Читать онлайн «О Китае». Страница 2

В большинстве случаев в книге применяется транскрипция «пинъинь». Например, чаще используется написание имени «Дэн Сяопин» в транскрипции «пинъинь», чем «Тэн Сяо-пин» в транскрипции Уэйда – Джайлса.

Однако в ряде случаев для удобства читателя сохраняются известные ему транскрипции некоторых имен и названий, которые отличаются по написанию от транскрипции «пинъинь». К примеру, в книге на английском языке для написания имени древнего военного теоретика используется старая транскрипция «Сунь Тзу», а не «Сунь-цзы» в соответствии с азбукой «пинъинь»[1]. В некоторых случаях, чтобы сохранить однообразие текста по всей книге, цитируемые имена, в написании которых в оригинале использовалась азбука Уэйда – Джайлса, пишутся в транскрипции «пинъинь». Эти изменения отмечены в сносках в конце книги. В каждом случае суть транскрибируемого китайского слова остается неизменной; отличие только в написании слова в латинском алфавите.

В октябре 1962 года революционный лидер Китая Мао Цзэдун собрал высших военных и политических руководителей на встречу в Пекине. В 2 тысячах миль к западу, в малодоступной и слабонаселенной местности в Гималаях китайские и индийские войска оказались на грани столкновения из-за участка границы, на который претендовали оба государства. Спор возник по поводу разных трактовок истории: Индия настаивала на границе, демаркированной во время британского владычества, Китай хотел получить границы в пределах рубежей императорского Китая. Индия разместила свои заставы на самых дальних подступах границы, считая ее своей, китайские войска окружили индийские позиции. Попытки урегулировать территориальный спор окончились провалом.

Мао решил найти выход из тупиковой ситуации. Он обратился к старой китайской классической традиции, с которой он вообще-то собирался покончить. Мао Цзэдун поведал на совещании своим соратникам, что за всю историю отношений Китай и Индия провели в общей сложности «полторы» войны. Каждая из них преподнесла свои уроки. Первая война произошла более 1300 лет назад во время правления династии Тан (618–907 годы), когда Китай направил войска, чтобы поддержать одно из индийских княжеств против незаконного и агрессивного врага. После вмешательства Китая обе страны к обоюдному удовлетворению несколько веков поддерживали процветающие отношения религиозного и экономического сотрудничества. Урок древнего похода, как описал его Мао, явно свидетельствовал: у Китая и Индии нет причин для вечной вражды. Наоборот, между ними вновь может воцарить долгий и крепкий мир, Китаю следует лишь применить силу и «подтолкнуть» Индию снова сесть за стол переговоров. «Полвойны», по мнению Мао, произошло 700 лет назад, когда монгольский правитель Тамерлан разграбил Дели. (Мао Цзэдун пояснил, что, поскольку Монголия и Китай в то время были частью одной политической общности, это была «половинка» китайско-индийской войны.) Тамерлан добился выдающейся победы, но, находясь в Индии, его армия уничтожила более 100 тысяч пленников. На сей раз Мао Цзэдун потребовал от китайских войск проявить «сдержанность и принципиальность»[2].

Никто из окружения Мао Цзэдуна, по-видимому, не ставил под сомнение связь прецедентов прошлого с текущими стратегическими задачами Китая, хотя руководство коммунистической партии революционного «нового Китая» заявляло о своем намерении изменить мировой порядок и отказаться от феодального прошлого своей страны. Нападение планировалось с применением сформулированных Мао Цзэдуном принципов. Наступление произошло неделями позднее точно так, как он описывал: Китай нанес внезапный сокрушительный удар по индийским позициям, а затем отступил на прежнюю линию контроля, пойдя при этом даже на то, чтобы вернуть захваченное индийское тяжелое вооружение.

Ни в одной другой стране никогда современный лидер не предпринял бы какое-то крупное действие в масштабах страны, опираясь на стратегические принципы и события тысячелетней давности, и ведь он вряд ли мог рассчитывать на понимание со стороны своих коллег смысла проделанных им аналогий. Но Китай – уникальная страна. Ни одна страна не может похвастать такой долгой историей цивилизации или такой тесной связью с древней историей и классическими принципами стратегии и искусства управления государством.

