Читать онлайн «Конец денег». Страница 10

Помимо схожих функций, деньги и язык обладают и определенными производными функциями, которые легко соотносятся друг с другом. Их можно обозначить как свойства, которые отвечают за то, как реализуются те или иные задачи в условиях конкретных экономических, политических и социальных процессов. Одной из главных производных функций денег является информационная функция. Она полностью реализуется в рамках экономического поля и действует на уровне банковской системы. Речь идет о центробанках, которые контролируют количество денег и пытаются влиять на скорость их обращения. По сути дела эта производная функция денег позволяет осуществлять в определенных пределах контроль над механизмом их распространения и распределения, однако сам механизм является частью поля денег, которые давно вышли из-под контроля институций (технология и изобретатель, ч. I, гл. II), и причина не в том, что количество инстанций численно увеличивается или улучшается их работа, дело в том, что деньги, будучи искусственным явлением человеческого интеллекта, его изобретением, постепенно начинают автономно развиваться, точно так же, как это происходит и с языком, который имманентен, а большинство языковых реформ, сводов правил, выпускаемых Академией Наук, являются лишь средством, влияющим в незначительной степени на язык и скорее зависящим от него, но не наоборот. В качестве примера можно привести архаизмы, тенденцию большинства языков к аналитизму и со временем меняющиеся грамматические правила. Язык наделен схожей производной функцией – функцией регулятора. В основном она направлена на осуществление контакта, на побуждение и запрет к действию, установление оппозиции власть-подчинение. Эта функция регулирует взаимодействие между носителями языка, позволяет определить роли в диалоге. Во многом она является основой социального дискурса, потому как способствует распределению ролей между субъектами (к примеру, национальный язык способствует формированию социума, в том числе в среде эмигрантов). Обе функции основаны на попытке регулировать развитие действительности, будь то языковая или финансовая реальность. Производительная функция денег влияет прежде всего на обращение денег и задействует их серьезное преимущество – ликвидность (учитывая, что возможно и накопление). Деньги не требуют серьезных ресурсов и снижают число оценочных операций, как средство накопления максимально ликвидны. К тому же деньги – общая счетная единица. С точки зрения производных функций языка с ней коррелирует номинативная функция. Эта функция является означающим, она соотносит вещи со словами (предметы называются словами), способствует накоплению субъективных знаний об объективном мире, которые в свою очередь со временем становятся объективными, после того как получают подтверждение в сообществе субъектов. Можно сказать, что данный актив также весьма ликвиден, но естественным образом уступает деньгам в этом компоненте. Данная функция, иными словами, способствует производству смыслов и их распространению. Означающее становится масштабнее означаемого. Эта языковая функция напрямую соотносится с регулирующей функцией денег, в рамках которой, к примеру, реализуется бюджетно-налоговая политика государства или денежно-кредитная (монетаризм). Сеньоражная производная функция денег стоит особняком, поскольку деньги изначально требуют монополизации производства, сами по себе являясь монополией центробанка, в то время как язык – это монополия коммуникации (в данном случае речь идет о глобальном понимании языка – язык программирования, язык символов и т. д.). Две производные функции языка в том числе находятся в стороне: экспрессивная функция отображает субъективное представление субъекта об окружающей действительности, следствием чего является художественная речь (индивидуализация языка); эмотивная функция языка позволяет говорящему или пишущему выражать отношение к тому, что он говорит, пишет (интеллект и воля). Данные функции сложно сопоставить с деньгами, потому как они репрезентируют индивидуальные проявления субъекта, а деньги приобретают индивидуальность лишь тогда, когда становятся потенциалом в руках того же субъекта. Тем не менее существует еще одна важная параллель между производными функциями языка и денег – институциональная функция. В языковом плане она связана с национальными государствами, этническими группами внутри этих государств, объединенными между собой языком. Он не столько объединяет этнос по формальным признакам (языковое, территориальное, экономическое единство; к примеру, на языке могут говорить и другие народности, как в случае с испанским или английским языком), сколько формирует национальное самосознание. В отношении денег данная функция в свою очередь способствует объединению жителей тех или иных стран (национальные валюты), в том числе отражает политическую и экономическую ситуацию в регионе (формирование и развитие денежного обращения, сыгравшего важную роль в становлении демократии в Древней Греции, когда гражданин получил высокий уровень свободы выбора; выпуск государственных монет в Древней Греции). И в результате схожих закономерностей функционирования рождается совершенно новый язык – язык денег, которому Борис Гройс посвятил статью с одноименным названием54. Деньги, согласно Гройсу, обеспечивают внутреннее единство современного мира, заменяя собой в определенном смысле религию. Все это становится возможным благодаря одной из функций денег – меры стоимости.

