Читать онлайн «Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель эго». Страница 45

Проявляющаяся картина вдохновляет: мы все постоянно плаваем в бессознательном море межтелесности, непрерывно отражаем друг друга посредством различных бессознательных компонентов и предшественников феноменального эго. Задолго до того, как на сцену вышло осознанное социальное понимание высшего уровня, задолго до возникновения речи и философов, разрабатывающих сложные теории о том, что требуется, чтобы одно человеческое существо признавало в другом личность и разумного индивидуума, мы уже купались в море неявной, телесной межсубъективности. Мало кто из великих философов прошлого догадался бы, что социальное взаимопонимание связано с премоторной корой, и что в возникновении социального разума играют столь важную роль «моторные идеи». Кто бы предположил, что можно разделить с другим мысль разделив «моторные представления»? Или что те функциональные аспекты человеческой я-модели, которые необходимы для развития социального сознания, преимущественно допонятийные, дорациональные, дотеоретические?

Первые догадки такого рода возникли в конце девятнадцатого и в первой половине двадцатого века из многочисленных попыток экспериментальной психологии разобраться в явлении так называемой «идеомоторики»13. Философ Теодор Липпс писал об «Einfxhlung» – эмпатии в 1903 году, что это способность, как он выразился, «почувствовать себя в объекте». Он уже тогда говорил о «внутренней имитации» и «органических ощущениях». Для него объектом эмпатии могли быть не только движения или положения тела, в которых мы видим другого человека, но и предметы искусства, архитектуры и даже зрительные иллюзии. Он считал, что эстетическое удовольствие, с одной стороны, «объектифицирует», а с другой стороны – одновременно представляет собой форму «самонаслаждения», то есть «объект есть эго, и, следовательно, эго есть объект»14. Социальные психологи заговорили о таких понятиях, как «виртуальные телодвижения», «моторная мимикрия» и «моторная заразительность», еще десятилетия назад.

Для философа открытие зеркальных нейронов восхитительно тем, что дает представление о том, как моторные примитивы могли использоваться в качестве семантических примитивов. Это означает, что мы понимаем, как простейшие строительные блоки движения могли стать простейшими строительными блоками психического содержания, то есть как смысловое значение передавалось между действующими лицами. Благодаря зеркальным нейронам мы осознанно переживаем движения другого существа как обладающие значением. Возможно, эволюционным предшественником языка были не звериные крики, а общение жестами15. Передача смысла могла изначально вырасти из бессознательной телесной я-модели и моторной деятельности, которая у наших первобытных предков основывалась на элементарной жестикуляции. Звук, возможно, стал позже ассоциироваться с лицевыми жестами – такими, как оскал, улыбка или наморщенный нос, – которые уже несли в себе значение. И сегодня вид человека, хватающего предмет, мгновенно понятен без помощи символов или мыслей, потому что пробуждает то же моторное представление в парието-фронтальной зеркальной системе мозга. Как сформулировали профессор Риццолатти и доктор Магдалена Фаббри Дестро из Института исследований мозга Пармского университета: «Зеркальный механизм на ранней стадии эволюции речи разрешил две фундаментальные проблемы коммуникации: равноценность используемых структур и прямое понимание. Благодаря зеркальным нейронам то, что было важным для отправителя сообщения, было важным и для получателя. Не требовалось никаких произвольных символов. Понимание было заложено уже на уровне нейронной организации»16.

Все это придало новый богатый смысл не только понятию «схватывания» и «мысленного схватывания намерений другого человека», но и, что важнее, понятию схватывания понятия, то есть самой сути человеческого мышления. Последнее может быть связано с симуляцией движений руки в уме, только в более абстрактной форме, чем при представлении собственного тела, а именно во внутреннем пространстве, которое не центрировано вокруг собственного эго. Человечество, видимо, интуитивно догадалось об этом века назад – латинское «концепт» происходит от conceptum, которое означает «вещь зачатая» и, в свою очередь, происходит от глагола concipere – «взять» и «удерживать». Еще в 1340 году у этого слова появилось новое значение: «принять в ум, понять». Обладали ли люди Средневековья лучшими интроспективными способностями, чем мы? Могли ли они глубже взглянуть в свой разум, потому что были чувствительнее к функциональной структуре мозга? Поразительно, что репрезентация человеческой руки есть в зоне Брока – том отделе человеческого мозга, который отвечает за обработку и понимание речи и символов. Множество опытов доказали, что жесты кисти и руки связаны с движениями рта посредством общего нейронного субстрата. Например, хватательное движение влияет на произношение, причем не только когда выполняется, но и когда его наблюдают. Также известно, что у человека движение руки и рта непосредственно связаны, и в эту связь входят речевые движения ротового аппарата и гортани.

