Читать онлайн «Политология революции». Страница 42

Эдуард Бернштейн, который считал, что цель ничто, а движение все, был по современным понятиям слишком радикален. Он верил в общественные перемены. Значительной части «левых» интеллектуалов рубежа XX–XXI веков социализм представляется уже не как система, альтернативная капитализму, не как новое состояние общества, которого можно достичь с помощью постепенных реформ, и даже не как политическое движение, а лишь как набор ценностей.

Итальянский мыслитель Норберто Боббио, доказывая, что деление на левых и правых в политике сохраняет актуальность, тщательно избегает самого термина «социализм». Левые отличаются от правых, по его мнению, тем, что исповедуют «идеал равенства».[187] Такое понимание левизны мало отличается от ее отрицания. На протяжении большей части своей истории и рабочее движение, и социалистические партии доказывали, что отстаивают не просто более равномерное распределение плодов экономического роста, но и собственную систему идеалов и принципов, отличающуюся от буржуазной. Между тем отказ от собственной исторической цели становится главным политическим козырем, с помощью которого политики, возглавляющие левые партии, стремятся привлечь сторонников. Массимо д'Алема, возглавлявший в 1990-е годы Партию демократической левой (бывших коммунистов) в Италии, объявляет своим принципом «отказ от мифа о возможности построить какое-то другое общество».[188] Романо Проди, глава первого в истории страны правительства «левого большинства», открыто заявлял, что его миссия состоит в том, чтобы провести весь комплекс неолиберальных мер, на которые итальянские правые так и не решились. В этом суть «нового реализма», ставшего доминирующей идеологией среди левых политических элит 1990-х годов.

Важнейшим достижением умеренных левых в Европе 1990-х годов было формирование первого кабинета Романо Проди в Италии. До этого здесь ни разу не было правительства левого большинства. Коалиции «левого центра» в 1970-е годы представляли собой блок мощной Христианской демократии со слабой Социалистической партией. На сей раз, основу кабинета министров составили представители «преобразованной» Коммунистической партии.

Суммируя программу правительства, российский исследователь З. Яхимович отмечает: «В соответствии с ориентацией Европейского Союза на углубление рыночных отношений и разгосударствление экономики правительство подтвердило свое намерение сократить государственный сектор путем приватизации либо передачи части государственных предприятий в распоряжение областным органам власти, перейти от прямого управления к регулированию их деятельности, обеспечить повышение уровня эффективности государственных предприятий, открыть возрастающую часть экономики для свободной конкуренции и т. п. С этим правительство пыталось увязать сохранение и повышение уровня экономической и деловой активности, преодоление наметившегося уже в 1996 г. спада прироста национального дохода (с 3,6 % в 1994–1995 году до 1,2 % в 19 % году) с тем, чтобы обеспечить его рост к 1999 году на 2,9 %, а также сокращение уровня безработицы — с 11,8 % в 1996 до 10,9 % в 1999 году. В интересах основной массы населения и особенно средних слоев, правительство обещало упростить и децентрализовать налоговую систему, в течение трех лет не наращивать и без того тяжелого налогового бремени, содействовать росту занятости, особенно на юге страны, покупательной способности и доходов всех слоев населения, а не только привилегированных. Был поставлен вопрос о модернизации социальной системы и „социального государства“ в целом для повышения его эффективности, а также коррекции интересов различных поколений».[189]

