Читать онлайн «По поводу непреложности законов государственной жизни». Страница 14

Но не на этих судных, жалованных и иных грамотах, не на началах первобытного самоуправления московского и домосковского периодов развилась и выросла могучая и необъятная Россия. Ее создали иные начала – служба государева, государственное тягло, в которое впрягало Московское Государство все классы населения, и самая полная, самая строгая централизация. Эта истина общепризнанна в нашей и в западноевропейской литературе[57] даже славянофилы и те согласны в том, что со времен Петра Великого «земско-государственный строй» заменен был «бюрократическо-канцелярским правительственным порядком»[58].

Централизация, как основа нашего государственного строя, и неуклонное проведение ее в последовательном историческом развитии этого строя составляют такую резкую особенность нашей государственной жизни и нашей политической истории, что невольно обращают на себя внимание даже совершенно «чуждых нашим порядкам исследователей». Так, Леруа-Болье – этот гражданин классической страны бюрократии и централизации, сторонник конституционного строя и самоуправления, – изучая наш государственный быт в его истории, не мог не обратить внимания на совершенно исключительное развитие в нем централизации и не мог в то же время не отдать этой последней должного, как тому началу, на котором создалась и выросла Россия.

В томе II своей весьма известной книги «L'Empire des Tsars et les Russes» Леруа-Болье посвящает отдельную главу нашей централизации, создавшим ее причинам физическим и историческим, ее заслугам и ее недостаткам. Из этой главы видно, что автор книги хорошо изучил вопрос, ознакомился с воззрениями на него наших писателей, до славянофилов включительно, и потому его взгляды представляют несомненный интерес.

Во Франции, говорит Леруа-Болье, административная централизация возникла благодаря истории, политике и монархии; в России же она возникла, прежде всего, благодаря самой природе. Вопреки всем видимостям, неизмеримые равнины Восточной Европы созданы для административной централизации, так же как и для политического единства… История возникновения русского государства есть вместе с тем и история Царской централизации. Сплоченная благодаря политике великих князей Московских, со всех сторон открытая и вынесшая в продолжение многих веков нашествие всех народов, страна эта могла остаться независимой только собравши все свои силы в одних руках. Долгая борьба с Западом и Востоком, которые как бы оспаривали друг у друга расположенную между ними равнину, ускорила сосредоточение власти, и это явление одна из характернейших черт русской истории…

Помимо географических условий, централизации способствовало также еще и сознание народного единства. Финны, лифляндцы, поляки, румыны, татары, все эти разнородные племена, окружающие древнюю Московию, не нарушают ее однородности; под слоистой корою дуба находится сердцевина дерева с плотными волокнами. Могучее историческое ядро Империи Московитов, великороссийский народ не только в языке, но и в религии и нравах являет собой пример единства, сплоченности, которые едва ли могут быть встречены, за исключением разве Китая; он во всем, в своей частной жизни, как и в другом, показывает отсутствие индивидуализма и разнообразия, что приводит к отсутствию и провинциализма. Чувство национального единства, которое столь живо в нем, обладая особой силой, имеет и отдельную форму. В глазах простолюдина Россия не государство и не нация, а скорее семья. Этот патриархальный взгляд столь же древен, кажется, как и сама Россия; он восходит ко временам уделов и впоследствии лишь распространился и упрочился при татарском иге и московском единодержавии… Централизация была подготовлена сознанием русского единства, но она еще более укрепилась вследствие многочисленных присоединений, которые, казалось бы, должны были разорвать или по меньшей мере ослабить ее узы… Чем более разрасталась Империя, тем крепче надо было затягивать узел, посредством которого связывался древний исторический центр и все эти различные завоевания, все эти провинции, одержимые в большей или меньшей степени центробежной силой. Централизация, возникшая из единства господствующего народа, была, таким образом, еще более укреплена, благодаря разнородности покоренных провинций. Две взаимно противоположные силы привели к одному и тому же следствию. И у централизации, и у Самодержавной Власти в России одинаковые причины бытия. Обе они возникли из одинаковых условий, и трудно было решить, Самодержавная ли Власть произвела на свет централизацию и привела к ней или обратно. Обе они, будучи в одно и то же время и причиной и следствием, взаимно воздействовали друг на друга, подкрепляя одна другую и доводя до предела.

