Читать онлайн «Ушкуйники». Страница 20

Жилище Лиздейки оказалось просторным и светлым. «Он всегда любил места, где много света», – вспомнилось невольно Гедимину. Мягкий солнечный свет изливался, подобно светлому весеннему меду, на хорошо утрамбованный глиняный пол сквозь прорезанные в крыше многочисленные оконца, забранные прозрачной слюдой. Впрочем, в обители и пахло медом. А еще – сеном и травами: под потолком во множестве висели пучки хмеля, целебных трав, связки сухих грибов, кореньев… На полках теснились горшки и банки разных форм и размеров с настоями и мазями (Лиздейка слыл еще и знатным врачевателем). Посреди бревенчатого шалаша на треноге, обложенной диким камнем, стоял большой казан. Дым из этого примитивного очага выходил в прорезанное в крыше отверстие, рядом с которым были подвешены куски мяса, предназначенные для копчения. Почти по всему периметру жилища стояли высокие горшки с зерном и небольшие бочонки: видимо, с пивом и квасом. Стены были увешаны шкурами, а на полу лежал коврик из рогоза. Выросший в княжеском замке и привыкший к определенному комфорту, Лиздейка и в обители соорудил себе настоящую кровать: на высокую деревянную раму натянул, плотно подогнав друг к другу, широкие ремни и прикрыл их сверху звериными шкурами. Смастерил также стол и две скамьи, на которые и уселись теперь Гедимин с Жигонтом.

Без лишних слов вейделот наполнил три чаши крепким выдержанным пивом, и все трое, обмакнув пальцы в напиток и стряхнув капли на пол – для богов, – молча их осушили, неукоснительно соблюдя тем самым заведенный предками ритуал. Затем все так же молча хозяин выставил на стол блюдо с несколькими кусками вяленого мяса, плошку меда, кувшин молока (откуда?! – подивился Гедимин) и хлебцы в плетенке.

Кошмарное сновидение напрочь отбило у князя аппетит, но, чтобы не обидеть Лиздейку, он с деланным воодушевлением приступил к трапезе. В отличие от Жигонта, который, изрядно проголодавшись за время охоты, управлялся теперь с угощением за двоих. Жрец не стал мешать им своим присутствием: отошел к очагу и принялся колдовать над ним, старательно помешивая булькавшее в нем варево и то и дело добавляя в него разные порошки и травы. Видимо, варил какое-то зелье, ибо по обители пополз незнакомый Гедимину терпкий запах.

Насытившись, Жигонт звучно рыгнул и виновато взглянул на князя. Гедимин глазами указал ему на дверь, и тот, понимающе кивнув, удалился, оставив господина наедине с вейделотом. Лиздейка тотчас оставил свое занятие и повернулся лицом к гостю.

– Я слушаю тебя, князь, – произнес он густым баритоном, выпрямившись во весь свой немалый рост, уступавший княжьему самую толику.

– Мне было странное видение… во сне, – без экивоков сообщил Гедимин.

– Кажи…

И Гедимин пересказал свой сон, не упустив ни одной подробности. Вейделот слушал его, прикрыв глаза, и в какой-то момент его лицо чуть побледнело. Когда же рассказчик умолк, он еще долго стоял молча: то ли напряженно размышлял, то ли мысленно просил помощи у богов.

Гедимин, как и все его предки, был язычником и потому не мог понять и принять новую – христианскую – веру. Тем не менее он (как и Витень) не видел ничего дурного в том, что некоторые люди верят лишь в одного бога, а не в тот многочисленный пантеон, которому испокон веков поклонялись члены его рода. Гедимин искренне полагал, что каждый человек волен распоряжаться своей судьбой в согласии со своими же убеждениями. Именно по этой причине он не гнушался принимать в дружину и христиан. Жрецам же, напротив, новая религия категорически не нравилась, и они яростно ей сопротивлялись. Однако поскольку литовцы все чаще и продуктивней общались с православной Русью и католической Европой, остановить смешение движущихся навстречу друг другу потоков людей разной веры было уже невозможно. Князь Гедимин хорошо это понимал и потому, будучи дальновидным правителем, мыслил так: лучше плыть совместно с этими потоками в нужном для Литвы направлении, нежели способствовать тому, чтобы они, натолкнувшись на препятствия, разрушили до основания сложившиеся веками устои.

Наконец Лиздейка открыл глаза и сказал:

– Твой сон – вещий. Железный волк знаменует, что быть здесь престольному граду Литвы. А выл и ревел он так громко потому, что слава сего града распространится на весь свет.

Гедемин облегченно вздохнул и в глубине души возрадовался. Он давно уже присматривался к холмам в долине Свинторога. Природа этих краев словно сама позаботилась, чтобы будущая крепость, а с ней и город, были хорошо защищены естественными преградами. А реки Вильна и Вилия станут исполнять роль животворящих артерий, по которым в случае нападения врагов либо осады можно будет снабжать престольный град всем необходимым. Значит, и жрецы не будут теперь противиться закладке крепости и города… Что ж, отличная новость! Ибо доселе считалось, что близ главного святилища Перкуна у Кривой горы строить ничего нельзя, и если б вейделот, а вместе с ним и креве-кревейто заупрямились, вся его затея с закладкой крепости рассеялась бы как дым прошлогоднего костра.

– Но это не все, – продолжил жрец, наблюдая за реакцией гостя. – В твоем сне, князь, присутствовал еще один момент… очень важный момент…

– Какой именно? – насторожился Гедимин.

– Приснившийся тебе на вершине Кривой горы огонь – не что иное, как огонь… Перкуна.

– Знич? О нет, тот огонь совсем не был похож на жертвенный!

– Что ж, придется, видимо, рассказать тебе то, что известно лишь посвященным – креве-кревейто, эварто-креве, кревули[47] и вейделотам, – задумчиво проговорил жрец. – Надеюсь, Перкун простит меня… Итак, слушай, князь. Раньше Знич был неугасимым. Он горел веками, и дрова для поддержания его горения были не нужны. Главное святилище Перкуна, где хранился Знич, находилось на острове Руян[48]. Оно стояло на высоком скалистом берегу, и проплывающие мимо мореплаватели славили Знич, который был заключен в башенке с хрустальными стеклами и служил им маяком, а купцы привозили на Руян богатые дары. Святилище напоминало большой, красиво украшенный храм, а дерево, из которого оно было сложено, всегда казалось только что срубленным. Внутри стояла статуя Перкуна, изваянная самими богами. Статуя была громадной, в два раза выше человеческого роста, и с четырьмя головами: Перкун взирал сразу на все четыре стороны света. В правой руке он держал украшенный серебром и золотом рог, который ежегодно наполнялся вином. К поясу Перкуна был прицеплен огромный меч с ножнами и рукояткой, отделанными серебром и изысканной резьбой, а у ног лежали копье, щит, седло, узда – словом, все то, что необходимо воину. Стены храма были украшены рогами невиданных животных. Наверное, тех, что водятся в местах, где живут боги…