Читать онлайн «1937. АнтиТеррор Сталина». Страница 59

Эту мысль наиболее ясно выразил эмигрантский публицист Николай Устрялов. Он уже в 1920–1921 гг. высказал идею о том, что логикой вещей, как и во время Французской революции, закончившейся «термидором», большевизм будет эволюционировать от радикального революционного якобинизма к режиму, опирающемуся на нормальные буржуазные отношения и твердый правовой порядок. Началось термидорианское «перерождение большевизма», создание новой бюрократии, буржуазии и аристократии. Советская система — это «редиска. Извне красная, внутри — белая».[378]

Устрялов приветствовал такую перспективу, называя себя национал-большевиком и ожидая, что «термидор» превратит Россию в сильную державу.

Устрялов рассматривал коммунизм односторонне, для него эта идея была просто синонимом уравнительной утопии. Он не увидел в марксистском коммунизме другой его стороны — стремления к созданию общества, работающего по единому плану, строжайшего экономического централизма. Новую иерархию, державную мощь, угнетение создавал не «термидор», не отход от коммунистических принципов, а последовательный централизм марксистско-ленинской идеи. То, что Устрялов, а затем и Троцкий принимали за «белое», в действительности было проявлением «красного».

Для большевиков «термидор» был страшным предсказанием. Участники антисталинской оппозиции с ужасом фиксировали признаки «перерождения» партии, официально приверженной идеалам социальной справедливости.

Перспектива «термидора», по мнению многих наблюдателей, действительно реализовалась в сталинизме. Соответственно, одобрительный взгляд на сталинский «термидор» приводит правых сталинистов к уст-ряловской точке зрения, а критический взгляд левых антисталинистов на «термидор», «перерождение в диктатуру бюрократии» развивает аргументы Троцкого. В своем взгляде на Сталина именно за Троцким шли «шестидесятники». Но, с другой стороны, многие наблюдатели считают, что никакого «термидора», отката назад не произошло, и при Сталине возникло принципиально новое общество. Левые сталинисты относятся к нему положительно, а правые антисталинисты обличают как «империю зла».

Концепцию «термидора» обычно понимают упрощенно — как откат назад. Но ведь и Франция после революции сама по себе не вернулась к старому порядку. Наполеон — не Людовик. Легко показать, что Сталин, хотя и вернул некоторые черты российской имперской традиции (обычно — внешние), ушел от империи Романовых очень далеко. Полемизируя с В. Роговиным и В. Кожиновым, которые с разных позиций (один с троцкистских, другой — с державных, устряловских) считают Большой террор «белым», «контрреволюционным», Л. Наумов пишет: «предположим, что искренне симпатизирующий троцкистам Роговин не знает о гонениях на православных. По крайней мере, он о них практически ничего не пишет. Пишет про «ленинскую гвардию», про партию, про армию, про беспартийную интеллигенцию, про народ, даже про НКВД. Бывает, не заметил. Но Кожинов-то не может не знать». Справедливости ради нужно отметить, что священники попали под удар «за компанию» с «ленинской гвардией», партийцами, военными, беспартийной интеллигенцией, НКВДэшниками и разными группами недовольных, которые волновали Сталина куда больше, чем несчастные священники. Сталин не ставил задачи разгромить Церковь, но и не собирался защищать священников от НКВД, который расстреливал их по первому подозрению в политической пропаганде или просто в недовольстве своим положением. Все это, конечно, не делает и позицию Ко-жинова более убедительной — «белый» террор не может быть направлен против «бывших» (и не только людей Церкви, но вообще — прежней элиты). Большой террор расчищал дорогу новой элите, но не любой новой элите.

Чтобы соотнести четыре основных образа Сталина с известной науке исторической реальностью, необходимо понять, куда двигалась страна в 30-е годы, каково было в это время соотношение социальной стратегии и национальной традиции.

Представители разных историософских школ не могут договориться о том, что же было построено в СССР. Для одних СССР — «реальный социализм», для других — тоталитаризм, для третьих — этап развития российской цивилизации, для четвертых — государственный капитализм, для пятых — этакратическое (бюрократическое) индустриальное общество. Думаю, спорщиков вполне можно усадить за стол переговоров. Все эти точки зрения совместимы, поскольку разногласия в значительной степени носят терминологический и эмоциональный характер.

