Читать онлайн «Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали». Страница 103

«Российские левые стремительно молодеют, — жаловался праволиберальный журнал «Профиль». — На митингах бабушек сменяют студенты. Они борются с «диктатором» Путиным, разоблачают «ревизиониста» Зюганова и со дня на день ждут антикапиталистической революции»[380]. При всей иронии в словах журналиста невозможно не почувствовать искренней тревоги. Ведь еще несколько лет назад либеральная пресса внушала своим читателям, что время левых прошло безвозвратно и поддерживать антикапиталистические идеи могут лишь старики, ностальгирующие по советскому прошлому.

В повестку дня вставала реконструкция оппозиции. Пришло время для «нормальных» левых, опирающихся на социалистическую, интернационалистскую и демократическую идеологию.

Бессмысленность и противоречивость лозунгов старой оппозиции была теперь очевидна. Вместо прежней «национальной» и «антиолигархической» оппозиции нужна была новая — демократическая и антикапиталистическая.

В условиях, когда в России складывался буржуазно-бюрократический авторитарный режим, левые оказывались единственно последовательной демократической силой. Но для того чтобы успешно выполнить свою роль, сами левые должны преобразиться. Молодежные организации почувствовали зов времени быстрее всего. Подобно тому как антиглобалистские выступления на Западе стали возможны благодаря радикализации молодых людей, выросших за годы неолиберального порядка, новое левое движение в России создается в значительной степени поколением, выросшим уже после крушения Советского Союза.

Получив формальные свободы в условиях бесправия, люди не могут не относиться к демократии, мягко говоря, скептически. При всех формальных свободах люди в России сегодня чувствуют себя более бесправными, чем в советскую эпоху. Тогда рядовой гражданин мог куда-то жаловаться, на чем-то настаивать. К тому же люди эту систему понимали и умели, когда надо, ей пользоваться. Ведь гражданские права не сводятся лишь к возможности раз в два года опускать в урну бумажки с именами коррумпированных политиков. Даже свобода передвижения превратилась в фикцию, поскольку денег на билеты у двух третей граждан нет, а всевозможные издевательства над приезжими в столице просто уже выходят за любые пределы.

Реально демократическими правами в России 1990-х гг. воспользовался только новый средний класс. И против него как раз сегодня начинается наступление. В начале 1990-х, когда Россия входила в капиталистический мир, а новый средний класс только формировался, он горой стоял за либеральные реформы. Эти реформы дали ему не только свободу, но и невиданные ранее материальные возможности, доступ к западному стандарту потребления и европейскому образу жизни. Что покупалось это ценой развала отечественной промышленности, что все эти блага оставались недоступны для двух третей населения — не волновало победителей. Новый средний класс считал себя стратегическим союзником олигархии, даже если публично не признавался в этом. Ситуация переломилась в 1998 г., когда упал рубль. Расплачиваться за это пришлось именно среднему классу. Средний класс осознал, что его место в системе гораздо более уязвимое и зависимое, чем казалось сперва, что в условиях кризиса правящие круги вполне могут именно за его счет решить свои проблемы.

Полицейское государство заставляло обиженный средний класс понять, что чувствовали на протяжении последних десяти лет бесправные массы. Формировалась своего рода культура равенства большинства перед дубинкой. Именно большинства, а не всех. Исключение делалось для тех, кто на самом верху — дубинкой не дотянешься. Но зона действия дубинки при такой политике расширяется чрезвычайно.

Ужесточение политического режима толкало интеллигенцию влево, по крайней мере — представителей молодого поколения. В таких условиях даже критически мыслящие либералы превращаются в радикалов и революционеров.

УКРАИНСКИЙ СИНДРОМ

Под занавес 2004 г. администрация Путина получила еще один совершенно неожиданный удар. Им оказался политический переворот на Украине.

Взаимоотношения между Москвой и Киевом никогда не были особенно теплыми. Но когда массовое недовольство властью на Украине достигло критической отметки, киевские начальники бросились за помощью именно к Кремлю. Администрация Путина радостно оказала поддержку украинским коллегам. Результат, естественно, получился прямо противоположный ожидаемому. В ходе разразившегося кризиса власть перешла в руки оппозиции.

