Читать онлайн «Левая Политика. Левые в России». Страница 6

В современных условиях левые нередко вынуждены играть на чужой территории, используя дискурсивные практики различного плана. Отсюда формулировка проблем «экосоциализма», «социальной экологии», феминистского анализа неравенства равных и др. Всё это создаёт новые дискурсы, выполняющие определённые цели на коротком этапе, служащие, как писал Барт о левом мифе, вопросам тактики, нежели стратегии. Использование подобных языковых практик не создаёт прочной базы в пространстве метаязыка. Оно лишь продлевает существование того или иного дискурса на небольшой промежуток времени, а иногда и просто создаёт видимость такого существования.

Каллиникос вменяет постмодернистам склонность к «навязчивой озабоченности культурными проблемами[5] вместо сосредоточенности на материальном. Однако проникновения в область культуры левые так и не смогли осуществить. Хотя, возможно, именно в этом сохранялся единственный шанс их выживания в современных условиях. Когда сегодня антикапиталистическое движение стремится обозначить себя в качестве новых левых вне системы, стоит задуматься: не складывается ли в настоящее время ситуация, когда подобное «вне системы» предусмотрено самой системой и вполне гармонично в неё вписывается?

На самом деле Каллиникоса легко понять. То, что представляется ему наиболее опасным в постмодернизме, — это бесконечная интерпретация. Интерпретация, которая сегодня служит основой безграничного дискурсивного пространства политики. Левые никогда не были сильны в создании прочных идеологических конструктов. А когда сама идеология с исчезновением своей ценностной опоры превратилась, по сути, в набор технологий, они потеряли даже то, что у них было. В современных условиях любая попытка обновления политической платформы или иных теоретических изысканий является скорее утверждением существующих порядков, нежели средством укрепления позиций самих левых. Думается, это прекрасно осознают лидеры нового антикапиталистического движения. Они прибегают к хорошо проверенному, и, пожалуй, единственно эффективному сегодня средству — призыву к действию. И здесь важно не действие как программа-минимум или программа-максимум, не комплекс мер по борьбе с существующим режимом. Здесь важно действие как таковое. Потому что это единственное, что левые сегодня могут противопоставить сложившейся капиталистической системе. Во всяком случае, попытаться противопоставить. Примечательно, что закономерным ответом на «игру в дискурс» стало появление радикальных левых организаций. Радикализм представляет собой естественную для левых среду обитания. Радикалы говорят на том самом операторном языке, о котором писал Барт. Призыв к действию в данном случае — это не просто отчаянное неприятие сложившейся системы отношений, это олицетворение самого способа существования. И несмотря на то что такой способ представляет собой крайнюю форму участия в политической жизни, она гораздо ближе природе левых, нежели пребывание в пространстве пересекающихся дискурсов.

Интересно, что подобная двойственность находит своё выражение в противоречии, традиционно свойственном российским политическим реалиям и заключающемся в разрыве между теорией и практикой. Причём речь идёт не об отрыве одной от другой, а об их параллельном развитии. Порой может показаться, что теоретические дискуссии левых и процесс их организационного оформления идут в различных плоскостях и никак не взаимосвязаны. Так, например, ренессанс марксистского учения в академической среде далеко не обязательно должен совпадать со всплеском активности в среде сторонников левых организаций, если вообще не должен происходить ему вопреки. Эта в целом характерная для России ситуация, тем не менее, весьма показательна именно в современных реалиях.

Сегодня левые не имеют сильной оформленной структуры, способной оказывать влияние на власть институционально. Как правило, это связывается с целым комплексом причин, в ряду которых неизменно идёт указание на идеологическую разнородность левых сил. Факт, безусловно, очевидный, но настолько ли важный? Действительно ли создание подобной структуры сегодня возможно лишь на идеологической платформе? В условиях, когда само понятие идеологии стало крайне размытым, а левая риторика превратилась в разменную монету власти, возможно, стоит обратить взоры и в другую сторону? Туда, где ещё осталось пространство, свободное от «игры» дискурса. И в этом случае постараться ответить на вопросы: насколько велик указанный разрыв, и каким образом его сократить?

