Читать онлайн «Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали». Страница 60

Увы, именно в тот момент, когда неолиберальные экономисты, казалось бы, должны были торжествовать историческую победу, разразился беспрецедентный финансовый кризис, поставивший под вопрос будущее капитализма не только в России, но и во всем мире.

ОТКУДА ВЗЯЛИСЬ ОЛИГАРХИ?

В конце 1997 г российские чиновники обещали скорое начало экономического роста, а западная деловая пресса была полна пророчествами о предстоящем бурном подъеме в России. Если в первый период «реформ» рубль стремительно обесценивался, то во второй период он даже рос в цене. Покупательная способность доллара на российском рынке упала. Рубль сделался даже слишком дорогим. Однако уже весной 1998 г. оптимизм сменился паникой, курсы акций стали падать, а капитал начал бежать из страны. Такой итог был закономерным и неизбежным результатом политики, проводившейся все эти годы. И уже события 1992—1993 гг., когда у власти был ортодоксально-либеральный кабинет Егора Гайдара, предопределили дальнейшее развитие.

Что бы ни говорили экономисты про борьбу с инфляцией, на первом этапе обесценивание рубля было важнейшим элементом проводимой реформы. Потеряв власть, Егор Гайдар и другие реформаторы «первой волны» утверждали, что финансовая политика была недостаточно жесткой, недостаточно монетаристской. Надо было еще больше сокращать расходы государства, еще больше сократить финансирование здравоохранения, образования, поддержку промышленности и обеспечение продовольствием северных регионов. Поскольку же эти «необходимые, но непопулярные меры» не были проведены, экономику оздоровить не удалось, и инфляция продолжалась. И в самом деле, при Гайдаре дефицит бюджета был рекордным — порядка 30%. Лишь позднее, когда у власти оказались менее последовательные монетаристы, дефицит бюджета сократился до 7%. В действительности, однако, сокращение государственных расходов при Гайдаре было совершенно чудовищным. Беда в том, что вместе с государственными расходами падали и доходы. Чем больше сокращали бюджет, тем больше становился его дефицит.

Между тем инфляция и обесценивание рубля не особенно пугали правящую верхушку. Практически во всех странах, где проводились неолиберальные меры, первым следствием борьбы за финансовую стабилизацию оказывался именно рост инфляции. Обесценивание рубля было необходимо для успеха приватизации. Вместе с рублем падала цена основных фондов, перераспределявшихся в пользу новых русских. На этапе финансовой стабилизации произошло новое перераспределение — от мелких и бестолковых контор новых русских к крупным империям олигархов.

Произошло то, что предсказывал один из героев романа В. Пелевина «Generation П»: «Пройдет год или два, и все будет выглядеть иначе. Вместо всякой пузатой мелочи, которая кредитуется по пустякам, люди будут брать миллионы баксов. Вместо джипов, которые бьют о фонари, будут замки во Франции и острова на Тихом океане. Вместо вольных стрелков будут серьезные конторы. Но суть происходящего в этой стране всегда будет той же самой»[199].

Представители возникавшей элиты отличались от новых русских не только размерами состояния. Гораздо важнее была их органическая связь с властью. Олигархи, писал обозреватель московского делового журнала, это капиталисты, которые «целиком и полностью зависят от государства». Стратегическими инвесторами они быть не способны, ибо у них «нет ни своих денег, ни приличной кредитной истории»[200]. Если на первом этапе приватизации государство теоретически отказывалось от собственности, то на втором огосударствление происходило по-новому, и не за счет национализации, а за счет сращивания государственной бюрократии с олигархическим капиталом. Показательно, что в 1999 г. именно партнер Березовского по AVVA Александр Волошин стал главой администрации президента. Впрочем, как отмечает известный журналист Олег Лурье, Волошин, в свою очередь, даже оказавшись на важных государственных постах «не забывал и коммерции»[201] . Короче, деловые и политические интересы элит переплелись самым тесным образом.

