Читать онлайн «Почему РФ - не Россия». Страница 40

Будучи основной опорой российской государственности, этот слой встретил

большевистский переворот, естественно, резко враждебно. Хотя в сопротивлении

непосредственно участвовала лишь часть его, но среди тех, кто оказывал

сопротивление установлению большевистской диктатуры в стране, представители

служилого сословия (вместе с потенциальными его членами — учащейся молодежью)

составляли до 80–90%. Судьбы представителей служилого слоя складывались

различным образом (в значительной мере в зависимости от места проживания и

семейного положения); можно выделить следующие группы:

1. погибшие в годы гражданской войны, в т.ч.:

а) расстрелянные большевиками в ходе красного террора,

б) погибшие в составе белых армий,

в) мобилизованные большевиками и погибшие во время нахождения на советской

службе;

2. эмигрировавшие, в т.ч.:

а) с белыми армиями в 1919–1922 гг.,

б) самостоятельно, начиная с весны 1917 года;

3. оставшиеся в СССР, в т.ч.:

а) расстрелянные непосредственно после гражданской войны,

б) расстрелянные в ходе репрессий 1928–1931 годов,

в) уцелевшие к середине 1930-х годов.

Решающим начальным рычагом ликвидации старого элитного слоя был пресловутый

«красный террор». В настоящее время в массовом сознании слово «террор» в

российской истории XX века ассоциируется в основном (или даже почти

исключительно) с событиями 1937–1938 гг., за которыми закрепилось наименование

«большой террор». Между тем в том смысле, о котором идет речь, репрессии 30-х

годов террором не являлись, ибо озвучивались властью как борьба против её

действительных противников. На деле они были направлены, конечно, не столько на

реальных врагов, сколько на всех ненужных и теоретически опасных лиц,

представлявших, однако, самые разные круги, а не какие-либо конкретные

социальные общности. Расстреливались и видные партийные, государственные и

военные деятели, и рядовые рабочие и крестьяне, и интеллигенты уже советской

формации, и «бывшие». Но репрессировались лишь некоторые (пусть и

многочисленные) представители этих групп. Никто не имел оснований опасаться за

свою жизнь лишь потому, что принадлежал к какой-либо одной из них.

Соответственно и жертвы, относившие себя к «честным советским людям, которым

бояться нечего», и не боялись, а в большинстве случаев были убеждены, что лично

их-то взяли «по ошибке».

Подлинный террор (в смысле «запугивание») не равнозначен понятию «массовые

репрессии», он подразумевает внушение тотального страха не реальным борцам с

режимом (те и так знают о последствиях и готовы к ним), а целым социальным,

конфессиональным или этническим общностям. В одном случае власть демонстрирует

намерение истребить своих политических противников, во втором — истребить вообще

всех представителей той или иной общности, кроме тех, кто будет ей верно

служить. Это и есть разница между «обычными» репрессиями и террором.

Специфика политики большевиков 1917–1922 гг. состояла в установке, согласно

которой люди подлежали уничтожению по самому факту принадлежности к определенным

социальным слоям, кроме тех их представителей, кто «докажет делом» преданность

советской власти. Именно эта черта, которая (с тех пор, как стало возможным об

этом говорить) всячески затушевывалась представителями советско-коммунистической

пропаганды и их последователями, которые стремились «растворить» эти

специфические социальные устремления большевиков в общей массе «жестокостей»

Гражданской войны и, смешивая совершенно разные понятия, стремились приравнять

«красный» и «белый» террор. При этом зачастую под «белым террором» понимается

любое сопротивление захвату власти большевиками, и «белый террор», таким

образом, представляют причиной красного («не сопротивлялись бы — не пришлось бы

расстреливать»). Гражданские, как и всякие «нерегулярные» войны, действительно

обычно отличаются относительно более жестоким характером. Такие действия, как

расстрелы пленных, бессудные расправы с политическими противниками, взятие

заложников и т.д., бывают в большей или меньшей степени характерны для всех

воюющих сторон. В российской Гражданской войне белым тоже случалось это делать,

в особенности отдельным лицам, мстящим за вырезанные семьи и т.п. Однако суть

дела состоит в том, что красная установка подразумевала по возможности полную

ликвидацию «вредных» сословий и групп населения, а белая — ликвидацию носителей

такой установки.