«Человек всегда стремился приблизиться к высшему и всеобщему и обрести внутреннее – пусть символическое – единство с абсолютом. Этот абсолют, определяющий каждой вещи ее настоящее, „объективное“ место в мире – ее истинную цену – по ту сторону всех культурно обусловленных мнений, ценностей и позиций, выступает сегодня в виде интернационального рынка финансов»55.

Важно понять, каким образом язык денег – новое пространство – завоевывает все большую территорию в человеческой экзистенции и по каким каналам проникает в другие поля. В первую очередь, это происходит посредством культуры, о чем пишет Гройс:

«Деньги требуют скорее некоего чутья, некоего ощущения, некоей чувствительности, которую невозможно передать обычным языком. Поэтому язык денег становится самым главным ультимативным языком нашей культуры. Идеалом этой культуры является уже не сохранение своих традиций, но и не революционная ликвидация этих традиций, а скорее их деконструкция в форме потенциально бесконечного варьирования и комбинирования»56.

Именно культура превращается в жертву, быстро подстраиваясь под новый язык символов и знаков, которые моментально проникают в повседневность и превращаются в неотъемлемую часть бытия субъекта.

«Это странное, загадочное чувство – внутреннее ощущение скрытого присутствия денег во всех вещах – заставляет нас снова и снова непроизвольно спрашивать себя: как я ощущаю себя в присутствии предметов, оцениваемых в ту или иную сумму? Подобный вопрос мы задаем себе и другим, когда попадаем в чужой дом: сколько, по-твоему, стоит этот дом? Этот вопрос вовсе не имеет целью выяснить степень достатка домовладельца или цены на недвижимость в данном регионе. Скорее мы чувствуем себя в этом доме, говорим мы, как в доме, который стоит миллион (в сущности, безразлично, в какой валюте). И мы хотим знать, не обманывает ли нас это чувство»57.

Таким образом формируются ценности (кстати, ценность и цена однокоренные слова, происходящие от прасл. cěna58), реализованные в поле экономики и политики.

Потенциал интеллекта, творчества находит определенное поле для реализации, где материализуются основные способности субъекта. И нельзя сказать, что экономика оказывает сверхсильное давление, скорее она является почвой, из которой произрастают новые явления. Именно так она и проникает в новые пространства, меняя при этом коды и дискурсы. Но будучи почвой, из которой появляется нечто, имеющее корень, но абсолютно децентрированное, экономика становится проводником постмодернизма. В одной из своих ключевых работ («Ризома»59 (ризома — запутанная корневая система растения без центра, начала и конца)) Жиль Делез и Феликс Гваттари исследуют нелинейное развитие систем, которые склонны к самоорганизации и способны объединять неоднородные тела. В контексте денег и экономики подобный анализ особенно актуален. Основным принципом ризомы является принцип соединения и неоднородности:

«Любая точка ризомы – может и должна быть – присоединена к любой другой ее точке. Это весьма отличается от дерева или корня, фиксирующих некую точку и некий порядок. Лингвистическое древо, на манер дерева Хомского, начинается еще в точке S и производится благодаря дихотомии. В ризоме, напротив, каждая черта не отсылает с необходимостью к лингвистической черте: семиотические звенья любой природы соединяются здесь с крайне различными способами кодирования – биологическими, политическими, экономическими и т. д., запускающими в игру не только разные режимы знаков, но также и статусы состояния вещей»60.