Читать онлайн «Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков». Страница 49

Несчастьем же и позором Москвы являлись «коечно-каморочные» квартиры. В начале 1899 года Московское городское управление их обследовало и пришло в ужас. Те, кто обходил эти квартиры («счётчики»), не в силах сдержать чувств, записывали на имеющихся у них специальных бланках: «духота невыносимая, квартира сырая и невероятно грязная», «в комнатах полный мрак», «грязь, вонь, теснота не поддаются описанию», «квартира имеет ужасный вид: штукатурка обвалилась, в стенах дыры, заткнутые тряпками, отхожее место настолько развалилось, что в него взрослые не ходят и детей не пускают», «жутко сделалось, когда пришлось осматривать квартиру — в полном смысле пещеру; воздуха нет, комнаты тесные, грязные конуры», «под квартирою сточная труба, от неё удушливый запах, страшная грязь» и т. д. и т. п. Только обследованных таких квартир оказалось в Москве 16 478. В них жило не менее 181 тысячи человек, из которых 40 тысяч — дети.

В те времена кубатуру помещения измеряли не квадратными метрами, а кубическими саженями. Так вот, большинство этих каморок (82,5 процента) имело объём менее 1,5 кубической сажени, это значит не более трёх кубометров и ютился в ней, как правило, не один человек Как же заселялись эти квартиры и кто в них жил? А дело обычно было так люди, имеющие какие-то средства, снимали квартиру и пускали жильцов, чтобы за квартиру расплатиться. И вот в квартире, помимо хозяина и его семьи, поселялись его рабочие, если такие были, или просто жильцы. Они занимали койки. Некоторые из них свои койки отгораживали каким-нибудь пологом, большинство же не отгораживало ничем. Встречалось немало таких хозяев, которые сдачу нанятого жилья превращали в промысел. В этом случае квартира разгораживалась на клетушки, каморки, и становилась каморочной, а вернее коечно-каморочной. Жили в этих квартирах, как правило, ремесленники, рабочие, семьи домашней прислуги и те, кто перебивался случайными заработками: торговцы с лотков, кладчики и пильщики дров, подёнщики, нищие и пр. Какой-нибудь нищий или подёнщик мог нанять себе на неделю только половину койки, а другую половину снимал другой человек, а то и сам он её сдавал. Сдавали в поднаём и часть каморки. Например, снимает фабричный слесарь какую-нибудь каморку в пять кубических аршин (3,5 квадратных метра), так он с женой и двумя детьми спит на одной койке, а другую койку сдаёт своему товарищу, возможно, тоже с семьёй. В таких квартирах можно было встретить жильцов, которые вообще не имели места для ночлега. Окажется пустая койка — спит на ней, а если нет — спит на печи, а то и на полу. Жилища эти, как уже отмечалось, были грязные, полные насекомых, сырые и холодные. Можно ещё добавить, что в квартирах этих люди не только жили, но и работали: стегали одеяла, делали игрушки, гильзы для папирос, заворачивали конфеты в бумажки и пр.

Не так просто было снять и нормальную квартиру, если семья бедна, да ещё многодетна. Даже не очень благородные и избалованные жизнью люди предпочитали сдавать своё жильё бездетным. Уже в XX веке в Москве у ворот какого-нибудь дома можно было увидеть такую не очень грамотную и «гуманную» записку: «Здаёцся комната. Детей и собак не пускают».

Помимо квартир, существовали ещё и так называемые «меблированные комнаты», нечто среднее между гостиницей и общежитием. Они имели своих хозяев и жильцов, занимавших отдельные комнаты. Жильцы оплачивали хозяину комнату и горячий самовар. К концу XIX века таких гостиниц с постоянными жильцами в городе насчитывалось более 182. Существовали меблированные комнаты «Гурзуф» на углу Палашевского и Козихинского переулков; меблированные комнаты «Марсель» на углу Столешникова переулка и Петровки, на втором этаже двухэтажного каменного дома; меблированные комнаты «Дания» на углу Тверской улицы и Долгоруковского переулка; «Крым» на Трубной площади и много, много других. Проверка их в 1916 году показала, что почти во всех них наблюдался полный беспорядок книг для записи приезжающих и отбывающих жильцов не имелось, а велись какие-то маленькие алфавитные тетрадки, в которых невозможно было разобраться. Жильцы в комнатах жили без прописки, прислуга, как правило, была груба, грязно и небрежно одета, отсутствовали швейцары у входа, так что кто хотел, тот и мог войти. Фонари при входе еле горели. Людей без вещей в меблированных комнатах старались вообще не принимать, подозревая и, возможно, не без основания, что они жулики.

Были в Москве и особенные дома. Рассказывали, например, будто есть дом, заселённый одними «громилами», то есть ворами и бандитами, правда, адреса этого дома никто не знал. А вот дома нищих в Москве действительно существовали. Они находились в районе Пресни. В 1886 году заглянувший в один из тех домов репортёр «Московского листка» писал: «Здание каменное, одноэтажное. Ступеньки ведут в подвал. Темно. Два отдельных подземелья заставлены койками. Между стен натянуты верёвки и на них сушится отрепье. Воздух убийственный. Справа дверцы, ведущие в каморки. Там помещалась кровать, на ней дети, женщины. Сырость, вонь… Нас обуял страх».

