Читать онлайн «Простые вопросы. Книга, похожая на энциклопедию». Страница 27

Основы науки о движениях человека заложил физиолог Николай Бернштейн. Он предложил признанную ныне всеми гипотезу, что целесообразное движение формируется за счет ограничения независимости движения отдельных костей скелета, то есть за счет реализуемого числа степеней свободы скелета через мышечное регулирование. Но тогда возникает вопрос: как же формируется и как реализуется программа таких движений?

Ответ на этот вопрос нашел другой российский ученый, Виктор Гурфинкель. Он поставил очень простой, но убедительный опыт. Свободно стоявший испытуемый должен был по команде экспериментатора вытянуть руку вперед горизонтально. При этом контролировалась электрическая активность мышц человека. Так вот оказалось, что человек всегда поднимает руку с некоторой задержкой во времени. Однако во время этой паузы по электрической активности мышц обнаруживается наличие их возбуждения. При этом возбуждаются не только мышцы верхней конечности, как можно было бы ожидать, — возбуждение начинается с мышц стопы. Затем оно охватывает икроножную и бедренную мышцы. И уже только потом добирается до дельтообразной мышцы, обеспечивающей подъем плечевой кости. Это значит, что в ожидании нарушения равновесия, вызванного подъемом руки, происходит приготовление тела к сохранению равновесия за счет мобилизации большой совокупности мышц.

Такое приготовление возможно только за счет того, что нервная система человека, включая спинной и головной мозг, хранит внутреннюю модель тела, которая и позволяет заранее, своевременно формировать необходимые мышечные реакции, обеспечивающие, в свою очередь, формирование целесообразного движения, в том числе удержание вертикального положения тела.

Когда такой вопрос был сформулирован, то довольно быстро выяснилось, что он чрезвычайно важен для самих людей и для понимания их места в мире. Владение речью, умение думать и переживать считаются важнейшими отличиями человека от всего остального живого мира. Многочисленные исследования подтверждают, что эта граница не так резка. И, как показывает опыт, люди крайне неохотно признают это.

Когда начались исследования вопроса, умеют ли животные разговаривать, то оказалось, что лингвисты и этологи, то есть специалисты, изучающие поведение животных, по-разному понимают, что такое язык. Мало того, и сами лингвисты спорят о том, что такое язык, отстаивая непримиримые позиции. Поэтому было непонятно, что же должно уметь делать животное, чтобы люди убедились — оно умеет пользоваться речью.

Исключив из рассмотрения животных и птиц, способных к подражанию человеческой речи, ученые пытались обучить разговаривать обезьян. Вообще, попытки научить обезьян разговаривать известны давно. Однако среди млекопитающих лишь у Homo sapiens, то есть у человека, анатомия рта и гортани обеспечивает полноценную речь, поэтому обезьян в лучшем случае удавалось обучить произносить несколько простых слов.

В 1966 году американские психологи Алан и Беатрис Гарднеры взяли на воспитание десятимесячную самку шимпанзе по имени Уошо и попытались обучить ее упрощенной версии языка американских глухонемых — амслену. Через три года Уошо овладела 130 жестами и очень к месту их применяла, часто объединяя в предложения. Она шутила, ругалась и выдумывала новые слова. Слово «открыть» она применяла сначала к дверям дома, шкафа и холодильника, а потом и к коробкам, ящикам, кастрюлям и бутылкам и в конце концов попросила открыть водопроводный кран. Она умела говорить «ты дать мне», «я дать тебе». Служителя, не давшего ей воды, она назвала «грязный Джек». Слово «грязный» она так же, как и позже другие обезьяны, употребляла по отношению ко всему, что не любила. Например, признанный гений — горилла Коко — говорила нелюбимому служителю: «Ты плохой грязный туалет». Посмотрите ролики с Коко в интернете. Она говорит: «Я хорошая горилла Коко. Вы можете помочь мне».

Животные очень сообразительны, и поэтому их реакция на слова может быть обусловлена дрессировкой, то есть как на сигнал к ожидаемому действию. Многие ученые придерживались такой скептической точки зрения и сами работали с обезьянами. Но и их исследования подтверждали, что обезьяны умеют реагировать на слова как на символы и умеют делать обобщения.