Подобное развитие событий вполне типично для периферийного капитализма и логично для российской политической экономии. Раздел собственности открывал грандиозные возможности для бюрократического произвола, а советские предприятия были изначально организованы таким образом, что без государства им не выжить. Экономическая эффективность в качестве критерия успеха приватизации была отвергнута в тот самый момент, когда было решено отказаться от продажи собственности по рыночным ценам. В данном случае логика «строительства капитализма» победила логику капиталистической рациональности. Понятно, что процессом должны были управлять бюрократы, и они управляли им в собственных интересах. В итоге бурный рост управленческого аппарата происходил на фоне сокращения роли государства в экономике. При Леониде Брежневе, в знаменитую эпоху застоя, управленческий аппарат в СССР составлял около 12 млн человек. После того как Михаил Горбачев затеял борьбу с бюрократией, аппарат вырос до 18 млн сотрудников. При Борисе Ельцине в одной лишь «независимой России» число государственных чиновников оказалось больше, чем при Горбачеве во всем Советском Союзе.

Легко догадаться, что раздел собственности в таких масштабах не может не сопровождаться бурным ростом коррупции и других видов преступности. Задним числом либеральные экономисты, особенно западные, жаловались, что успеху реформ препятствовала всеобщая криминализация общества, рост мафии и тотальное неуважение к закону. Специфика русского капитализма, однако, была не в широком распространении коррупции, а в ее неэффективности с точки зрения экономического развития. Crony capitalism («капитализм круговой поруки») и олигархия господствовали во многих «периферийных» странах. Однако если в Восточной Азии подобные формы капитализма оказались совместимы с промышленным ростом и технологическим развитием, то в России все сложилось иначе. Олигархия возникла не в ходе модернизации, а, напротив, в процессе разложения советской системы. Она создала свои капиталы не за счет строительства новых предприятий, а за счет перераспределения собственности. Иными словами, если олигархический капитализм в Азии был выразителем своего рода «пассивной революции», то в России — социальным продуктом реставрации.

Коррупция стала единственным рациональным критерием для принятия решений. Однако старая номенклатура, многое получив от раздела собственности, все же вынуждена была потесниться. Заводы, недвижимость и месторождения полезных ископаемых уходили в руки шустрых менеджеров, которых на первых порах партийные и государственные чиновники подобрали на роль доверенных лиц. На практике именно эти менеджеры присвоили себе львиную долю собственности, хотя и старая номенклатура не осталась в накладе.

Бывшие комсомольские работники и представители советской партийно-хозяйственной бюрократии формировали костяк новой буржуазии, пополнявшейся выскочками из рядов интеллигенции и разбогатевшими мафиози. Методы, которыми пользовались ради обогащения, были не самые красивые, но все списывалось на «переходный период». В декабре 1996 г. московский еженедельник «Итоги» опубликовал восторженную биографию математика Бориса Березовского — в то время одного из самых могущественных предпринимателей страны, ставшего к тому же заместителем секретаря Совета безопасности России.

«Березовский создал акционерное общество «ЛогоВАЗ» и поначалу просто торговал «жигулями». Но скоро ему стало тесно. Амбиции математика уже не умещались в рамках ассортимента Волжского автомобильного завода. И даже приобретение статуса привилегированного дилера «мерседеса» и ряда других престижных марок автомобилей ненадолго развлекло его. Он задумал построить свой завод и наладить выпуск отечественного «народного автомобиля». Ради этого был основан Автомобильный всероссийский альянс (AVVA), и Березовский стал его генеральным директором.

«Народный автомобиль» требовал немалых денег, причем именно народных же, а не бюджетных. Недостатка в доверчивых вкладчиках тогда не ощущалось. Россиянам пообещали, что вложив свои трудовые накопления, они получат хорошие дивиденды и дешевый автомобиль в придачу. Народ выстроился в привычные очереди. Прошло три года. Завод, как утверждает автор этой затеи, строится в Финляндии, акционеры же AVVA пока не получили ничего. Теперь недруги обвиняют Березовского в создании банальной «финансовой пирамиды» и «обогащении за счет народа». Березовский огрызается: он, мол, и не обещал вкладчикам немедленной отдачи, а дело идет туго еще и потому, что их прежние взносы съела инфляция.

Впрочем, за это время интересы гендиректора AVVA успели перерасти рамки автомобильного бизнеса. В 1994 г. он стал первым заместителем председателя АО «Общественное российское телевидение», а «фактически — хозяином первого, “останкинского”, телевизионного канала»[202].