Официальные круги в Москве охватила самая настоящая истерика. Оранжевый цвет, использовавшийся на флагах украинской оппозиции, стал символом страшной политической угрозы, надвигающейся на Россию с Запада. Виновником переворота на Украине объявили американцев и западноевропейцев, благодаря финансированию которых якобы произошла «оранжевая революция».

Сами кремлевские политтехнологи, проигравшие в Киеве, умудрились растратить и присвоить огромные суммы. Вместо того чтобы объяснять, куда делись деньги, они ссылались на обстоятельства непреодолимой силы. На сей раз абсолютное зло было воплощено американцами, которые приезжают в любую страну и за большие доллары в пять минут могут организовать там революцию. Жители данной страны выглядят в таких рассказах кем-то вроде подопытных кроликов или павловских собак, управляемых с помощью простейших рефлексов. Такая версия событий, впрочем, выглядела вполне убедительно для политиков, у которых выработался устойчивый хватательный рефлекс при виде долларов. Судя о людях по себе, российская элита представляла собственный народ в качестве бессмысленного быдла.

На самом деле события, произошедшие в Киеве, имели мало общего с образами, создававшимися прессой, как официальной, так и либерально-оппозиционной. Рухнувший на Украине режим Леонида Кучмы и Виктора Януковича был вполне проамериканским (точно так же, как и режим Эдуарда Шеварднадзе в Грузии и Аскара Акaева в Киргизии, рухнувшие в ходе волны «цветных революций»). Именно президент Кучма и премьер-министр Янукович отправили украинские войска в Ирак участвовать в организуемой американцами оккупации. Именно они продвигали идею «евроатлантической интеграции», начали переговоры о вступлении Украины в Североатлантический альянс и во Всемирную торговую организацию.

Однако Государственный департамент США отнюдь не собирался класть все яйца в одну корзину. Он проявил живой интерес к процессам, разворачивающимся в Грузии, на Украине и в Киргизии. Различные фонды и неправительственные организации обеспечивали серьезную финансовую поддержку оппозиционным партиям и движениям, которые в итоге одержали верх.

Подход Вашингтона легко понять. Лидеры 1990-х были испытанными, верными людьми. Они пожертвовали своей популярностью, придерживаясь политического и экономического курса, одобренного и поддержанного Вашингтоном. Недостаток популярности вынудил их занять жесткую позицию во внутренней политике и восстановить авторитарные меры. Однако это не давало им права рассчитывать на вечное покровительство со стороны США.

Поведение Вашингтона оказалось неожиданностью только на Востоке Европы. В других частях мира американская дипломатия уже неоднократно отрабатывала подобный сценарий, оказывая поддержку либеральной оппозиции против вполне лояльного по отношению к Америке, но дискредитированного в глазах собственных граждан авторитарного режима. Достаточно вспомнить Индонезию, Филиппины, некоторые латиноамериканские страны. Как только Вашингтон понимал, что в стране поднимается народное недовольство и изменение режима неизбежно, он немедленно начинал искать новых партнеров. Деньги, вложенные в оппозиционные движения различными неправительственными организациями, оказывались своего рода страховкой, цель которой — не допустить, чтобы смена режима привела к изменению курса и чтобы в случае, если такая смена неизбежна, она не была радикальной.

Если Вашингтон не проявлял никакого снисхождения по отношению к партнерам и союзникам, то Москва с не меньшим упрямством отчаянно пыталась защищать политиков, которые до недавнего времени были если не врагами, то, уж конечно, и не добрыми друзьями России.

Вашингтон стремился сохранить статус-кво. И прагматичные люди из Госдепартамента понимали, что иногда, чтобы сохранить политический курс, приходится менять политиков. Москва пыталась достигнуть ровно тех же целей. Разница состояла лишь в том, что Буша от нестабильного Киева отделял океан и опасаться распространения «оранжевого вируса» на Штаты ему не приходилось. Совершенно иначе чувствовал себя Путин. Потому совершенно логично, что Кремль избрал стратегию противоположную американской: бороться против любых перемен, поддерживать существующие режимы любой ценой.

Гибкость Вашингтона и косность Москвы означали, что люди Буша и люди Путина то и дело оказывались по разные стороны баррикады. Когда лидеры постсоветских республик понимали, что США их покинули, Москва оставалась их последней надеждой. Старые обиды моментально забывались. Обреченные диктаторы Евразии хватались за Путина, как утопающий за соломинку.