Читать онлайн «О Китае». Страница 7

Наиболее примечательным выражением прагматизма Китая в главном следует считать его отношение к завоевателям. Когда иностранные династии побеждали в сражениях, китайская чиновничья элита предлагала свои услуги и взывала к завоевателям, убеждая их, что такими обширными и уникальными землями, только что ими покоренными, можно управлять только китайскими методами с помощью китайского языка и имеющегося китайского бюрократического аппарата. С каждым поколением завоеватели находили себя все более ассимилированными в тот порядок, который они стремились покорить. В конечном счете их родные земли – стартовые позиции их вторжения – становились частью собственно Китая. Оказывалось, они преследуют традиционные китайские интересы, а объект завоевания при этом снова главенствует[36].

Китайцы всегда являлись хитрыми проводниками «реал-политик» и адептами стратегических доктрин, четко отличавшихся от стратегии и дипломатии, которые предпочитали проводить на Западе. Бурная история учила китайское руководство тому, что не каждая проблема имеет свое решение и что чересчур большой упор на полное господство над каким-то отдельным событием может разрушить гармонию Вселенной. У империи было слишком много потенциальных врагов, чтобы она чувствовала себя в полной безопасности. Если бы вдруг каким-то чудом в судьбе Китая возникла эта самая полная безопасность, то он все равно не ушел бы от потенциальной угрозы: Китаю всегда приходилось учитывать основные принципы жизни десятка соседних стран с разительно различными историями и устремлениями. Когда же конфликты интересов случались, китайские государственные деятели очень редко шли на риск и действовали по принципу: все или ничего. Их стилю ближе всего подходила разработка долговременных ходов. Там, где в западных традициях предпочли бы решительное столкновение сил и сделали бы упор на героические подвиги, для китайцев идеальной тактикой являлись подчеркивание дипломатических тонкостей, использование окольных путей и терпеливое накопление относительных преимуществ.

Этот контраст отражается в соответствующих интеллектуальных играх, присущих каждой из цивилизаций. Игра, самая древняя в истории китайцев, называется «вэйци», на Западе часто именуется японским именем «го», представляя разновидность этой игры. «Вэйци» переводится как «игра окружающих фишек»[37], она строится по принципу стратегического окружения. Доска, расчерченная на клетки в количестве 19 на 19, в начале игры остается свободной. У каждого игрока имеется 180 фишек, или камней, одинаковых по стоимости. Игроки ходят по очереди, ставя камни в любой точке на доске, выстраивая позиции силы, одновременно стремясь окружить и захватить камни противника. Многочисленные схватки происходят одновременно в разных частях доски. Баланс сил меняется с каждым ходом по мере того, как игроки осуществляют свои стратегические планы и реагируют на инициативы друг друга. В конце хорошо сыгранной игры доска оказывается заполненной частично заблокированными силовыми районами. Степень превосходства зачастую очень небольшая, и для неопытного глаза отнюдь не совсем ясно, кто же победил[38].

Шахматы, с другой стороны, – игра полной победы одной из сторон. Целью игры является объявление шаха, то есть следовало поставить короля противника в такую позицию, где он не может двигаться, не будучи уничтоженным. Большинство игр заканчивается полной победой, достигаемой путем изматывания противника, или, что реже, путем решительного и умелого маневра. Единственным другим результатом является ничья, означающая отказ от надежды на победу обеих сторон.

Если шахматы – игра за решающую победу, то «вэйци» – игра затяжной кампании. Шахматный игрок стремится к полной победе. Игрок в «облавные шашки» старается получить относительное преимущество. В шахматах игрок всегда видит возможности противника перед ним: все фигуры расставлены на доске.

РЕЗУЛЬТАТ ИГРЫ В «ОБЛАВНЫЕ ШАШКИ» МЕЖДУ ДВУМЯ ЗНАТОКАМИ ИГРЫ

ЧЕРНЫЕ ВЫИГРАЛИ С НЕБОЛЬШИМ ПЕРЕВЕСОМ

Источник: Дэвид Лай «Учимся на камнях: овладеваем китайской стратегической концепцией “ши” с помощью игры в “го”». (Карлайл, Пенсильвания: Институт стратегических исследований Военный колледж сухопутных войск США, 2004 г.)