Принципиальное различие этих позиций вытекает из столь же принципиальной разницы

целей борьбы: «мировая революция» против «Единой и Неделимой России», идея

классовой борьбы против идеи национального единства в борьбе с внешним врагом.

Если первое по необходимости предполагает и требует истребления сотен тысяч,

если не миллионов людей (самых разных убеждений), то второе — лишь ликвидации

функционеров проповедующей это конкретной партии. Отсюда и не сравнимые между

собой масштабы репрессий. Любопытно, что ревнителей большевистской доктрины

никогда не смущала очевидная абсурдность задач «белого террора» с точки зрения

их же собственной трактовки событий как борьбы «рабочих и крестьян» против

«буржуазии и помещиков». «Буржуазию», как довольно малочисленный слой общества,

физически истребить в принципе возможно, однако ей самой сделать то же самое с

«рабочими и крестьянами» не только не возможно, но и — с точки зрения её

«классовых» интересов — просто нет никакого резона (трудно представить себе

фабриканта, мечтающего перебить своих рабочих).

Таким образом, «красный террор» представлял собой широкомасштабную кампанию

репрессий большевиков, строившуюся по социальному признаку и направленную против

тех сословий и социальных групп, которые они считали препятствием к достижению

целей своей партии. Именно в этом состоял смысл «красного террора» с точки

зрения его организаторов. Фактически речь шла об уничтожении культурного слоя

страны. Ленин говорил: «Возьмите всю интеллигенцию. Она жила буржуазной жизнью,

она привыкла к известным удобствам. Поскольку она колебалась в сторону

чехословаков, нашим лозунгом была беспощадная борьба — террор». Один из высших

руководителей ВЧК М. Лацис, давая инструкции местным органам, писал: «Не ищите в

деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом.

Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он

происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы

должны решить судьбу обвиняемого. В этом смысл и суть Красного террора».

Конечно, в реальности, поскольку политика большевиков вызвала недовольство самых

широких слоев общества и прежде всего крестьянства, в абсолютном исчислении

большая часть жертв террора приходится как раз на рабочих и крестьян — это

преимущественно убитые после подавления многочисленных восстаний (в одном

Ижевске было уничтожено 7 983 чел. членов семей восставших рабочих). Среди

примерно 1,7–1,8 млн. всех расстрелянных большевиками в эти годы (именно такие

цифры получили широкое хождение в эмигрантской печати, хотя иногда приводят и

значительно большие) на лиц, принадлежащих к образованным слоям, приходится лишь

22% (порядка 440 тысяч). Такая ситуация является характерной для всяких

широкомасштабных репрессий (например, во время Французской революции XVIII в.

дворяне составили лишь 8–9% всех жертв революционного террора). Но в процентном

отношении (по отношению к собственной численности) наибольшие потери понесли

именно образованные слои.

Следует признать, что политика «красного террора» продемонстрировала свою

исключительную эффективность, и с точки зрения интересов большевистской партии

была не только полностью оправданной, но и единственно возможной. Не оставляя

представителям образованных слоев (практически поголовно зачисленным в

«буржуазию») иной возможности спастись, кроме как активно поддержав «дело

революции», она сделала возможным и службу большевикам кадровых офицеров, и

массовую вербовку в «сексоты», и взаимное «на опережение» доносительство

культурной элиты, и т.д. Как заметил по этому поводу Троцкий: «Террор как

демонстрация силы и воли рабочего класса получит свое историческое оправдание

именно в том факте, что пролетариату удалось сломить политическую волю

интеллигенции».

Главным объектом красного террора стали, естественно, служилые слои.