Читать онлайн «Сборник статей и интервью 2007г.». Страница 22

Инициаторами альманаха «Варианты» стали Андрей Фадин и Павел Кудюкин, молодые историки, учившиеся в МГУ, а затем работавшие в Институте мировой экономики и международных отношений. Уже позднее к ним присоединилась целая группа авторов и распространителей самиздата, по большей части тоже молодых, среди которых был и я. В теоретическом плане значение группы может быть характеризовано несколькими обстоятельствами. Во-первых, будучи выходцами из той же среды, что и «легальные марксисты» предыдущего поколения (а зачастую и их учениками), авторы «Вариантов» склонны были, опираясь на те же мысли, идти до логического конца, сделав из них радикальные выводы, на которые авторы, связанные официальной цензурой, предположительно, не решались.

Во-вторых, вставал (как и в западном марксизме) вопрос о социальной природе системы, сложившейся в СССР. Если социалистический порядок предполагает, что общество за счет демократической самоорганизации и через коллективную собственность овладевает производительными силами, начиная самостоятельно определять задачи и перспективы своего развития, то советский бюрократический порядок времен Брежнева выглядел не социализмом, а его прямой противоположностью. В связи с этим востребованными оказались работы Марата Чешкова, где он в очень абстрактной форме говорил об «этакратическом типе производства», возникающем на границе капитализма и некапитализма. Этакратический тип (но все-таки не способ) производства характеризовался, по Чешкову, контролем государства над собственностью при одновременном отсутствии контроля общества над государством, которое может выступить в роли коллективного эксплуататора. Бюрократия при таком порядке эволюционирует, превращаясь в этакратию, «общность классового типа», но опять же не класс (точно так же, как трудящиеся остаются в значительной мере деклассированной массой «народа», «производителей», лишенных власти и собственности, но не являющихся полноценным пролетариатом).

В соответствии с логикой работ Чешкова получалось, что этакратия представляет собой не слишком стабильную и в достаточной мере промежуточную форму общественного устройства, что в среде «молодых социалистов», выросших уже при Брежневе, списывалось на умеренность и непоследовательность легального марксизма: последующий опыт показал, насколько оправданными были оговорки Чешкова.

Другой темой, типичной для всех левых того времени, был вопрос о причинах упадка революционного режима, возникшего из событий 1917 года. Отсталость России и ее техническая неготовность к социализму, упоминавшаяся еще Карлом Каутским, были очевидной причиной поражения, принявшего, однако, первоначально не форму буржуазной реставрации, а форму тоталитарной консервации. Однако это не значит, будто авторы левого самиздата непременно занимали «меньшевистские» позиции, считая большевизм исторически необоснованным и трагическим «забеганием вперед». Более типично было представление о двойственном характере революции, перед которой объективно стояли сразу две задачи: модернизация общества и его социалистическое преобразование. Задачи модернизации были выполнены, но лишь за счет задач социалистических.

Сталинизм тем самым вписывался в общий контекст «диктатуры модернизации», а история СССР смотрелась уже не как исключительный случай в мировой истории, а, напротив, как достаточно типичный пример процессов, охвативших в ХХ веке весь незападный мир. В то время как для «шестидесятников» и большей части либеральной или националистической интеллигенции этот мир как бы не существовал, никак не влияя на их теоретические построения или идеологические размежевания, для «молодых социалистов» конца 1970-х годов «третий мир» становился наиболее важной частью человечества, без понимания которой принципиально невозможно разобраться в собственной стране. Неудивительно, что именно в этой среде с большим вниманием были восприняты теории Иммануила Валлерстайна о «центре» и «периферии» в мировой системе. Эти идеи доходили до московских читателей не только в виде редких (и по большей части запрятанных в спецхранах) иностранных книг, но и в виде реферативных сборников Института научной информации по общественным наукам (ИНИОНа). Эти сборники, тоже часто полузапретные, с грифом «Для служебного пользования», передавались из рук в руки, зачитывались до дыр. Кстати, о дырах: это отнюдь не литературный образ. Дыры на страницах и в самом деле были, поскольку бумага для этих сборников использовалась самая скверная.