Игроку в «облавные шашки» нужно оценить не только фишки на доске, но и подкрепление, которое может использовать противник. Шахматы учат клаузевицианскому подходу с идеей относительно «центра тяжести» и «кульминационного пункта» – игра обычно начинается как борьба за центр на доске. «Вэйци» учит искусству стратегического окружения. Если шахматист стремится уничтожить фигуры своего противника серией лобовых ударов, то талантливый игрок в «облавные шашки» ходит в «пустые» места на доске, постепенно сокращая стратегический потенциал камней противника. Шахматы вырабатывают простоту мышления, «вэйци» – стратегическую гибкость.

Подобного рода различие существует и в случае с китайской особой военной теорией. Ее основы заложены во времена потрясений, когда жестокие сражения между враждующими царствами косили население Китая. Реагируя на такое массовое убийство (и пытаясь выжить после него), китайские мыслители разработали стратегическую идею, согласно которой на первое место ставилась победа, достигнутая за счет психологического преимущества, они проповедовали недопущение прямого конфликта.

Истории известна такая плодовитая фигура по части сей славной традиции, как Сунь-цзы (или «учитель Сунь»), автор знаменитого трактата «Искусство войны». Загадкой истории является тот факт, что никто точно не знает, кем он был. С древних времен ученые спорят относительно происхождения автора «Искусства войны» и даты написания этого трактата. Книга представляет собой сборник высказываний некоего Сунь У, генерала и странствующего военного советника периода Весен и Осеней китайской истории (770–476 годы до н. э.), записанных его учениками. Некоторые китайские, а позднее и западные ученые задавались вопросом: а существовал ли этот учитель Сунь на самом деле или, если он существовал, действительно ли он ответственен за содержание «Искусства войны»[39]?

За два с лишним тысячелетия после составления трактата эта книга наблюдений по проблемам стратегии, дипломатии и войны, выраженных в форме афоризмов – написанная на классическом китайском языке и представляющая собой нечто среднее между поэзией и прозой – остается главным учебником военной мысли. Содержащиеся в трактате изречения получили точное воплощение в период гражданской войны в Китае XX столетия в действиях ученика Сунь-цзы Мао Цзэдуна, а также во время вьетнамской войны в действиях Хо Ши Мина и Во Нгуен Зиапа, использовавших принципы Сунь-цзы о непрямых атаках и психологических сражениях против Франции и потом против Соединенных Штатов. (Сунь-цзы также получил как бы вторую жизнь на Западе в виде популярных изданий «Искусства войны», превративших его в гуру современного делового управления.) Даже в наше время крылатые выражения Сунь-цзы читаются как до некоторой степени отвечающие духу сегодняшнего дня и способные проникать в суть вещей, что ставит его в один ряд с наиболее знаменитыми мыслителями-стратегами мира. Кто-то может даже утверждать, что пренебрежение его наставлениями явилось главной причиной американских фиаско в азиатских войнах.

Сунь-цзы отличает от западных авторов по вопросам стратегии его упор на психологические и политические элементы в противовес чисто военным. Великие европейские военные теоретики Карл Клаузевиц и Антуан Анри Жомини рассматривали стратегию как самостоятельную деятельность в отрыве от политики. Даже известное изречение Клаузевица о том, что война является продолжением политики, но другими средствами, подразумевает, что при помощи войны государственный деятель вступает в новую и отличительную стадию.

Сунь-цзы объединяет две сферы. Если западные стратеги рассуждают о способах концентрации подавляющей силы в решающем месте, Сунь-цзы обращается к средствам создания доминирующей политической и психологической позиции, такой, при которой результатом конфликта становится отказ от конфликта. Западные стратеги проверяют свои изречения победами в сражениях, Сунь-цзы проверяет их победами, делающими сражения ненужными.

Учебник Сунь-цзы по вопросам войны не имеет такой степени экзальтации, какая присуща некоторым европейским произведениям на ту же тему, не взывает он и к личному героизму. Определенная мрачность трактата отражается в зловещем начале «Искусства войны»:

Именно потому, что последствия войны такие серьезные, благоразумие становится самым ценным качеством: