Читать онлайн «Лингво. Языковой пейзаж Европы». Страница 22

В нынешней Словении, разумеется, такое перемешивание уже вошло в обычай. Страна обладает современной экономикой, стала членом ЕС, и теперь ее жители регулярно проезжают бóльшие расстояния, чем их предки проезжали за всю свою жизнь. Словенские диалекты все больше гомогенизируются и, возможно, скоро достигнут уровня однородности молока из супермаркета. На самом деле «молочный» разговорный словенский уже становится вторым нормативным языком. Первый, известный под названием современный стандартный словенский, практически неотличим от письменной речи, в нем все произносится именно так, как пишется, и сохраняется ряд старинных особенностей, которые уже исчезли в диалектах. В то же время нарождающийся второй нормативный язык основан на современном диалекте столицы – Любляны. Его противники сетуют на небрежное произношение (не все слоги произносятся, игнорируется тональность или мелодия слов) и утверждают, что отдельные его грамматические правила неверны (перестали использоваться некоторые окончания). Но то, что сегодня считается ошибкой, часто завтра становится нормой, и вполне возможно, что весь народ переключится с региональных диалектов и современного стандартного словенского на новую версию языка.

Если, конечно, словенской культурной элите не удастся сохранить в своей среде современный стандартный словенский язык. Это привело бы к крайне необычной ситуации: единственный диалект в стране являлся бы признаком высших слоев общества.

 Словенский язык дал миру одно слово: karst, геологический термин, обозначающий рельеф поверхности, покрытый воронками и пещерами, образованными водой. В английский слово karst пришло через немецкий; словенская форма слова – kras.

 Vrtíčkar – строго говоря, это всего лишь садовод-любитель со своим участком земли, но при этом подразумевается, что человеку больше нравится пить пиво с другими такими же садоводами, чем выращивать овощи и цветы. В английском слово можно было бы распространить и на другие любительские занятия, которые служат прикрытием дружеских возлияний.

Некоторые варианты английского традиционно называются криптолектами (или тайными языками), потому что были выработаны группами, которые хотели общаться между собой тайно от окружающих. Примером криптолекта может служить кант, на котором говорили преступники в XVI–XVIII вв., а также полари, который возник в среде геев в начале XX в., когда активные гомосексуалисты считались уголовными преступниками. В обоих языках было столько собственных существительных, прилагательных и глаголов, что непосвященный человек ничего не мог понять, несмотря на явно английскую грамматику.

В настоящее время на Британских островах бытует по меньшей мере две англоязычные группы людей, которые вставляют в свою речь так много нестандартных слов, что используемые ими языковые смеси имеют собственные названия. Одна из них – это шелта, на которой говорят ирландские путешественники. Другая – англо-цыганский язык, на котором говорят британские рома или английские цыгане. Это тайные языки?

Ответ неочевиден. В частности, шелта очень мало изучен и окружен множеством мифов и заблуждений. Прежде всего носители этого языка никогда не называли его шелта. В зависимости от диалекта сами путешественники называют его гаммоном или кантом, хотя последнее название довольно неудачно, учитывая криминальные ассоциации, связанные с другим, более старым кантом. Когда лингвисты в конце XIX в. обнаружили шелта, его провозгласили новым кельтским языком. Что было довольно странно, потому что грамматика шелта не имеет с кельтскими языками ничего общего. Лингвистов, вероятно, сбила с толку фонология (звучание) шелта, которая действительно напоминает ирландский гэльский, да и некоторые слова шелта имеют ирландские корни. Путь к этим корням был долог и извилист, но это и естественно, утверждали ученые, разве это не доказывает, что путешественники умышленно искажали слова, чтобы сбить с толку непосвященных?

Согласно нынешней точке зрения, ирландские путешественники как этническая группа когда-то говорили по-ирландски, затем прошли через период билингвизма и теперь для них, как и для большинства остальных жителей Ирландии, родной язык – английский, но в него входит множество слов ирландского происхождения, а по ходу дела добавляются новые слова. Поскольку они жили в некоторой изоляции от основного населения Ирландии, неудивительно, что их язык развился независимо от ирландского английского. В шелта, несомненно, отразилось стремление отгородиться от остального мира, но к этому все не сводится. Например, в число новых слов вошли обозначения для белки и слона – зачем бы они могли понадобиться тайному языку? Какую информацию, связанную с дикими грызунами и экзотическими толстокожими, хотели бы путешественники скрыть от окружающего мира?

