Читать онлайн «Слуги Государевы. Курьер из Стамбула». Страница 23

Алеша Веселовский сопровождал не один раз своего полкового командира, когда тот отлучался домой. Деревенька их Карповка была совсем небольшой — дворов тридцать-тридцать пять, да крепостных с дворовыми — душ двести, не более того.

Род Тютчевых хоть и считался древним, да не все гладко там было с родственниками, а может и однофамильцами, кто разберет. Одни утверждали, что происходят от Захария Тютчева, посланного князем Дмитрием Ивановичем (Донским) к Крымскому царю Мамаю в 1381 г. «Князь же великий Дмитрий Иванович, избранного своего юношу, доволна суща разумом и смыслом, имянем Захарию Тютьшева…посылает к нечестивому царю Мамаю». Предание гласит, что Захар первый сообщил князю Дмитрию о готовящемся союзе Мамая с Рязанью и Литвой. Однако уверенное поведение русского посла в ставке Мамая заставило последнего отказаться от замыслов продолжать войну с окрепшей Русью, особенно после Куликовской битвы.

Другой пращур — Третьяк Васильев сын Тютчев — был пожалован поместьями и грамотами на них от царя Михаила Федоровича за Московское осадное сидение в 1618 г. Так считала одна ветвь рода Тютчевых. Была она намного известнее и богаче другой, более поздней, к которой относил себя наш Иван Семенович. Его род, он полагал, идет от Дмитрия Игнатьевича Тютчева, начиная с 1626 г. И восходит к генуэзцу Тутче, проживавшему в Крыму и занимавшемуся оружейным делом, так как основой фамилии было турецкое слово «tuc» — медь, латунь, бронза. Дядя Ивана Семеновича — Гаврила Тютчев был намного удачливее брата Семена, потому и оставил своим сыновьям — Петру и Николаю — гораздо больше имений в том же Брянском уезде Белгородской губернии: Глинищево, Хотылево, Кабаличи с деревнями Маковье, Именка и другими. Да и крепостных было у двоюродных братьев намного больше, чем у нашего героя. Об этом поведала Алеше Веселовскому супруга Ивана Семеновича — Анна Захаровна, когда сидели они долгими зимними вечерами возле печки. Женщины занимались вышивкой, а полковник Тютчев подремывал в уютном кресле, грея свои старые раны.

Там и произошло его знакомство с сестрами. Младшая — Мария, Машенька, как мысленно называл ее про себя Алеша, сразу понравилась молодому офицеру. Семнадцатилетняя, стройная, высокая, с русыми волосами, заплетенными в длинную косу, видневшуюся из-под платка, с острым смеющимся взглядом голубых глаз покорила сердце Веселовского. Она тоже видела, что нравится офицеру, и всегда с радостью встречала, когда он приезжал с отцом. Тихими зимними вечерами сидели они всей семьей за чаем в гостиной, и Алеше, порой, казалось, что он непозволительно часто и долго заглядывается на Марию Ивановну. Что это увидят. Конфуз получится. От того краснел, когда взгляды их встречались, и скорее отводил очи в сторону. Но и сама Маша заглядывалась на молодого офицера. Возвращаясь в полк, Веселовский невольно ловил себя на мысли, что постоянно думает о ней, вспоминает ее звонкий голос, серебристый смех. Как быстро пробегает по залу мелкими-мелкими шажками, нет-нет да посмотрит на молодого поручика и тут же отворачивается.

«Вот ведь славная какая девушка, — мечталось поручику, — вот жену какую иметь-то надо бы. И слава Богу, что рода она хоть и знатного, но небогатого. Значит, не все князья да графы ей нужны. Может, и я смогу сделать так, что полюбит меня Машенька. Ах, как счастливо зажили бы мы в родной деревеньке Хийтоле. Как бы счастлива была матушка!»

А когда как-то Тютчев приехал без поручика, Маша выбежала встречать и, увидев, что отец один, сразу померкла. Это не укрылось от зоркого взгляда полковника:

— Что-то вы, сударыня, не радостно встречаете своего родителя, — притворяясь обиженным, проворчал Иван Семенович.

— Нет-нет, батюшка, что вы. Конечно, рада, — и Маша кинулась на шею родителю, целуя, а заодно и пряча лицо.

— Никак другого ждали, сударыня? А? Что, в точку попал? — шутливо продолжал отец, стараясь заглянуть в глаза дочери. Но та еще крепче прижималась к отцу, словно тайну свою пряча.

— Ну, ладно, ладно уж. Задушишь старика в объятьях. Так и быть, в следующий раз обязательно возьму с собой Веселовского. Хороший, добрый и человек, и офицер. Умный, образованный, храбрый. Вон, за прошлую кампанию чин получил следующий. Хоть и небогатый, но чую, что карьер у него пойдет. Сам фельдмаршал граф Миних его знает.

— Придумаете тоже, батюшка, — Маша быстро расцепила объятья и убегая, чтобы скрыть краску, выступившую на лице от смущения, бросила уже на ходу.

— Дело молодое, — усмехнулся полковник, — нечто думаете, что мы, старики, ничего не видим.

Уже вечером поздним, перед тем, как ко сну отойти, завел разговор Тютчев с супругой своей — Анной Захаровной:

— Примечаю я, матушка моя, что дочка наша младшенькая суженого себе выбрала. Как тебе мой поручик-то?

— Да и я приметила, Иван Семенович, — откликнулась жена, расчесывая волосы. — По сердцу мне Алексей Иванович-то твой. Взгляд у него чистый, ясный. Знать, человек хороший. Да и Машеньке нашей люб он.

— Ты уж и с ней пошептаться успела? — усмехнулся Тютчев.

— Конечно. — И обернувшись, посмотрела на мужа с укоризной. — Ты что ж думаешь, батюшка? Материнское сердце и не почувствует? Да и Машенька наша притворяться не горазда. Все как на белом листе прописано. Сама призналась, что люб ей поручик Веселовский.

— Люб, говоришь? Ну и славно. Вернусь завтра в полк и с ним поговорю откровенно. Если взаимно чувство их, так и благословлю. А то чует мое сердце — поход скоро. Война ведь. Вернусь ли. Неведомо.

— Типун тебе на язык, Иван Семенович, — жена быстро перекрестилась. — Что говоришь-то такое. Тебе уж лет-то сколько. В отставку пора, внуков нянчить. Тем более, что Машеньку сосватали, почитай. Поберечься на войне нужно.

— Да как поберечься-то? Война ж! — задумчиво произнес полковник. — Вот эту кампанию одолеем, а там попробую с самим фельдмаршалом поговорить об отставке. Хотя сложно это. Вона Кириллу Редькина, командира прежнего, сколь мытарили, допрежь отпустили.

— Береги себя, Иван Семенович. Христом Богом тебя заклинаю. Уж и так, почитай, каждый день молюсь. За тебя да за Мишу нашего. — Жена даже опустилась на колени перед ним.

— Ну что ты, матушка, — засуетился Тютчев, поднимая ее. — На все воля Божья. Из свейской войны живым вышел, надеюсь, что и сейчас убережет меня Богородица. Да и Миша наш, слава Господу, пока в баталиях не бывал.

Утром, готовясь к отъезду, попрощался полковник с родными. Обнял жену, дочек прильнувших. Поцеловал их всех, потом поклонился низко и сказал перед разлукой:

— Скорей всего, увидимся лишь к концу года, когда опять на зимние квартиры встанем. Думаю, поход скоро. Так что, не обессудьте и не поминайте лихом батюшку своего.