Оказалось, что обезьян можно научить не только языку жеста. Например, знаменитого карликового шимпанзе Канзи обучили пользоваться клавиатурой, при нажатии клавиш которой на мониторе появляется условный значок слова. Глядя на экран, Канзи научился беседовать с человеком. Затем значки стали сопровождать звучанием слов. Канзи обучился и этому. Ему можно позвонить по телефону и попросить выполнить задание.

Люди до сих пор сомневаются, могут ли обезьяны разговаривать, как человек. Сами же обезьяны считают по-другому. Уошо называла себя человеком, а других шимпанзе — «черными тварями». Человеком считала себя и Вики, которая при сортировке фотографий животных и людей всегда клала свой портрет в стопку «люди».

Так что, когда вы слышите вопрос: «Умеют ли животные разговаривать?» — не говорите сразу «нет».

Многие ученые давно утверждали, что такая связь есть. Полтора века назад философ и языковед Вильгельм фон Гумбольдт учил, что существует очевидная связь между звуком и значением, которая, однако, в редких случаях поддаваясь точному объяснению, обычно остается неясной.

Как показывает опыт современной науки, точное объяснение какого-либо явления удается сделать только при использовании количественного подхода, обязательно включающего в себя измерение и вычисление. Оказывается, и связь между звучанием слова и его смыслом поддается измерению.

Американский психолог Чарльз Осгуд разработал простой метод количественной оценки эмоциональных реакций человека, который был назван методом семантического дифференциала.

Нарисуем отрезок прямой, концам которого сопоставим крайние выражения какого-либо свойства. Например, «красивый — отвратительный», «женственный — мужественный», «грубый — нежный» и т. д. Осгуд обнаружил, что обычно человек способен на таком отрезке отметить точку, близость которой к одному или другому концу отрезка точно характеризует оценку им данного свойства объекта. Врачи применяют его для оценки боли, маркетологи — для оценки реакции покупателей на различные характеристики продукта. Российский филолог Владимир Журавлев применил такой подход к оценке связи звука и смысла слов. Его книга так и называется — «Звук и смысл».

Журавлеву удалось выяснить, что послания, заключенные в звучании слов современного русского языка, могут быть оценены с помощью 25 эмоциональных антонимичных сопоставлений: «хороший — плохой», «радостный — печальный», «безопасный — страшный», «простой — сложный» и др. Их полный список можно найти в интернете по ключевым словам «фоносемантический анализ». Проведя исследования с большим количеством людей, Журавлев смог установить, какую подсознательную оценку по какой шкале имеет каждый звук. Сейчас в интернете легко найти подсказку, какое впечатление оставляет, скажем, ваше имя или название вашей компании.

Например, Николай — красивый и безопасный, Коля — хороший, а Колян — хороший, добрый и красивый. «Газпром» — мужественный, быстрый, сильный, могучий, грубый, угловатый и злой. «Аэрофлот» — большой, медлительный и пассивный.

Анализ стихов и иллюстраций к ним показал, что поэты интуитивно соблюдают фоносемантические правила и что имеются также звукоцветовые соотношения, которые тоже соблюдаются в языке.

Иногда из звуков составляют конструкцию, похожую на слово, но таковым не являющуюся из-за отсутствия значения. Тем не менее с помощью таких конструкций благодаря связи звука и смысла удается создать художественное произведение, несущее мысль и эмоции. Гением звукописи был поэт Велимир Хлебников. У него, например, есть стихотворение «Слово об Эль», в котором продемонстрирована версия возникновения слов, когда звук несет главную нагрузку.

Возможно, в воспроизводстве общего гомона русской речи заключен смысл знаменитого стихотворения Алексея Кручёных:

Говорят, Владимир Высоцкий умел воспроизводить звучание английского языка, которым не владел. Словообразными звуковыми конструкциями пользуются и клоуны. Вспомните Асисяя: его словозвуки лишены обычного смысла, но как все понятно людям, говорящим на любом языке.

Когда мы слышим слова незнакомой речи, значение которых нам непонятно, то ориентируемся лишь на эмоции, которые порождает их звучание. Так может возникнуть предубеждение. Вероятно, один из разумных выходов — это знакомство с чужими языками, и особенно с именами говорящих на них людей, чтобы это предубеждение снималось.