Перед нами классическая программа неолиберальной реформы. Эта программа значительно менее радикальна, чем программа Маргарет Тэтчер в Великобритании второй половины 1980-х, но вполне укладывается в концепцию первого этапа неолиберальных преобразований, проводившихся теми же британскими тори в 1979–1983 годы. Она весьма близка и к программе немецких христианских демократов, хотя, безусловно, является более последовательно правой, чем у итальянских христианских демократов 1980-х годов! Ключевыми моментом здесь является именно признание идеологическо-теоретических посылок неолиберализма относительно неразрывной связи между экономическим ростом, с одной стороны, и свободным рынком, сдерживанием инфляции, низкими налогами и сокращением государственного сектора — с другой. В основе такой политики лежит отождествление узко понятых интересов «среднего класса» с-интересами «населения» (при явном отказе от ориентации на рабочий класс) и, наконец, принимаемое на уровне аксиомы представление, будто защита социальной справедливости, даже если таковая морально оправдана, является фактором, сдерживающим экономический «прогресс». Не менее важным теоретическим постулатом неолиберализма является и представление о кризисе пенсионной системы, якобы порожденном не социальной или финансовой политикой государства, а исключительно объективными противоречиями между интересами различных поколений и демографическими изменениями в обществе. Предполагается, будто «эгоизм» старшего поколения, выступающего за сохранение гарантированных пенсий, должен уступить место этике рыночного соревнования, когда каждый сам должен обеспечить себя через коммерческое социальное страхование, частные пенсионные фонды и т. д. Правда, система «накопительных пенсионных фондов», отстаиваемая правыми и поддержанная «реалистическими левыми», позволяет не только сэкономить государственные средства, но и направить значительные дополнительные средства на рынок капитала, удешевить кредит для предпринимателей, обеспечить дополнительные ресурсы для спекулятивного финансового сектора. Иными словами, она ориентирована на интересы банкиров, а не пенсионеров.

Анализируя деятельность правительства левого центра, Яхимович признает, что программа «корректировки» социального государства является фактически программой его ликвидации.[190] Заявления о повышении эффективности в качестве цели реформы являются не более чем пропагандой, поскольку даже доброжелательному наблюдателю не очевидно, что новая система будет эффективнее старой. Если бы эффективность была действительной целью, правительство должно было бы обещать, что вернется к старой системе в том случае, если показатели новой окажутся хуже. Однако ни одно неолиберальное правительство и ни одна партия «нового реализма» подобных обязательств не давали. Больше того, именно «необратимость реформ» является одним из важнейших принципов неолиберальной политики независимо от того, проводится она правыми или «левыми».

Подобная политика левого центра не только не расширила его социальную базу, но напротив, сузила ее, вызвала резкое недовольство в обществе, что, в конечном счете, привело к уходу Проди и д'Алемы с руководящих постов в итальянском государстве. Единственным бесспорным итогом правления левых оказался резкий рост влияния крайне правых. Закономерным результатом политики левого центра стало сужение его социальной базы, разрыв с левыми (в лице большинства коммунистической партии Rifondazione), а в конечном итоге приход к власти правых во главе с Сильвио Берлускони. Причем на сей раз правые пришли к власти не как консерваторы, даже не как неолибералы, а как популисты, опирающиеся на поддержку крайних сил, исторически продолжающих традицию итальянского фашизма.

Вне зависимости от того, насколько обоснованны теоретические посылки неолиберальной экономики, совершенно очевидно, что для социал-демократических и левых партий. Признание этих посылок означает отказ от наиболее фундаментальных и принципиальных основ собственной теории и практики. Поэтому несправедливо предположение некоторых исследователей, что проведение левыми и правыми схожей политики связано с «узким коридором реальных возможностей». Принципиально важно, что правые партии проводят политику, которая вполне соответствует интересам их социальной базы, их традиции, идеологии. Напротив, левые проводят политику, неорганичную для себя и не приносящую непосредственных выгод их социальной базе.

Политика левого центра в Италии свидетельствовала о том, что бывшие коммунисты все больше занимали пустующую нишу христианской демократии. В рамках коалиции «оливкового дерева» происходило слияние обеих политических традиций. Хотя в организационном плане речь шла скорее о поглощении христианской демократии более сильным аппаратом, вышедшим из недр компартии, в плане идеологическом и политическом традиции христианской демократии завоевали гегемонию. Пресса отмечала, что каждое новое выступление лидеров оказывается оскорблением их собственной традиционной социальной базы. Газета «Република» назвала эту политику итальянских левых «самоубийством».[191]