Читать онлайн «Манифест: Революция». Страница 13

Я слышал аргументы в пользу аборта много раз и все они меня глубоко возмущают. Популярный академический аргумент требует от нас, чтобы мы считали плод «паразитом» в организме женщины, от которого она вправе избавиться. Но такой аргумент оправдывает и детоубийство, если его применить к уже рожденным детям – ведь новорожденный требует даже больше внимания и заботы, и в этом смысле еще более «паразитичен».

Если мы столь черствы, чтобы считать растущего ребенка в утробе матери паразитом, тогда я начинаю еще больше опасаться за будущее этой страны. Будь то война или аборты мы предпочитаем скрывать насильственную природу действий от глаз за витиеватыми словосплетениями, призванными обесценить жизнь тех кого мы считаем лишними. Погибшие гражданские лица становятся «сопутствующими потерями» и либо все вместе игнорируются, либо рационализируются согласно ленинским заветам о том, что нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. (Апостол Павел, с другой стороны, осуждал идею того, что мы должны творить зло, чтобы добро его победило). Люди спрашивают будущую мать о том, как себя чувствует ее ребенок. Они не спрашивают ее о плоде, или куске ткани, или паразите. Но это именно то, чем становится ребенок, когда он нежелателен. В обоих случаях мы пытаемся умалить человеческую жизнь, свести ее к чему-то меньшему только потому, что мы так хотим.

После решения по делу «Рой против Вейда» в 1973, похоронившего законы об абортах по всей стране, даже некоторые сторонники абортов были сбиты с толку решением на основе конституционного закона. Джон Харт Эли писал в «Йельском правовом вестнике»: «Что пугает в деле Роя, это то, что это сверхзащищенное право не следует напрямую из языка Конституции, мыслей ее создателей об этой проблеме, общих ценностей, выводимых из положений, которые они включили или структуры управления государством». Решение, говорит он, «не исходит из конституционного закона и обязательства, которые пытаются из него вывести, не имеют почти никакого смысла».

В Конституции нигде не сказано, что федеральное правительство должно играть какую-либо роль в регулировании абортов. Кроме вечного ожидания решения Верховного Суда, которое должно быть принято в соответствии с Конституцией, американцы, сведущие в фундаментальном праве и/или заинтересованные в теме абортов, имеют, однако некоторый законодательный ресурс. Статья 3 раздел 2 Конституции дают Конгрессу полномочие лишать суды, включая Верховный, юрисдикции над широким спектром вопросов. Вследствие решения по делу Дреда Скотта 1857 года, аболиционисты потребовали лишить суды юрисдикции над делами, связанными с рабством. Суды также были лишены юрисдикции над делами о «политике Реконструкции» в 1860х годах.

Если федеральные суды отказываются следовать Конституции, Конгресс должен применить против них конституционное снадобье. Простым большинством Конгресс может лишить федеральные суды юрисдикции над делами об абортах, тем самым автоматически отменив неконституционное решение по делу Роя. С этого момента тема вернется на уровень штатов, где она по Конституции и должна находиться, ибо про апеллирование по ней к федеральным судам никогда и нигде ничего не говорилось. (Я предлагал Палате представителей сделать это в акте H.R. 300.).

Давайте, однако, вспомним, что закон имеет очень большое значение. Закон – это не то, что делает аборты возможными - аборты проводились и в 1960е вопреки закону. Суды пошли на поводу социальных и моральных изменений в обществе. Закон отражает мораль народа. В конечном счете, при наличии или отсутствии закона мораль дается нам родителями, духовенством, сохраняется в том, как мы воспитываем детей, как мы общаемся с соседями и друзьями. Тем, какой пример мы подаем, определяются изменения в культуре.

Тем, кто доказывает, что штатам нельзя позволять самостоятельно принимать решения об абортах, потому что некоторые примут неверное решение, я могу ответить, что это достойный аргумент для сторонников единого мирового правительства – как же мы можем позволять отдельным государствам принимать решения по поводу абортов, они же могут принять неправильное решение! Однако же опасность единого мирового правительства очевидна всем, несмотря на аборты.

Поэтому давайте займем конституционную позицию, которая понятна, достижима и дает хорошие результаты, избегая при этом утопической идеи о том, что зло может быть окончательно побеждено. Подход Отцов-основателей не решит все проблемы и не будет совершенным. Но тот, кто ищет в этом мире совершенства, будет, боюсь, постоянно разочаровываться.