Чтобы вызвать жалость, нищие использовали и используют детей и животных. Это делает их скорее преступниками, чем жертвами. В 90-х годах XIX века в Столешниковом переулке промышляла нищенством здоровенная баба с ребёнком. В морозный день один прохожий посоветовал ей устроиться на работу вместо того, чтобы «морозить детей». В ответ на это баба грубо огрызнулась: «Работай сам и не указывай!.. Не твоих детей морожу, ну и проваливай!» Ещё бы ей не огрызаться, если она за день набирала по 2 рубля!

Для оправдания нищенства создавались легенды. Рассказывали, например, о том, как нищие устроили одному богатому грешнику мост из копеек, которые он в своё время подавал нищим, из ада в рай.

Вообще, ни в одном, даже захудалом, европейском городе не было такого громадного количества нищих, как в нашей Белокаменной, нигде они не приставали так назойливо к прохожим на улицах, как у нас. В середине 1880-х годов, когда после одиннадцати ночи с трудом можно было найти извозчика, а к полуночи заканчивалась работа в модных магазинах и у портных, на улицах появлялись мрачные группы, одетые в отрепья. Завидя их, люди переходили на другую сторону. Полиция выгоняла нищих из города в одни ворота, а они возвращались в него через другие. В Черкизове находился их «Нищенский трактир». Там тоже были грязь, смрад, и становилось страшно от такого скопления лохмотьев, страшных лиц и физических уродств. Не получая должного отпора, нищие наглели. В апреле 1905 года это заставило московские власти издать постановление «О запрещении вымогательства подаяния на улицах и сбора пожертвований в частных квартирах с применением угроз и насилия к их хозяевам». Сделано это было не случайно. Нищие едва не в лицо совали людям на улицах, или стучась в квартиры, какие-то ненужные, дешёвые вещи, требуя их купить.

В 1896 году господа Синицкий и Раевский занялись исследованием московских нищих. И что же показали исследования? А показали они то, что две трети нищих — мужчины, большая часть из них — молодые, а нищенки-женщины в большинстве старые. Немногим более половины нищих — крестьяне, 40 процентов — мещане и 6 процентов — выходцы из привилегированных классов. В прошлом большинство нищих — чернорабочие. Были, конечно, среди них и переписчики, и конторщики, и сапожники, и башмачники, и фабричные рабочие, и кухарки. Нищенствовали в Москве и жители окрестных деревень и городков. Эти ходоки и просители просили на похороны бедняков, на невесту, на погорельцев и пр.

Нищенство являлось одной из неразрешимых московских проблем. Об этом говорила статистика. Если в 1885 году в существовавший тогда Комитет по разбору и призрению нищих полиция доставила более трёх с половиной тысяч просящих милостыню, то в 1904-м таких лиц в Москве было задержано свыше двенадцати тысяч, а ещё не менее шести тысяч от полиции улизнуло. В 1906 году в городе количество нищих, по меньшей мере, удвоилось. В связи с этим было учреждено постоянно действующее Совещание по борьбе с нищенством. Действенных мер для ликвидации этого бедствия совещание так и не придумало. Оставалось утешать себя тем, что и раньше, начиная с царей Петра и Ивана, борьба с нищенством не имела успеха. Действительно, в 1691 году вышел царский указ, которым предписывалось на первый раз нищих ссылать туда, откуда пришли, а во второй — бить кнутом и ссылать в сибирские далёкие города. В указе говорилось о том, что «на Москве гуляющие люди, подвязав руки, тако ж и ноги, а иные глаза завеся и зажмуря, будто слепы, хромы, притворным лукавством просят на Христово имя милостыни, а по осмотру они все здоровы…». Когда Пётр I стал править единолично, он повелел ссылать нищих не в сибирские города, а на каторгу. Женщин направляли в шпингауз[34], детей били батогами и отправляли на суконный двор и иные мануфактурные работы. Помимо наказаний, нищих регистрировали, разыскивали их помещиков и хозяев, а найдя, штрафовали на 5 рублей за каждого нищенствующего. Штрафовали и тех, кто подавал милостыню. При Екатерине II в Петербурге и Москве были учреждены работные дома для нищих. Однако успеха эта затея не имела. Дело в том, что работные дома не знали, чем занять нищих, и те, окончательно разленившись в их стенах, выходили на волю ещё более неспособными к труду. Полиция в борьбе с нищенством была для государства плохой помощницей, уж больно не хотелось ей возиться с этой грязной публикой. Кое-кто тогда пришёл к выводу, что бедность и нищенство разные и даже противоположные понятия, что действительная бедность не нищенствует и, наоборот, нищенство в Москве не бедствует. Эту точку зрения разделяли не все. В 1889 году борьбой с нищенством решила заняться городская дума. Главным, по её мнению, в борьбе с нищенством должны были стать вовлечение нищих в трудовую деятельность и благотворительность.