Читать онлайн «Левая политика. Текущий момент.». Страница 34

Да, бюрократ постоянно душит чужую свободу — но единственно потому, что сам свободы лишён и даже не вполне понимает, что это такое. Он — винтик (неважно, крупный или мелкий) государственного механизма, жрец Медного Всадника, давящего своих слуг в ещё большей степени, чем всех прочих подданных.

Отсюда и уродство, проявляющееся в сексуальной жизни бюрократа, которое столь живописно изображает Колташов. Ведь даже эротическая газета смогла опубликовать фразу из письма своей читательницы «В постели он был лучше, чем в жизни» лишь в разделе юмора. На самом же деле секс — такая же часть человеческой жизни, как и любая другая (хотя об этом часто забывают). Так что каков любой человек «в жизни», точно таков он и «в постели».

Книга «Эрос и бюрократия» подробно описывает, как бюрократический строй уродует интимную жизнь своих служителей. Для чиновника секс — подспорье в карьере (это больше касается дам-чиновниц), средство самоутверждения, способ выплеснуть наружу мерзость, накопившуюся в душе… Беда в том, что в нашем обществе (и не только среди бюрократов) повсеместно забыт настоящий смысл секса: получать и дарить счастье и радость. Унылые люди уныло совокупляются — но каждый из них остаётся одиноким.

После прочтения «Эроса и бюрократии» начинаешь смотреть «наверх» не только с ненавистью, но и с какой-то жалостью. Становится понятно, что страной правят ущербные и глубоко несчастные люди, которым власть не приносит ни капли простой человеческой радости. Не они обладают властью — власть обладает ими. Причём власть абстрактная, расчелове-ченная, не привязанная к конкретному носителю — тот самый Медный Всадник.

И Всадник этот растёт всё выше и выше. Коротко говоря, наше общество огосударствляется. Если и дальше всё будет идти, как сейчас, то через энное количество лет бюрократы будут обслуживать вас в магазине, стричь вас в парикмахерской, возить вас в автобусе. Вас, бюрократа.

Создаётся впечатление, что революция была бы благом и для российского чиновничества. Возможно, лишившись власти, наши бюрократы смогли бы найти в себе что-то человеческое и стать хоть немного свободнее.

Будет ли это так на самом деле — покажет время.

Левая политика № 1. Текущий Момент.

Аналитический журнал

Выходит пять раз в год

Председатель редакционного совета

Борис Кагарлицкий

Заместитель председателя

Василий Колташов

Ответственный секретарь

Анастасия Кривошанова

Редакционный совет

Алексей Козлов

Илья Будрайтскис

Дизайн

Владимир Беляков

Вёрстка

Евгений Бурлуцкий

Корректура

Валерия Ахметьева

Адрес редакции: Москва, 115191, ул. М. Тульская, д. 2/1, стр. 19

Телефон: (495) 958 13 98

E-mail: [email protected]

SkypeName: leftpolicy

Тираж: 999 экз.

Данная статья подготовлена на основе доклада, который был прочитан в октябре 2006 года на семинаре, проведённом Институтом проблем глобализации совместно с Фондом им. Ф. Эберта и Всероссийской конфедерацией труда в Самаре.

Интересно, кстати, что либеральные идеологи готовы поддержать меры правительства по приватизации компаний или даже по принудительному расчленению монополий на несколько конкурирующих предприятий, не замечая, что при этом речь опять же идёт о государственном вмешательстве — точно так же, как и при национализации. Другой вопрос: почему национализация естественных монополий даёт обычно позитивный эффект, а их приватизация и расчленение — нет. Беда именно в том, что монополии действительно являются естественными, их монополизм предопределён не размерами и положением на рынке, а технологией и природой самого занимаемого ими сектора экономики. Например, такого, как железные дороги. Все многократно предпринимавшиеся в истории попытки наладить здесь «свободную конкуренцию» приводили лишь к хаосу и крушению поездов.