Многие русские писатели разных направлений, продолжает далее Леруа-Болье, демократы, как Герцен, славянофилы, как Аксаков, и в особенности украйнофилы, как Костомаров, утверждали, что централизация противна славянскому духу, который, по их мнению, склонен к самоуправлению… Быть может, такое мнение и верно по отношению к восточным или южным славянам, но оно неправильно но отношению к русским или, по крайней мере, к великороссам. Природа и история в одинаковой степени подготовили их в течение многих веков к централизации; если, с одной стороны, они обязаны ей потерей всякой политической свободы, то, с другой стороны, благодаря лишь ей, они одни из всех славянских народов остались обладателями национальной независимости… Когда говорят, что бюрократическая централизация находится в несоответствии с русским духом, с русской природой, с традиционным характером самодержавия и с идеалом славянского государства, то при этих их рассуждениях не мешало бы точнее установить понятия (…il faundrait s'entendre a cet egard…) и провести некоторое различие: не бюрократическая централизация сама по себе, а скорее формы ее противны русскому народу. Если административный формализм и нескончаемые писания канцелярий и присутственных мест и кажутся не отвечающими понятию об отеческой и патриархальной власти (каковое понятие всегда было и до сих пор остается присущим народу), то само по себе это понятое заключает в себе, в скрытом виде, принцип административной регламентации. Коль скоро народ видит в Царе опекуна и пастыря, своего прирожденного покровителя, то, очевидно, Царь должен относиться к своим подданным как к опекаемым и несовершеннолетним. Этот патриархальный взгляд, наполовину политический, наполовину религиозный, столь превозносимый славянофилами, – есть в действительности, что бы они там ни говорили, одна из духовных причин административной опеки.

Установив, таким образом, тесную связь бюрократической централизации с природою края, с историческим развитием народа, с народными понятиями о власти и с духом самодержавия, Леруа-Болье указывает, что централизации Россия обязана не только своим политическим, но и культурным развитием. «Много», говорит он, «есть стран, основанием величия и независимости которых послужила административная опека и абсолютная власть; но, быть может, нет ни одной, которая обязана была бы им своей цивилизацией. Современная же Россия именно своим величайшим из благ и обязана в значительной степени централизации наравне с Самодержавием. Не будь концентрации всей власти, не будь отсутствия всякой местной свободы, и дело Петра Великого и Его Преемников стало бы невозможным, оно разбилось бы о местные сопротивления, централизация послужила великим орудием реформы страны по европейскому образцу; благодаря ей, можно с уверенностью оказать, что Россия была цивилизована административным образом».

Приведенные соображения Леруа-Болье всего лучше служат ответом на уверения записки Министра Внутренних Дел (стр. 36), будто «установившаяся исторически система призвания местных жителей к самостоятельному заведованию своим хозяйством и управлением, помимо психологических оснований – общинного начала, издревле свойственного русскому народу, – имеет глубокие корни в своеобразных условиях нашего племенного и географического уклада».

Для надлежащей оценки изложенного мнения Леруа-Болье нельзя забыть, что оно принадлежит принципиальному противнику бюрократии и централизации; автор его, подобно записке Министра, считает начало бюрократическое началом, обезличивающим население, приветствует земство как вступление России на новый путь, но только он скрывает, что правильное и последовательное движение по этому пути должно привести к конституции.

Если от приведенных взглядов Леруа-Болье обратиться к исследованиям наших ученых, то и в этих исследованиях можно найти полное подтверждение мысли французского публициста или, вернее, можно удостовериться, что Леруа-Болье, составивший свое мнение на основании изучения их трудов, сделал из этих трудов вывод, гораздо более правильный, чем составители записки Министра. В приложенной справке № 3 помещен краткий очерк тех учреждений Московской Руси и Императорского периода нашей истории, который, по мнению Министра Внутренних Дел, осуществляли будто бы у нас идею самоуправления. Хотя справка эта составлена почти исключительно на основании трудов тех наших ученых, на авторитет которых в своих исторических исследованиях ссылается и записка Министра, тем не менее из ее содержания легко усмотреть, что не выборные учреждения, а приказное управление в Московской Руси и чиновничество до половины XIX столетия всегда были сосредоточением всех дел и орудием центральной власти; роль же выборных от населения была не только второстепенная, но чисто служебная по отношению к органам Правительства. Из той же справки не трудно подметить, насколько в действительности чужды были нашему государственному строю начала самоуправления, какая глубокая разница между тем самоуправлением, которое развилось и выросло на почве Западной Европы и принципы которого пересажены в наши земства, и теми формами призвания выборных от тяглого населения к участию в сословно-приказном управлении, в котором славянофилы и записка Министра желают видеть искони, будто бы, присущие народу русскому начала самоуправления.