Михаил Нейжмаков

Левое молодёжное движение редко попадает не только в выпуски федеральных телеканалов, но и в центр внимания серьёзных исследователей. До сих пор в обществе сохранялся стереотип, что «молодой» и «левый» — понятия несовместимые. Более продвинутая часть россиян, тем не менее, возможно, вспомнит серию сюжетов, прошедших по ряду телеканалов в начале 2005 года, о «подъёме» молодёжного левого движения. А кто-то вспомнит и коротенькие сообщения о том, что и в России, оказывается, есть «антиглобалисты».

Впрочем, не меньше, чем крупными СМИ, обделены наши молодые левые и вниманием исследователей. Молодёжные движения вообще не часто пользуются вниманием политологов. Как известно, здесь можно встретить три подхода к проблеме. Первый — работы о неформальных радикальных движениях. Самый яркий пример — работы Александра Тарасова. Второй — общий обзор по всем молодёжным движениям, чаще всего, не претендующий на глубокий анализ. Третий — работы, где исследователь строит картину, прежде всего, исходя из освещённости в СМИ работы каждой из молодёжных организаций. Ярким примером такого подхода является книга Павла Данилина «Новая молодёжная политика: 2003–2005»[6]. Поскольку в качестве объекта исследований среди неформальных политизированных движений наибольшей популярностью пользуются молодые ультраправые («скинхеды», или, если точнее, «бонхеды»), а в поле зрения заметных СМИ молодые левые попадают достаточно редко, то и внимание к ним во всех трёх видах работ является мизерным.

Дополнительную путаницу в данный вопрос вносят и сложности с терминологией. Это немудрено, если учесть, что в отечественной публицистике ещё недавно «молодым» считался руководитель моложе 60, а в «левые» до сих пор зачисляют практически любые политические силы — от либералов-«яблочников» до откровенных национал-патриотов, от отдельных течений внутри «Единой России» до национал-большевиков.

Уже это подталкивает нас хотя бы в общих чертах затронуть данную проблему, попытаться понять, как же выглядит молодёжное левое движение сейчас и каковы его возможные перспективы.

Для начала определимся с терминологией. К определению понятия «молодой» в России существует несколько подходов. Одни, ориентируясь на советскую традицию, относят к молодёжи всех лиц, моложе 27 лет (поскольку именно до этого возраста можно было состоять в ВЛКСМ). Другие, в соответствии с законодательством российской федерации об общественных объединениях, относят к молодёжи всех до 30. Третьи, в соответствии с подходом кадровиков, относят к молодёжи тех, кому меньше 35 (именно их сейчас во многих корпорациях относят к «молодым специалистам»). Мы возьмём за основу правовой подход: отнесём к молодёжным те движения, членами которых в соответствии с учредительными документами могут быть лишь лица, моложе 30 (с известными исключениями для функционеров). Но кроме них отнесём к молодёжным и организации, где таких уставных ограничений не предусмотрено, однако большую часть членов составляют лица от 14 до 30 лет.

С левыми немного сложнее. Поскольку всё постсоветское пространство в 1990-е годы преодолело тяжёлый переходный период, то и к политической терминологии здесь одновременно присутствует сразу два подхода. В соответствии с первым подходом к левым здесь относят практически все политические силы, апеллирующие к «дезадаптантам» — тем, кто не принял перемен, произошедших в стране в начале 1990-х годов. Поэтому к левым иногда причисляют и национал-патриотические силы, что совершенно неприемлемо для европейской и североамериканской традиции. В соответствии со вторым подходом к левым относят тех, кто главным принципом своей политической программы считает социальную справедливость. Мы примем именно второй подход к определению левых, отметив при этом и другую отличительную их черту — интернационализм (понимаемый в программах европейских социал-демократических организаций как составная часть принципа солидарности). Это поможет более чётко отделить левых от национал-патриотов, в программах которых также есть сильная социальная составляющая. Тем более, что отношение к равенству народов присутствовало как в трудах основоположников марксизма, на основе которого было сформировано левое движение большинства стран, так и в программах немарксистских, «народнических»[7]политических организаций — те и другие определяли облик левого движения в XIX и XX веке.