То же относится и к молитвам в школах. Эти вопросы никогда не решались федеральными судьями. Одной из главных целей Американской революции было восстановление принципа местного самоуправления. Британцы отрицали то, что колониальные законодатели должны иметь право принимать политические решения. Колонисты, в свою очередь, настаивали, что будут подчиняться только избранным ими представителям. Это оставалось операционным принципом, как Статей Конфедерации, так и Конституции: локальные законодательные собрания имеют власть везде, кроме местностей, в которых они отказались от власти.

Мы привыкли считать нормальным то, что девять судей в Вашингтоне решают вопросы социальной политики, которые влияют на каждый округ, каждую семью и каждого индивида в Америке. Одна сторона дебатов надеется, что судьи должны принять один набор правил, другая поддерживает иной набор. Исходная посылка о том, что такая централизация нужна и другой альтернативы нет, никогда не подвергается сомнению или, во всяком случае, подвергается сомнению не так часто как должна бы. Отцы-основатели никогда не хотели сделать все округа Америки в точности одинаковыми – если этот импульс где-то и был, то он тоталитарен – или что все дискуссионные вопросы социальных ценностей должны решаться федеральными судьями. Конституционным подходом к решению всех спорных вопросов, который в явном виде не сформулирован в нашем основном законе, является принцип: пусть округа и местности управляются самостоятельно.

Отцы-основатели сильно удивились бы, каким политизированным стало наше общество, что любой вопрос, по которому расходятся мнения, становится федеральным и решается в Вашингтоне. Джефферсон предупреждал: «Когда все правительства, местные и зарубежные, будут по большим и малым поводам обращаться в Вашингтон как в центр силы, это сделает бессмысленным ограничение одними правительствами других, власть неминуемо станет коррумпированной и деспотической – как и любое правительство, на которое мы не можем влиять». Кто еще нас должен предупредить чтобы мы послушали?

Если вкратце, то как мы должны отрицать имперские интересы за рубежом, так мы должны отрицать их и внутри страны. Единообразная социальная политика, диктуемая невыборными федеральными судьями, на которых имеет влияние империалистический капитал - не та система, на которую американцы подписывались, ратифицируя Конституцию.

Некоторые люди утверждают, что доктрина прав штатов - один из центральных принципов Томаса Джефферсона - ответственна за расизм. Но расизм – это порок разума и может возникать в любом государстве независимо от того, централизована оно как гитлеровская Германия или децентрализована, как наша страна. В «Mein Kampf» Гитлер с восторгом говорит о процессе централизации власти, проходящем во всем мире, когда местному самоуправлению остается все меньше власти. Это была тенденция, которую он хотел продолжить в Германии для построения "сильного национального Рейха", в котором центральное правительство могло бы диктовать свою волю. Гитлер писал:

«Национал-социализм, в принципе, должен претендовать на право применять свои принципы на территории всей Германии без учета предыдущих федеративных границ, и продвигать свои идеи и концепции. Как церкви не обращают внимания на границы и не стеснены политическими рубежами, так и национально-социалистическая идея не будет более зажата границами земель нашего отечества. Национал-социалистическая идея – не для какой-то одной федеративной единицы – когда-нибудь она станет править германской нацией».

Ни одна форма политической организации не устойчива к жестоким злоупотреблениям, такими как законы Джима Кроу, посредством которых правительство намеревается регулировать то, как группам людей взаимодействовать друг с другом. Мирное неповиновение таким законам, которое я поддерживаю всеми фибрами души, иногда необходимо на любом уровне правления. Людям приходится использовать это как последнее средство для того, чтобы бороться с несправедливостью, где бы она не происходила.

В долгосрочном аспекте расизм может быть побежден только философией индивидуализма, которую я продвигаю всю мою жизнь. Наши права принадлежат нам не потому что мы принадлежим к какой-то группе, а потому что мы индивиды. И как индивиды мы должны уважать друг друга. Расизм - это особенно одиозная форма коллективизма, в которой индивиды оцениваются не по заслугам, а из-за принадлежности к какой-либо группе. Ничто в моей политической философии, которая строго противоположна расовому тоталитаризму, не допустит такого образа мысли. Напротив, моя философия индивидуализма - это наиболее радикальный интеллектуальный вызов расизму, который можно вообразить.