этих примерах мы успели убедиться, что интерпретация культуры древнейших людей — дело необычайно трудное. Большинство наших моделей их мировоззрения напоминают сетку домыслов, наброшенную на немногочисленные факты, сетку, «шитую на живую нитку». Самые древние люди не слишком заботились о передаче информации о своем духовном мире вовне далее ближайшего поколения — и невольно так закодировали свои идеи (а, следовательно, и глубочайшие истоки человеческого мировосприятия), что сама возможность расшифровки воспринимается как своеобразное чудо.

Но важно и другое — антропология все еще не имеет единой точки зрения на последовательность эволюционных звеньев, и многие находки могут относиться вовсе не к предшественникам Homo sapiens, а к конкурирующим видам, точнее, к тупиковым ветвям рода Homo. Сейчас практически достоверно известно, что древнейший человек формировался не в одиночку, природа пробовала многие варианты, но параллельные ветви антропогенеза пока плохо различаются. Между тем, анализируя следы первобытной культуры, мы строим какую-то усредненную картину — не только по разным местностям и целым эпохам, но, вероятней всего, и по разным типам древних людей. Такое усреднение в какой-то мере неизбежно, и мы обычно утешаемся правдоподобной гипотезой, что достаточно близкие ветви эволюционного древа достаточно схожи и в своем восприятии окружающего мира. Более того, обычно явно или неявно предполагается, что восприятие заключено в коридоре, который суживается по мере продвижения в прошлое, а, следовательно, сколь-нибудь серьезные расхождения мировоззрения могут возникать лишь на достаточно высоких уровнях независимого развития эволюционных ветвей. Именно такие предположения — на сегодня уже весьма приближенные — позволяют единым образом рассматривать эпохи архантропа и палеоантропа, как и начальную фазу более близкой и понятной нам эпохи неоантропа, наступившей 400–500 веков назад[7].

К этому периоду следует отнести ряд событий, оказавших решающее влияние на эволюцию человека и общества. Где-то порядка 40 тыс. лет назад по планете прокатились первые гигантские волны миграции. Люди пришли в Австралию, а в течение следующих десятилетий проникли на Американский континент. 250–300 веков отделяют нас от величайшего сдвига в методах передачи социальной наследственности — закрепление (а фактически появления) языка и особых знаковых систем типа наскальной живописи. Примерно в это же время неоантроп по-настоящему овладевает огнем — приемами его получения и постоянного применения.