Зона Брока является еще и вехой в истории развития речи в процессе эволюции человека, поэтому так интригуют данные, что она содержит и моторные репрезентации движений руки: возможно, здесь расположен мост от «семантики тела» – жестов и телесной я-модели – к речевой семантике, связанной со звуком, производством речи и абстрактными значениями, выраженными в нашей когнитивной я-модели, в мыслящем Я. Зона Брока представлена и в ископаемых останках Homo habilis, в то время как у его предполагаемых предков из ранних гоминидов ее нет. Итак, есть основания считать зеркальный механизм основным механизмом, из которого развилась речь. Обеспечивая моторные копии наблюдаемых действий, он позволил нам извлекать цели действий из сознания других людей – а позднее и передавать абстрактные значения из одного тоннеля эго в другой.

Зеркальные нейроны интригуют не только как мост между нейронаукой и гуманитарными науками, но и потому, что они проливают свет на множество более простых социальных явлений. Вы когда-нибудь замечали, как заразительна зевота? Вы ловили себя на том, что смеетесь вместе с другими, хотя и не поняли шутки? История зеркальных нейронов дает нам представление о том, каким образом группы животных – стаи птиц или рыб – быстро и точно координируют свои движения: они связаны, можно сказать, «механизмом резонанса» низшего уровня. Зеркальные нейроны помогут понять, почему родители непроизвольно открывают рот, когда кормят ребенка, что происходит при массовой панике и почему иногда так трудно отбиться от стада и стать героем-одиночкой. Нейронаука вносит свой вклад в образ человечества: как телесные существа все мы связаны межсубъективным пространством смысла – тем, что Витторио Галлезе называет «общим множеством»17.

Витторио Галлезе – профессор физиологии человека в нейронаучном отделении Пармского университета в Италии. Занимаясь когнитивной нейронаукой, он сосредоточился на отношениях между сенсорно-моторной системой и познавательными способностями приматов, в том числе и человека, с использованием разнообразных нейрофизиологических методик и методов визуализации. К его крупнейшим достижениям принадлежит сделанное совместно с коллегами из Пармы открытие зеркальных нейронов и разработка теоретической модели основополагающих аспектов социального мышления. В сотрудничестве с психологами, психолингвистами и философами он создал интересный междисциплинарный подход к пониманию межсубъективности и социального мышления. В 2002 году он был приглашенным профессором в Калифорнийском университете в Беркли. В 2007 году получил премию Гравемайера по психологии за открытие зеркальных нейронов. Он опубликовал более семидесяти работ в международных журналах и совместно с Максимом Стаменовым издал книгу «Зеркальные нейроны и эволюция мозга и речи» (2002).

Метцингер: Витторио, что именно вы подразумеваете под гипотезой общего множества?

Галлезе: Я начал со следующего вопроса: как объяснить ту легкость, с которой мы, взаимодействуя с другими людьми, обычно понимаем, о чем речь?

Этим термином я обозначил то, что происходит, когда мы видим чужие действия или внешнее поведение, выражающее, какие ощущения и эмоции испытывают другие люди. Термин описывает, главным образом, нашу способность получать прямой доступ к чужим переживаниям. Я считаю, что понятие эмпатии следовало бы расширить, включив в него все разнообразные аспекты поведения, выражающего наши чувства и позволяющего установить значимую связь с другими. Такое расширенное понимание эмпатии заключено в термине «общее множество». Он позволяет единообразно охарактеризовать важные аспекты и всевозможные уровни описаний межсубъективности. Я сознательно избегаю использования слова «эмпатия», потому что оно зачастую ведет к недоразумениям из-за его дополнительных, сопутствующих значений в различных контекстах. Общее множество можно описать на трех различных уровнях: феноменологическом, функциональном и субличностном.