Читать онлайн «Сборник статей и интервью 2003г (v1.1)». Страница 17

Путь к миру в Чечне лежит через прекращение огня, переговоры и демократический процесс. Только после того, как сначала на местном, а потом на республиканском уровне будет сформирована легитимная власть, с ее представителями можно вести переговоры о статусе Чечни. Без участия сепаратистов никакой политический процесс легитимным не будет и остановить войну не поможет. Другое дело, что честные выборы наверняка покажут, что говорить от имени всех чеченцев масхадовцы так же не могут, как и федералы. В чем, собственно, и состоит демократия. Симулировать демократию с помощью подтасованных референдумов, исключающих участие оппозиции, означает как раз блокировать политическое решение. А оно необходимо.

Даже в ходе израильско-палестинского конфликта оказалось необходимым создание администрации автономии, с которой израильской власти приходится считаться. Англичане позволили ирландским республиканцам баллотироваться в североирландское собрание, участвовать в управлении территорией. Российской власти рано или поздно придется начать разговаривать с политическим крылом сепаратистов. Чем больше будет в этом случае политики, тем меньше стрельбы. Отсюда, кстати, не следует, что Москва обязана принимать любое требование Ичкерии. Для того и нужны переговоры, чтобы свои позиции отстаивали обе стороны. И сепаратисты, со своей стороны, вынуждены будут идти на уступки, искать компромиссные решения. Но в основе урегулирования могут быть только демократия и прямое участие народа республики в формировании собственного будущего. Выборы легитимных чеченских представителей, способных говорить с Москвой от имени народа, возможны лишь в условиях прекращения огня и предварительной договоренности сторон. Рано или поздно это все равно придется делать.

Левостороннее движение к власти

Примерно за полтора года до прошлых думских выборов руководство КПРФ посетила гениальная идея. Геннадий Зюганов сделал ее достоянием широкой публики, заявив, что оппозиция к избирательным урнам пойдет тремя колоннами. Первая колонна, естественно, сама КПРФ. Вторая колонна - националисты, наследники идей белогвардейцев, которых в компартии почему-то вежливо называют «патриотами». Третья колонна - умеренные, всевозможные левые демократы, социалисты и так далее.

Идея была действительно блестящая по многим причинам. Социологические опросы показывали, что КПРФ, с союзниками или без, в одиночку или в составе коалиции, набирает примерно одинаковое количество голосов. Потому добровольное разделение оппозиции на три колонны ничем серьезным партии не грозило. Вообще это нормальная практика в странах с пропорциональной избирательной системой. Например, в той же Германии, с которой скопирована структура нашей Думы, «зеленые» и социал-демократы на выборах выступают раздельно, чтобы затем объединиться. Каждая организация работает с собственным электоратом. Суммарный итог получается гораздо большим, чем если бы обе партии шли единым списком.

Но вернемся к России. Заявление о трех колоннах было сделано, когда КПРФ оказалась под огнем критики со стороны западных левых и внутри страны из-за антисемитских (и просто дурацких) высказываний депутатов-националистов, состоявших во фракции, а то и в партии. Надо было как-то отмежевываться.

Единственно радикальным способом решить проблему было бы разделение списков. Предсказуемый итог состоял в полном провале националистов, которые паразитируют на КПРФ, и в освобождении коммунистической партии от националистического балласта. Социология показывает, что блок с националистами не увеличивает, а напротив - существенно сужает электорат КПРФ. Но, увы, подобное размежевание оказывается почти невозможно, ибо собственные взгляды доброй половины партийных лидеров являются не коммунистическими и не левыми, а именно националистическими. До тех пор, пока блок существует, у руководителей партии есть «алиби». Они могут сочувствовать «белым», опираясь на поддержку «красных». Случись размежевание - придется отказаться или от того, или от другого.

По-настоящему интересна, однако, была не перспектива размежевания с националистами, а судьба «третьей колонны», которую по всем прикидкам должен был возглавить Геннадий Селезнев. Опросы показывали, что подобное формирование могло рассчитывать получить до 10-12%. Список КПРФ собирал привычные 25-30%. Фокусы придворного мага Вешнякова могли бы опустить этот результат до минимального предела, но не ниже. В итоге суммарный результат составлял бы 35-37% «списочных» мест, а с учетом раздела бесхозных процентов, оставшихся от непрошедших списков, то и до 40%.