Ирландские путешественники в 1954 г. В наше время традиционные повозки практически исчезли, уступив место современным трейлерам.

Romani wagon: National Library of Ireland/Wikipedia.

Об англо-цыганском известно больше, но по крайней мере одно заблуждение в отношении этого языка чрезвычайно распространено. Несмотря на свое название, он не является английской разновидностью цыганского языка – индийского языка (или группы языков), на котором говорят цыгане в большей части континентальной Европы. Когда цыгане появились в Британии (вероятно, в начале XVI в.), они действительно говорили на цыганском, но этот язык вышел из употребления еще в XIX в. Современные английские цыгане, как и ирландские путешественники, говорят по большей части на английском, но при этом используют много цыганских слов – вот эта смесь и называется англо-цыганским.

Оба языка можно использовать для того, чтобы окружающие ничего не поняли, и каждый их носитель подтвердит, что иногда так и происходит. Но это не значит, что они тайные, что на них говорят прежде всего для того, чтобы скрыть что-то от непосвященных. Присмотревшись к их реальному применению, исследователи выяснили, что основная задача этих языков – обеспечить внутригрупповое общение: с помощью специфических слов языка шелта или цыганского языка говорящий ссылается на общие со слушателем ценности и призывает его к солидарности. Употребление этих слов облегчает разговор на темы, которые иначе по какой-то причине могли бы оказаться неловкими.

Специалист по цыганскому языку Ярон Матрас приводит пример, когда тетя спрашивает четырехлетнюю девочку, где та взяла кусок хлеба, который ест. Девочка отвечает: I chored (stole) it (я его украла), имея в виду, что взяла хлеб со стола, который семья накрывала для гостей. Используя это цыганское – и потому внутрисемейное – слово, девочка признается в своем проступке и вместе с тем взывает к родственным чувствам тети. Аналогичный пример приводит и Алиса Бинчи, изучавшая речь ирландских путешественников: в приемной врача, полной посторонних, одна путешественница говорит другой: Galyune, the needjas are all sunyin’ at me, I’m aneishif, что означает: God, the people are all looking at me, I’m embarrassed (господи, все на меня смотрят, мне так неловко). Она не скрывает от окружающих ничего предосудительного, но говорит на шелта, чтобы вызвать сочувствие у другой путешественницы.

Во всем этом путешественники и цыгане, разумеется, не одиноки. Политиков многие из нас обвиняют в отъявленной лжи, а вот наши дети всего лишь рассказывают небылицы, да и сами мы лжем исключительно во спасение. Про преступников мы говорим, что они воруют, но свое воровство канцтоваров с работы предпочитаем называть заимствованием, а неподачу налоговой декларации – уклонением от уплаты налогов. Смена лексики во избежание неловкости – типичное человеческое поведение.

Использование этнических слов ради налаживания связей тоже широко распространено. Если два уроженца, допустим, Йорка или Абердина встречаются в другом регионе, они так и норовят ввернуть в разговоре какое-то местное словечко, даже если в целом придерживаются нормативного английского. То же самое верно в отношении двух британцев ирландского, пакистанского или тринидадского происхождения. И даже главная особенность тайных языков – элемент скрытности – типична для других контекстов: за границей мы с женой часто обмениваемся замечаниями на нидерландском о поведении окружающих (предположительно не понимающих по-нидерландски). Значит ли это, что мы используем тайный язык?

Так что называть шелта или англо-цыганский тайными языками было бы неправильно. Тем не менее их носители долгое время принадлежали к маргинальным слоям ирландского и британского общества, а маргиналы всего мира стремятся не доверять представителям государства, и у них припасена масса историй для обоснования такого недоверия. Может, шелта и англо-цыганский языки возникли не как тайные языки, но нетрудно понять, почему их скрытность стала цениться как дополнительное преимущество.