Читать онлайн «Цена ненависти». Страница 34

Между тем на практике мотив ненависти очень часто присутствует в не столь тяжких насильственных преступлениях — по ст. ст. 115 («нанесение легких телесных повреждений»), 116 («побои»), 119 («угроза убийством или нанесением тяжких телесных повреждений»), 212 («массовые беспорядки»), 213 («хулиганство»), и внесение в них такого же квалифицирующего признака было бы уместно. Все эти преступления, если они квалифицируются именно с таким признаком, становятся преступлениями экстремистской направленности.

Такое изменение УК позволило бы отказаться от часто сомнительного дополнения обвинения ч. 2 ст. 282, так как факт каких–то публичных призывов и возбуждения ненависти в момент нападения очень редко доказуем[198] (далеко не всегда он и присутствует), а для учета в приговоре мотива ненависти существуют соответствующие квалифицирующие признаки и отягчающие обстоятельства.

И, наконец, повторим, что было бы правильно расширить формулировку ст. 63 п. «е» и соответствующего квалифицирующего признака мотивами политической и идеологической ненависти и вражды.

Предлагаемое более широкое внедрение квалифицирующего признака ненависти служит, таким образом, не цели ужесточения наказания, а цели правильной публичной квалификации преступления, что может способствовать сокращению преступности на почве ненависти.

Статья 280

Сейчас ст. 280 УК представляет собой своего рода казус: она предполагает суровые наказания за призыв к действиям, которые сами по себе могут вовсе не быть уголовным преступлением. Но и если экстремистская деятельность станет пониматься только как преступная, сохранится диспропорция тяжести ст. 280 и иных «экстремистских» статей.

По существу, состав ст. 280 аналогичен понятию подстрекательства к преступлению, но подстрекателя наказывают в соответствии с конкретным преступлением, а обвиняемый по ст. 280 может быть наказан в соответствии с самыми разными преступлениями. Чтобы ответственность призывающего к преступлению не оказалась больше, чем у того, кто совершил преступление, можно было бы установить, что наказание по ст. 280 не может превышать некоторой доли (например половины) того, которое суд признал бы уместным за преступление, к которому призывал обвиняемый.

Статья 282

Текст этой статьи УК много раз менялся, и нынешняя формулировка также подвергается критике. Наиболее основательный пункт этой критики — включение крайне неопределенного понятия «принадлежность к социальной группе» в определение объекта ненависти[199]. Замысел законодателя в этом случае понятен, но реализация не очень удачна. С другой стороны, очевидно, что социальная ненависть ничуть не менее опасна, чем религиозная или расовая, и вовсе не упоминать этот вариант ненависти в УК было бы неверно. Пока нам неизвестны предложения об улучшении этого элемента ст. 282.

Основные проблемы преследования пропаганды ненависти взаимосвязаны — это трудности с реализацией экспертизы[200] и затягивание предварительного и судебного следствия. Решение этих проблем никак не связано с реформированием самой статьи. Хотя улучшить ст. 282, наверное, можно, пока мы не знаем удовлетворительных предложений в этой сфере.

Мы не принимаем, в частности, такого решения проблемы затягивания следствия, как повышение верхней планки наказания с целью удлинения срока давности по этой статье[201]. Нужно не ужесточать и так почти никогда не применяемые санкции, а улучшать качество работы следствия и суда.

Мы сами ранее предлагали использовать применительно к ст. 282 «накопительный принцип»: учитывать неоднократность преступления, а также предусмотреть аналогичное правонарушение в КоАП и учитывать ранее вынесенные приговоры по нему[202]. Сейчас такие меры тоже предлагаются. Но они противоречат сегодняшним общим принципам построения УК (в частности, реформа конца 2003 года отменила понятие неоднократности преступления), и ради одной статьи эти общие принципы изменены быть не могут.

Некоторые концептуальные рассуждения на тему социального контекста и политического потенциала трансформации постсоветских праворадикальных сил

В этом обзоре использованы некоторые результаты международных исследований нероссийских гражданских обществ и ультранационализмов для того, чтобы проиллюстрировать, что относительный упадок русских радикальных националистских партий в конце 1990–х годов не может рассматриваться как недвусмысленный признак того, что «антилиберальный этатизм»[203] потерял в России свою притягательность. Здесь также предпринята попытка показать, что значительный рост разнообразия неправительственного сектора российского общества с середины 1980–х годов[204] не может рассматриваться как исключительно полезный для полиархической консолидации и дальнейшей демократизации российской политической системы[205].

В России «гражданское общество»[206] или «гражданская община»[207] не только развивается относительно медленно. Некоторые из наиболее значимых постсоветских групп, движений и направлений в российском неправительственном секторе не поддерживают или же явно критикуют либеральную демократию. Целый ряд негосударственных организаций в России содержит ультранационалистические, фундаменталистские и, частично, фашистские[208] элементы, которые ставят под вопрос адекватность применения конструкции «гражданское общество» для их определения. Основной общественной функцией таких группировок не является увеличение склонности людей эффективно принимать участие в такой политической активности, которая могла бы способствовать дальнейшей демократизации (как утверждают многие теории демократии). Вместо этого эти группировки являются — иногда намеренно — средством распространения радикально партикуляристских мировоззрений, в частности, крайне антилиберальных политических идей, а также средой политического воспитания и тренировки потенциальных политических активистов, придерживающихся таких взглядов[209].

Поэтому в данной статье аргументируется необходимость продолжения пристальных исследований русских правых экстремистов[210], и в частности, их соотношения с гражданским обществом, несмотря на недавний спад правоэкстремистских партий. Статья начинается с попытки выявить причины неудач четырех основных ультранационалистических партий 1990–х годов — ЛДПР, РНЕ, КПРФ и НБП[211]. В частности, будет показано, что с самого начала некоторые фундаментальные противоречия в публичном имидже этих партий служили принципиальной помехой усилиям их лидеров в партстроительстве и на выборах. Далее интерпретация упадка правоэкстремистских партий в России в конце 1990–х направляет нас к опыту довеймарской Германии, которая около 1900 года столкнулась с феноменом исчезновения большинства ее антисемитских партий, но не антисемитизма в целом. В конце статьи излагается, каким образом исследователи нероссийского ультранационализма и фундаментализма старались адекватно определять разные формы непартийной деятельности правых экстремистов. В числе прочего предлагается для рассмотрения феномен так называемых группускулов, который вышел на первый план в послевоенном международном правом экстремизме. В заключении представлены некоторые выводы, касающиеся возможных направлений в ближайшем развитии научных исследований русского правого экстремизма.

В 90–е существовало множество структурных факторов, которые препятствовали созданию полноценной постсоветской партийной системы в России в целом[212] и эффективных русских ультранационалистических партий в частности[213]. Среди субъективных причин некоторыми русскими обозревателями выдвигалась идея, что дело в специфической русской антипатии к идеям ультранационализма. Является ли это мнение подходящей интерпретацией или нет, но относительно незначительное представительство правоэкстремистских партий в российских парламентах послесоветского времени не может, по рассмотренным ниже причинам, считаться достаточным указанием на то, что перспективы ультранационалистических политиков в России в принципе незначительны.

Говоря об ограниченных успехах на выборах правоэкстремистских партий или политиков в 90–е, надо обратить внимание на то, что все четыре ведущие организации, представлявшие ультранационалистические идеи различных типов[214] и с различной активностью принимавшие участие в выборах этого периода (то есть ЛДПР, РНЕ, КПРФ и НБП), находились в своего рода идейно–имиджевых тупиках, предпосылкой для которых была специфичность их истории или руководства.