Читать онлайн «Грамматика фантазии. Введение в искусство придумывания историй». Страница 9

Я видел, как дети увлекаются этой игрой, на лету схватывая ее правила. Первый рисует, предположим, овал глаза. Второй, интерпретируя овал по-своему, пририсовывает к нему куриные ноги. Третий вместо головы изображает цветок. И так далее.

Конечный продукт интересует играющих меньше, чем сама игра, чем борьба, возникающая при попытке завладеть чужими формами и навязать свои, чем неожиданности и открытия, случающиеся на каждом шагу, в виде движения, которое Умберто Эко назвал бы, наверное, «миграцией содержания».

Однако в итоге изображение может заключать в себе и целый рассказ. Ненароком появляется необычный персонаж, эдакое чудо-юдо, или фантастический пейзаж. Тут игру можно продолжить словесно, опять-таки в направлении от бессмыслицы к смыслу. Стимул к воображению и в этой игре тоже рождается интуитивным улавливанием новой связи между двумя элементами, волей случая поставленными рядом; позаимствовав лексикон у лингвистов, это можно было бы назвать «формами выражения» или «формами содержания», по-разному себя проявляющими; но в основе взаимодействия — все тот же двойной ритм. Власть диалектики распространяется и на область воображения.

В своих поисках фантастической темы мы обязаны сюрреалистам и техникой разбора стиха для анализа всех заключенных в нем звуковых ресурсов, ассоциаций, смысловых единиц.

Возьмем первую строку известного стихотворения Кардуччи:

Семь пар ботинок износил я

Попытаемся переписать ее, образно говоря, зажмурившись, с ошибками, неуважительно меняя силлабику, как если бы перед нами была просто мешанина из звуков, заготовка, ожидающая, чтобы ей придали окончательную форму.

Семь карпов в тине: ишь, засилье

Или:

Семь швабр один я не осилю

Минут через десять, подходя к каждой следующей строке, как к непочатому краю новых поэтических объектов, мы могли бы сочинить такой, например, несуразный стишок:

Семь пар ботинок износил я,

Извел семь швабр,

Съел торт из ила,

Форель, семь шарфов,

«Немую из Портичи» [6]

И штраф, семь штрафов…

Польза от этого упражнения в том, что воображение приучается соскальзывать со слишком накатанных рельсов обычного смысла, улавливать малейшие вспышки зарницы, которая может полыхнуть из каждого, даже самого заурядного слова в любом направлении. Пародийный эффект содействует ощущению игры. Стишок случайно может обрести собственный ритм и законченность.

То тут, то там, по воле случая, может возникнуть интересный персонаж. Возможно, я ошибаюсь, но в строке «и штраф, семь штрафов» вырисовывается некто, коллекционирующий штрафы. Человек хочет побить мировой рекорд по штрафам. Ездит по всему свету — собирает квитанции, подписанные на всех языках мира блюстителями порядка пяти континентов: за стоянку в недозволенном месте в Лондоне, за то, что создал пробку в Буэнос-Айресе, за то, что швырял банановые корки на тротуар в Москве, и т.п. На мой взгляд, неплохая история.

Возьмем другое стихотворение Кардуччи:

Верден, конфетный город гадкий,

Город варенья, напитков сладких,

Конфекциона и конфитюра,

Город префектов и префектуры.

Здесь я сделаю остановку. «Конфитюр» и «префектура» подарили мне рифмованный «фантастический бином», который, на мой взгляд, подходит для того, чтобы из него получился такой стишок:

Синьор Конфета

Сидит в буфете

Весь в конфитюре.

С Вице-Конфетой,

С мадам Конфетессой,

И с Главой кабинета.

(И так далее. Но мне пришла в голову еще другая идея: в конце стишок мог бы ополчиться против префектуры как института, который, согласно итальянской Конституции, давно должен был быть отменен; под занавес может появиться новый персонаж, который, присмотревшись к синьору Конфете, решит: «А ну-ка я его съем».)