Однако успех «третьей колонны» был бы возможен лишь при условии, если бы она была последовательно оппозиционной и, демонстрируя свое отличие от КПРФ и националистов, не конфликтовала бы с компартией. В противном случае она воспринималась бы обществом просто как подставной список Кремля. Именно поэтому партия Селезнева в 2003 году не имеет никаких шансов.

В 1999 году тактика трех колонн в первоначальном виде не была реализована. Причина была проста: лидеры КПРФ побоялись отпускать Селезнева в автономное плавание. Оппозиция в результате все-таки пошла на выборы несколькими списками, но это было не результатом тактического замысла, а просто следствием склок и дележки мест. Списки с явным националистическим душком все как один провалились, та же судьба постигла и блок имени Сталина. КПРФ осталась в Думе без союзников, что облегчило задачу Кремлю, когда там решили провести «зачистку» парламентских комитетов. Обиженный Селезнев все равно ушел, но позже, со скандалом, и, не имея других вариантов, вынужден был прислониться к Кремлю. Среди западных левых КПРФ устойчиво приобрела репутацию националистической организации, которая никого особо не интересует и которую никто не станет всерьез защищать.

В общем, «злонравия достойные плоды…».

Та же история грозит повториться в 2003 году. В прессе активно обсуждается возможность появления рядом с КПРФ «второй колонны» во главе с Сергеем Глазьевым. Эксперты оценивают ее перспективы на уровне тех же 10-12% голосов при сохранении или даже увеличении электората КПРФ. Однако учтет ли оппозиция уроки прошлого? Готовы ли руководители КПРФ «добром» отпустить Глазьева? Готов ли сам Глазьев принять решение, не оглядываясь на своих нынешних товарищей по фракции? Времени у него остается все меньше. Если он не определится до середины лета, у него уже не останется времени на подготовку.

И наконец, если он все же создаст свой список, на кого он будет опираться?

Список Глазьева может стать успешным политическим проектом и даже сенсацией, если он сможет организовать часть общества, которая смотрит не в прошлое, а в будущее. О «полевении» в России сейчас не говорит только ленивый, но сможет ли Глазьев выразить эти тенденции политически? Пойдут ли за ним наиболее влиятельные представители свободных профсоюзов, например Всеобщая конфедерация труда, только что добившаяся впечатляющего успеха на выборах мэра Норильска? Сможет ли он завоевать на свою сторону интеллигенцию и молодежь? Найдет ли он нужные слова и лозунги? Вполне возможно.

Но может получиться и по-другому. Руководство КПРФ, похоже, намерено затянуть переговоры, чтобы затем все же отпустить Глазьева - когда время для формирования блока будет уже безнадежно упущено. Популярный политик окажется в окружении карьеристов-неудачников, политических бомжей и мелких оппортунистов, которые сбегутся на его зов, надеясь если не пройти в Думу, то хоть поживиться от предвыборной кампании. Итог будет весьма плачевным для Глазьева и еще более тягостным для страны, которая в очередной раз упустит шанс на обновление политической жизни.

Впрочем, время еще есть…

14 июня нынешнего года Эрнесто Че Геваре исполнилось бы 75 лет. Он был любим при жизни, но еще большее восхищение стал вызывать после смерти. Именно трагическая гибель команданте в Боливии дала толчок настоящему культу, захватившему Западную Европу и обе Америки.

Растущее движение новых левых нуждалось в герое-символе. Восставшая против буржуазного порядка и бюрократической рутины молодежь 1960-х отвергала традиционные образы вождей.

После разоблачений ХХ съезда КПСС портреты Сталина никого уже не могли вдохновить. Многие радикалы в Париже готовы были выходить на улицу со значками, изображающими Мао. Чем дальше был Китай, тем романтичнее выглядела тамошняя «культурная революция». Но к 1960-м годам Мао уже превратился из молодого революционера в жестокого бюрократа.

Че был совершенно другим. Многочисленные вожди жертвовали чужими жизнями. Че пожертвовал своей. Во время революционной войны он мог быть жесток, но одновременно и по-рыцарски благороден (и в том и в другом он напоминал типичных для испанской культуры героев Средневековья).