То, что дискуссии, разворачивавшиеся в группе «Варианты», явственно пересекались с теоретическими спорами, типичными для западного марксизма, далеко не случайно. Новое поколение левых черпает вдохновение уже не только в трудах «классиков», но и в работах западных идеологов 1960-х годов. И дело тут не только в знании иностранных языков, но и в культурных сдвигах, которые произошли в советском обществе. Несмотря на все различия между Востоком и Западом, происходит проникновение западной культуры именно в молодежную среду. Для многих оно ограничивается песнями «Beatles», джинсами и ариями из «Jesus Christ Superstar», но кое-кто стремится заглянуть и поглубже. Так или иначе, но если для многих отечественных «шестидесятников» (кроме, разумеется, включенного в жизнь латиноамериканских левых Майданика) их современники - Маркузе, Фромм, Че Гевара или Сартр - это, в сущности, экзотика, то для следующего поколения это уже вполне «своя», понятная и близкая культура. Очень похожую эволюцию мы наблюдали несколькими годами раньше и в окружении Александра Тарасова, который рассказывал о влиянии на их группу идей троцкизма и «новых левых» (в первую очередь Герберта Маркузе, Эрнесто Че Гевары и Режи Дебре), а также идей экзистенциализма (в первую очередь Жана-Поля Сартра, Альбера Камю и Антуана де Сент-Экзюпери). Парадоксальным образом идеи Троцкого возвращаются в Россию именно как результат западного влияния (как и сами работы Троцкого нередко попадают в руки молодым марксистам на иностранных языках), причем нередко уже в интерпретации авторов 1960-х годов. Восторженный интерес вызывают лежащие в спецхране номера «New Left Review», случайно оказавшиеся по эту сторону границы экземпляры «International viewpoint». Осторожный, но нарастающий интерес к Троцкому в этой среде резко контрастировал с господствовавшим среди «шестидесятников» культом Николая Бухарина. Биография Бухарина, написанная Стивеном Коэном, была переведена на русский язык и добралась до СССР в удивительно большом для подобного рода литературы количестве. Но при ближайшем знакомстве с текстами лидера «правого уклона» не могла не броситься в глаза его явная методологическая связь со сталинизмом. Критика «советского термидора» со стороны Троцкого воспринималась как гораздо более радикальная и последовательная.

Была, впрочем, и литература более доступная, например издания итальянской и реже французской коммунистической партии, радикально отличающиеся от надоевшей жвачки брежневского агитпропа. «Еврокоммунизм», осуждаемый официальной пропагандой, выглядит очень привлекательным и кажется весьма радикальным. В свою очередь, интерес к «еврокоммунизму» задним числом вызывает потребность в изучении Антонио Грамши. Ведь его «Тюремные тетради» переведены и, в общем, более или менее доступны (маленькие по советским временам тиражи издания сейчас кажутся запредельными).

Группа «Варианты» была окончательно разгромлена в 1982 году (первый удар по ней нанесли ранней зимой 1980-го). Масштабы следственных действий и интерес к делу высших эшелонов КГБ и ЦК КПСС явно превосходили масштабы политической или интеллектуальной активности самих арестантов. Однако похоже, что власти, движимые верным политическим инстинктом, пытались разобраться не с людьми, а с тенденцией.

О том, что тенденция существовала объективно, свидетельствует рост интереса к тем же идеям, сделавшийся очевидным спустя полтора-два десятилетия. Однако произошло это не сразу, и отнюдь не правильно было бы выводить нынешние идеи и настроения леворадикальной молодежи напрямик из идейных дискуссий самиздатовских марксистов.

1982 год, когда была окончательно разгромлена группа «Варианты», оказался и последним годом брежневской «стабильности». Наступала эпоха «пышных похорон», когда вся страна с замиранием сердца читала многословные некрологи, составлявшие основную часть информации, размещавшейся в официальных газетах. Впереди маячила перестройка, начавшаяся под лозунгом возвращения к ленинским ценностям, а завершившаяся всеобщей приватизацией. Постаревшие прагматики легко достали из своего идеологического багажа лозунг «больше социализма», который с такой же легкостью был вскоре заменен призывом вернуться в лоно «цивилизованного» (читай - буржуазного) человечества.