Третий пример — еще на одну знаменитую строку достопочтенного профессора Кардуччи:

А вот и зелень распушилась

Она с первого же взгляда дает нам замечательный вариант:

В субботу села, надушилась

Здесь тема не просто подсказана, она прямо-таки напрашивается сама: «суббота» влечет за собой все другие дни недели, а глагол «надушилась» — целую гамму ароматов. Достаточно приплюсовать ароматы к дням недели, как получится новелла об элегантной даме, которая каждый день душится новыми духами… У нее есть духи для понедельника, духи для среды, для пятницы. Люди узнают, какой сегодня день, по запаху духов в универсаме, где синьора покупает полуфабрикаты. Жасмин? Значит, пятница. Покупается рыба. Пармская фиалка? Значит, суббота. Покупаются потроха.

Но случилось так, что в том же городке поселилась другая элегантная дама, с другим календарем духов. Пармской фиалкой она душится по пятницам, а не по субботам. Люди начинают путать дни и запахи. Возникают недоразумения, междоусобица, хаос. Нагромождается масса событий — вариант мифа о вавилонской башне. Впрочем, если вглядеться попристальней, может оказаться, что еще далеко не все возможности исчерпаны, что имеется много других смысловых линий.

Приведенные примеры, по-моему, являются лишним доказательством непреходящей пользы наследия Джозуэ Кардуччи. Но должно быть ясно также и другое, что техника нонсенса прямо связана с игрой, которую любят все дети и которая состоит в обращении со словами, как с игрушками. Следовательно, у этой техники имеется психологическая мотивировка, выходящая за пределы грамматики фантазии.

«Limerick» — это английский вариант организованного и узаконенного нонсенса, нелепицы. Знамениты лимерики Эдварда Лира. Вот один из них:

Жил да был старик болотный,

Вздорный дед и тягомотный,

На колоде он сидел,

Лягушонку песни пел,

Въедливый старик болотный.

С очень небольшим количеством авторизованных изменений лимерик испокон веков калькирует одну и ту же структуру, которая была с большой точностью проанализирована советскими семиотиками.

Первая строка содержит указание на героя — «старик болотный».

Во второй дана его характеристика — «вздорный дед и тягомотный».

В третьей и четвертой строках мы присутствуем при реализации сказуемого:

"На колоде он сидел,

Лягушонку песни пел".

Пятая строка предназначена для появления конечного, нарочито экстравагантного эпитета («Въедливый старик болотный» ).

Некоторые варианты лимерика в действительности являются альтернативными формами структуры. Например, во второй строке характер персонажа может быть обозначен не просто определением, а принадлежащим ему предметом или совершаемым действием. Третья и четвертая строки могут быть предназначены не для реализации сказуемого, а для описания реакции окружающих. В пятой — герой может подвергнуться более суровым репрессиям, нежели простой эпитет.

Рассмотрим другой пример:

1) герой:

Старый дед в Граньери жил,

2) сказуемое:

Он на цыпочках ходил.

3) и 4) реакция присутствующих:

Все ему наперебой:

Обхохочешься с тобой!

5) конечный эпитет:

Да, чудной старик в Граньери жил.

Калькируя эту структуру, то есть используя ее как самое настоящее пособие по композиции и сохраняя сочетание рифм (первая, вторая и пятая строки рифмуются между собой; четвертая рифмуется с третьей), мы можем сами сочинить лимерик в манере Лира:

Первая операция — выбор героя:

Крохотный комский синьор

Вторая операция — указание на черту характера, выраженную действием:

Вскарабкался раз на собор,

Третья операция — реализация сказуемого:

Но, даже взобравшись на крышу,

Не стал он нисколечко выше,

Четвертая операция — выбор конечного эпитета:

Микрокрохотный комский синьор.

Еще один пример:

Раз в Ферраре некий доктор поутру

Удалить надумал гланды комару.

Насекомое взвилось

И куснуло прямо в нос

Гландодера из Феррары поутру.

В данном случае к третьей и четвертой строкам мы продвигались с учетом «реакции присутствующих». Кроме того, мы свободно оперировали метрической структурой, хоть и придерживались рифмы. (Последняя, как вы, наверное, заметили, попросту повторяет первую.) Мне кажется, когда речь идет о том, чтобы придумать нелепицу, излишний педантизм неуместен. Структуру лимерика несложно калькировать именно потому, что она легкая, многократно апробированная и результативная: это же не школьное задание.