В других обществах, включая Соединенные Штаты, утверждают о всеобщей применимости их ценностей и институтов. Тем не менее никто не может сравниться с Китаем в убеждении и понуждении своих соседей к уступкам. При этом Китай на протяжении длительного периода времени придерживался концепции собственного превосходства в мире, несмотря на множество различных исторических пертурбаций, которые ему пришлось пережить. С появления Китая как единого государства в III веке до нашей эры вплоть до падения Цинской династии в 1912 году[3] Китай, как это ни удивительно, в течение длительного времени оставался в центре международной системы Восточной Азии. Китайского императора представляли (а многие соседние государства признавали) как вершину всемирной политической иерархии, при этом правители других государств теоретически являлись его вассалами. Китайский язык, культура и политические учреждения служили критерием цивилизации, так что даже региональные противники и иностранные завоеватели принимали их в той или иной степени как знак их собственной легитимности (зачастую в качестве первого шага к ассимиляции внутри Китая).

Традиционная космология выдержала испытание временем, несмотря на различные катаклизмы и длившиеся столетиями периоды политического упадка. Но даже когда Китай являлся слабым или расколотым, краеугольным камнем оставался и не подвергался сомнению принцип его центрального положения в регионе. Претенденты, как китайские, так и иностранные, соперничали в стремлении объединить или завоевать его, но в итоге правили из китайской столицы, не ставя под сомнение главный тезис о том, что Китай является центром Вселенной. В то время как другие страны называли себя по имени этнических групп или в соответствии с географическими понятиями, Китай назвал себя «Чжунго» – «Срединное царство», или «Срединное государство»[4]. Любая попытка понять дипломатию Китая в XX веке или его роль в XXI веке должна базироваться, даже если это покажется слишком примитивным, на понимании и в контексте традиций этой страны.

Общества и нации склонны рассматривать себя как существующие вечно. Они также с повышенным пиететом относятся к легендам о своем происхождении. Специфической чертой китайской цивилизации является тот факт, что она, как представляется, не имеет своего начала. Она появляется в истории совсем не как традиционная нация-государство, а как постоянно существующий естественный феномен. В легенде о Желтом императоре, о котором многие китайцы говорят как о легендарном первом правителе, Китай как будто бы уже существует. Когда Желтый император появляется в мифе, китайская цивилизация находилась в состоянии хаоса. Соперничающие князья враждовали друг с другом и третировали народ, а слабый правитель не мог поддерживать порядок. Новый же герой, собрав армию, приносит мир в свое царство, тем самым заслужив право именоваться императором[5].

Желтый император вошел в историю как герой-основатель нации, тем не менее в мифе об основании нации он восстанавливает, а не создает империю. Китай существовал и до него, в историческое сознание он проник как уже существующее государство, нуждавшееся только в восстановлении, а не в изначальном создании. Этот парадокс в китайской истории ассоциируется с мудрецом Конфуцием: о нем также говорят как об «основателе» культуры, хотя сам он подчеркивал, что не придумал ничего нового, а только пытался придать новую силу принципам гармонии, существовавшим когда-то в «золотом веке», но утерянным в эпоху политического хаоса, в которую, собственно, и жил сам Конфуций.

Размышляя о своеобразном происхождении Китая, миссионер и путешественник XIX века аббат Регис-Эварист Гюк отмечал:

«Китайская цивилизация имеет такое древнее происхождение, что мы тщетно пытаемся обнаружить ее начало. Не найдено никаких следов начальной стадии становления этого народа. Эта странность характерна только для Китая. Нам привычно находить в истории стран некоторые четко обозначенные отправные точки, исторические документы, традиции, памятники прошлого, дающие нам возможность отслеживать почти шаг за шагом прогресс цивилизации, присутствовать при ее зарождении, наблюдать за ее развитием и продвижением вперед и – во многих случаях – последующим разложением и падением. Но такой подход нельзя применить к китайцам. Они, как представляется, существовали всегда в одной и той же стадии развития, что и в наши дни, и факты из древности как раз подтверждают это мнение»[6].