Читать онлайн «Лингво. Языковой пейзаж Европы». Страница 25

В Восточной Германии сорбская культура и язык были возрождены после многих лет притеснений во времена фашизма.

Числительное или местоимение не превращается в артикль в одночасье. Проходят столетия, в течение которых слово постепенно становится все больше похожим на артикль. В английском, французском и многих других западноевропейских языках этот процесс уже завершился. А в чешском и польском – нет. В этих языках слова один и тот употребляются намного чаще, чем в русском (еще один славянский язык), но реже, чем артикли в английском, немецком и французском. Причем в чешском и польском эти слова обычно можно опустить, и предложение от этого не станет неправильным. В языках с настоящими артиклями, например в английском, артикли обязательны. Так что словам один и тот в чешском и польском еще только предстоит превратиться в настоящие артикли.

А в сорбском? Зависит от обстоятельств. В книгах, переведенных столетия назад, всюду, где в немецком стоял определенный артикль, писали ton (тот). В те времена это звучало совершенно нормально. И в современной разговорной речи это по-прежнему так. Другими словами, сорбское указательное местоимение тот находится на пути к превращению в артикль. Более того, если нынешние сорбы хотят использовать тот как указательное местоимение, они часто говорят: тот там, чтобы отличить такой случай от обычного использования слова тот в качестве артикля. Но официальная точка зрения сорбов заключается в том, что в славянских языках артикли неуместны. В результате культурные сорбы (назовем их «снорбами») на письме избегают артиклей. Про конкретного учителя они говорят ton wučer, но пишут просто wučer, без слова ton.

Самое смешное, что сорбы ошибаются. Неправда, что в славянских языках нет артиклей. Раньше их действительно не было. Две тысячи лет назад их не было почти ни в одном европейском языке – только древние греки, по своему обыкновению, обгоняли время. Но с тех пор многие языки вырастили у себя артикли. Первыми это сделали романские языки, потом, наступая им на пятки, германские, а чуть позже к ним присоединилось и несколько славянских языков: болгарский, македонский и, по-видимому, сорбский. С этой точки зрения сорбский на шаг впереди польского, чешского и русского. Артикли – признак прогресса! Сорбам пора отбросить смущение и с гордостью представить свои артикли на всеобщее обозрение.

 Слово quark – для обозначения творога – пришло из немецкого, который заимствовал его из сорбского. То же самое слово для обозначения элементарной частицы было придумано американским физиком Марри Гелл-Манном отчасти под влиянием предложения из книги Джеймса Джойса «Поминки по Финнегану», а отчасти – как предполагается – из-за его значения сыр, поскольку его родители были носителями немецкого.

 Swjatok – время развлечений, наступающее после конца рабочего дня. Немцы называют его Feierabend (праздничный вечер).

Французский лидер военного времени Sharrl de Goal был большим поклонником знаменитого романа Don Kihotay (автор Megell de Therbahntess), а фашистский военный руководитель Hairmon Gurring предпочитал Daycahmayron (автор Jovannee Bowcahchow). Так мог бы написать десятилетний ребенок, и ему мы бы простили неумение справиться со словами Charles de Gaulle, Hermann Göring, Miguel de Cervantes и Giovanni Boccaccio. От взрослых, не страдающих дислексией, можно ожидать большего, если, конечно, это не составители туристических разговорников, стремящиеся передать звучание иностранных слов. Но в Латвии такого рода написания приняты официально. Латышам хорошо знаком и Šarls de Golls, и Dons Kihots, и его автор Migels de Servantess. Ими не забыт ни Hermanis Gērings, ни его любимая книга Dekamerons, которую написал Džovanni Bokačo.

Читая латвийские газеты, можно подумать, что все в мире названо по-латышски. Все названия пишутся по-латышски и снабжаются латышскими суффиксами: у большинства мужских имен на конце добавлено s, а у женских e или a. Даже James Jones пишется Džeimss Džonss с двойным s, потому что иначе подумают, что его зовут Džeim Džon (Jame Jone). То же происходит и с географическими названиями: Maskava, Neapole, Minhene вместо Moscow, Naples, Munich. Конечно, во многих языках принято переводить названия известных городов: Moscow, Naples и Munich в своих странах называются Москва, Napoli и München. Но в латышском это делают с названиями всех городов: Kembridža, Jorka (и Ņujorka), Oslas, Leipciga, Ēksanprovansa и т. д. (Cambridge, York, New York, Oslo, Leipzig, Aix-en-Provence). Страшно представить себе, в каком виде появляются в латвийских газетах менее известные названия, такие как Auchinlek, Beaulieu, Tideswell или Ulgham. Будем надеяться, что о них просто не пишут.

Латыши далеко не одиноки в своей привычке все переводить. В соседней с Латвией стране, Литве, язык родствен латышскому, и литовцы делают то же самое, хотя уже не так рьяно, как в прошлом. Сейчас уже вместо Margareta Tečer скорее напишут Margaret Thatcher. Но у латышей есть единомышленники и на другом краю Европы: албаноязычные журналисты пишут о Margaret Theçer и Xhorxh W. Bush. Чешская Республика и Словакия тоже не чураются подобной практики. Мужские фамилии там не меняют, но иностранкам приделывают те же суффиксы, что и чешкам со словачками: Margaret Thatcherová, J. K. Rowlingová. Только самые известные женщины мира – Britney Spearsová, Jennifer Lopezová и Céline Dionová – иногда могут избежать суффикса -ová.

На самом деле когда-то вся Европа так делала, но постепенно от этой привычки избавились. Вот, например, знаменитый римский поэт Ovidius. По-английски его называют Ovid, а в других местах по-разному: Ovide, Ovidio, Óivid, Ovidijus, Ovidiu, Ovidi, Ovidije, Owidiusz и Ovīdijs. Имена королей тоже долгое время переводили: Charlemagne в других местах известен под именем Karl den Store, Carlos Magno, Carol cel Mare, Kaarle Suuri и т. п. Или вот деятель XVI в., выходец с севера Франции – Jehan Cauvin. На нормативном французском его стали называть Jean Calvin. В остальной части Европы его имя заменяют местной версией (типа John, Ján, Giovanni, Johannes или Jehannes), а фамилию творчески перерабатывают: Calvino, Calví, Calvijn, Cailvín, Kalvyn, Kalwin, Kalvinas и Kalvinos.

По мере усиления контактов между странами и людьми этот обычай стал отмирать. К концу XVIII в. имена таких людей, как американский президент George Washington, стали локализовать гораздо реже. В немецкой биографии, переведенной с английского в 1817 г., его называли Georg Waschington, но в наше время ни одному немцу не пришло бы в голову так написать. В регионах, где говорят на романских языках, до сих пор можно встретить улицы XIX в., названные в честь Georges, Jorge или Giorgio Washington. В его времена Восточная Европа гораздо меньше контактировала с Западом, чем теперь, поэтому фамилию президента приходилось локализовать: Džordž Vašington (по-хорватски), Jerzy Waszyngton (по-польски). В Албании такое практикуется и сейчас: в ее столице есть улица не только Xhorxh Uashington, но и Xhorxh Bush. Литовцы пошли на шаг дальше, добавив суффиксы: Džordžas Vašingtonas. Но всех переплюнули латыши: человека зовут Džordžs Vašingtons, а город, названный в его честь, – Vašingtona. Они просто жить не могут без своих суффиксов.

 В английском нет заимствований из латышского.

 Aizvakar – латышский – один из многих языков, где есть специальное слово со значением «позавчера» (в английском раньше тоже было такое слово ‘ereyesterday’). А вот специальное слово типа «позапозавчера» встречается гораздо реже. В латышском это: aizaizvakar (буквально: до-до-вчера).

По-итальянски женщина – donna. Это легко запомнить, но чаще всего она не просто donna. Она сплошь и рядом украшена еще хвостом из дополнительных букв, превращающих ее в donnina, donnetta или donnicina (это лишь самые распространенные варианты). И если слово от этих суффиксов становится длиннее, то описываемая им женщина часто уменьшается. Хотя иной раз суффиксы делают ее привлекательнее или показывают, что говорящий не принимает ее всерьез или считает безобразной. Если итальянку награждают гирляндой суффиксов, она прекрасно понимает, что это не просто украшение.