Идея «реального социализма» исходит из того, что в СССР марксистская концепция социалистического (коммунистического) общества была реализована настолько, насколько это вообще было возможно. То есть «реальный социализм» — это не капитализм, так как капитализм не может существовать без господства частной собственности. Сторонники концепции «реального социализма» доказывают, что в СССР не было также эксплуатации и эксплуататорских классов, с чем представители других идейных течений (в том числе и левые по взглядам) никак не соглашаются, указывая на бюрократический класс, господство правящей касты с ее номенклатурными привилегиями, бесправие трудящихся масс и т. д.

Попытка определения социального характера сталинской диктатуры неизбежно сталкивается с проблемой террора. Единственный господствующий слой, существовавший в СССР, — это бюрократия (этакра-тия). Следовательно, Сталин по идее должен был выражать ее интересы. Но Сталин наносил сокрушительные удары по бюрократии. Может быть, он не руководствовался какими-то социальными интересами и действовал по собственному наитию, вопреки социальным силам?

Социальное значение действий политиков далеко не всегда определяется тем, «кто заказывает музыку». Господствующий класс в целом не может вызвать политика «на ковер», далеко не всегда политика финансируют именно те силы, в интересах которых он действует. Социальный смысл его действий заключается в том, позиции какой социальной (в частности, классовой) силы укрепляются. В результате Большого террора господство бюрократии укрепилось, и сама она приобрела еще большую целостность. А то, что до этого не дожили многие чиновники… По мере укрепления господства буржуазии разоряются и гибнут тысячи и тысячи капиталистов.

Несомненно, что в СССР существовала господствующая элита, но ее господство обеспечивалось не частной собственностью, а государственной, что определило качественные отличия советского общества от классических капиталистических обществ.

Часть социалистов (в том числе марксистов) считает, что суть капитализма — не в частной собственности буржуазии, что бюрократия в целом тоже может быть частным собственником, и поэтому в СССР был особенный государственный тип капитализма. Но если это и капитализм, то уж очень особенный. Место биржи занимает Госплан, место акций — приказ о назначении на должность, вместо безработицы и перепроизводства — дефицит ресурсов и рабочей силы.[379] Уж очень много различий как с «реальным капитализмом», так и с заявленным проектом социализма, то есть с теми критериями социализма, о которых писали социалистические теоретики, включая К. Маркса и В. Ленина. Ни тебе безденежного товарообмена, ни отмирания государства, ни бесклассового общества.

Итак, «реальный социализм» («государственный капитализм») — это такое общество, которое имеет некоторые черты сходства как с идеей социализма, так и с реальностью капитализма, точнее — индустриального общества. От социализма «реальный социализм» унаследовал преодоление частной собственности на средства производства, плановое хозяйство, социальную «программу-минимум» — бесплатное образование, медицинскую помощь, поддержку слабых групп населения (стариков, инвалидов и др.). Кроме отказа от частной собственности (или ограничения ее распространения, как в некоторых «братских» странах), такое «социальное государство» существует и на Западе. «Реальный социализм» обеспечил решение ряда задач, которые в соответствии с марксистской теорией должен был решить капитализм. Прежде всего, речь идет о переходе от аграрного общества к индустриальному.

Индустриальное общество отличается от предыдущего (аграрного, традиционного) множеством показателей — и более высокой производительностью труда, и урбанизацией (переселением жителей из деревни в город), но все эти показатели вытекают из самого характера деятельности, который преобладает при индустриализме. Эта деятельность основана на инновации, узкой специализации и связанной с ней стандартизации. Именно так организована работа фабрики и современной государственной машины, именно это обеспечивает высокую производительность труда, концентрацию производства в городах и переток туда населения. Индустриальная модернизация началась еще в Российской империи в рамках периферийного капитализма, зависимого от производства средств производства в ядре мировой экономики. При Сталине был достигнут важный рубеж, когда СССР стал обеспечивать себя индустриальным оборудованием. Преобладающим индустриально-урбанистический уклад стал уже при Хрущеве. Таким образом, на правление Сталина приходится если не сама индустриальная модернизация (явление более широкое), то ее важнейший этап.