Речь идёт, точнее говоря, вообще о специфике «общества модерна», возникшего в период Великой французской революции. Но наиболее отчётливо и повсеместно эта специфика начала проявляться, как считает Агамбен, только после Первой мировой войны.

Agamben G. Ausnahmezustand. Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 2004. S. 21.

Op. cit. S. 102.

Op. cit. S. 26–27. См. также: «Своеобразным индикатором этой динамики баланса отношений властей может служить авторство законодательных инициатив — то есть соотношение законопроектов, внесённых самими парламентариями (индивидуально или коллективно), и законопроектов, представленных на рассмотрение парламента исполнительной властью (правительством). Как показывает опыт США, за последние сто лет пропорция изменилась однозначно в пользу исполнительной власти, взявшей верх над законодательной (примерно 90 % против 10 %). И это несмотря на все вербальные атаки американских консерваторов и неолибералов, направленные против «большого правительства». Естественно, это легко объяснимо так называемым концом политики в традиционном смысле слова — правление сменилось управлением» (Кильдюшов О. Борьба за перераспределение // Политический журнал. 2006. № 116).

Это высказывание имеет эмпирическое содержание ровно настолько, насколько можно верифицировать утверждение о том, что «общественное мнение» «поддерживает» действия президентской власти.

Шмитт К. Диктатура. От истоков современной идеи суверенитета до пролетарской классовой борьбы. СПб.: Наука, 2005. С. 158.

Там же.

Там же. С. 33.

Так считает Шмитт, но отрицает, опираясь на Вальтера Беньямина, Джорджо Агамбен.

Следует, правда, попутно заметить, что реальные политики на Западе демонстрируют намного больше сдержанности и понимания данной сложной ситуации российской власти.

Здесь мы не будем специально задерживаться на этом вопросе, но можно показать, что по своей структуре та система власти, которая выстраивалась на протяжении последних лет, организационно отстраивается под механизм функционирования диктатуры. В первую очередь, речь идёт о нескрываемом технократизме действующей политической системы. Он выражается в ориентации на «профессионалов» и, соответственно, в отстранении от рычагов власти «болтунов» (то есть носителей политического высказывания), «политических» предпринимателей и т. д. Одна из важнейших ипостасей технократизма — узкая экономическая рациональность, проявляющаяся в языке и стратегических ориентирах действующей власти («удвоение ВВП»). Такого рода моменты предполагают, в конечном счёте, выстраивание механизма, который должен идеально отрабатывать команды после нажатия пусковой кнопки на центральном пульте.

Перевод 1864 года был конфискован цензурой.

Гоббс Т. Соч. в 2-х т. Т. 1. М.: Мысль, 1989. С. 234.

Munkler Herfried. Tomas Hobbes. Frankfurt/New York: Campus Verlag, 2001. S. 78.

Гоббс Т. Соч. в 2-х т. Т. 2. М.: Мысль, 1991. С. 167–168.

Слово «суверенная» здесь не является продуманным понятием, отсылающим к какой-то определённой политической доктрине. Видимо, необходимо было подобрать какое-то прилагательное к слову «демократия», которое бы указывало на то, что в России она «особая».

Русское слово «множество» подошло бы, но оно, в отличие от большинства европейских языков, уже «занято» математическим понятием «множества» как единства, которое имеет противоположный multitude смысл. Поэтому я предлагаю перевод «множества». Сами Негри и Хардт в продолжающей проблематику «Империи» книге «Multitude» указывают, что multitude в количественном отношении не определено, оно одновременно единично и множественно (см.: Negry A., Hardt M. Multitude. N.Y.: Penguin Press, 2004. P. 225). См. также только что вышедшее русское издание книги: Негри А., Нардт М. Множество. Война и демократия в эпоху империи. М.: Культурная революция, 2006.

Сен-Жюст Л.-А. Речи. Трактаты. СПб.: Наука, 1995. С. 152.

Negry A., Hardt M. Multitude. N.Y.: Penguin Press, 2004. P. 194–196.

Хардт М., Негри А. Империя. М.: Праксис, 2004. С. 368, перев. изменён.