Читать онлайн «ID. Identity и ее решающая роль в защите демократии». Страница 15

— Пусть они немедленно покинут помещение, мне не нужны жандармы в моем магазине!

— Они уйдут, когда уйду я А как все-таки насчет книги?

— Книги нет! — отрезала продавщица.

— Большое спасибо. — сказал я и покинул этот заповедник исторического материализма с его музейными экспонатами.

Карл Маркс, Фридрих Энгельс. Владимир Ленин и Иосиф Сталин мертвы, и их последнее пристанище — этот книжный магазин Означает ли это, что закончилась и атака, организованная ими на identity? К сожалению, нет: прямо из этого магазина я вернулся в университетские кампусы, где должен был защищать право человека на его историю и принадлежность к своему народу против других, гораздо более изощренных атак.

Вторая после Маркса большая атака на концепцию identity была предпринята во второй половине XX века социологами и философами, разработавшими цепый ряд теорий, которые я объединяю под названием «postidentity». Эти теории включают в себя постнационализм, в центре которого — идея глобального общества, постмодернизм, для которого любые формы identity являются нестабильными и преходящими, и мультикультурализм, отрицающий необходимость существования приоритетной культуры общества и утверждающий абсолютное равноправие самых различных, часто противоположных культур в рамках одного и того же общества.

Postidentity немало заимствует от марксизма как в своем стремлении к миру без значительных различий, так и в разделении identities на хорошие и плохие в зависимости от того, какой цели они служат Так же как и марксизм, все эти теории стремятся к построению мира, в котором стерты основные различия между странами и народами и в котором нации могут быть положительными или отрицательными, хорошими или плохими в зависимости от того, какой цели они служат. Но есть и немаловажные различия. Первое и наиболее очевидное состоит в том, что для марксизма ведущим, основным было классовое сознание пролетариата. В отличие от этого философия postidentity стремится к ослаблению любого коллективного самосознания. Второе различие заключается в том, что сторонникам postidentity, в отличие от Маркса, вовсе не нужна политическая партия для достижения своих целей. Главная борьба ведется на культурном поле, где штурмуются не почта, телефон и телеграф, а университетские и научные центры Теории postidentity не столь универсальны, как марксизм: Маркс давал один-единственный ответ на все проблемы человечества — усиление классовой борьбы и построение бесклассового общества Современные идеологи postidentity не так категоричны, но и они разделяют марксистскую мечту' о разрушении всех и всяческих перегородок между людьми. Почему? Потому что они твердо убеждены: именно различия являются главным источником войн, конфликтов и ненависти, именно они мешают созданию единого общества всемирной гармонии, и именно поэтому они должны быть в итоге уничтожены.

В ужасах XX века, в войнах и человеческих катастрофах, которыми была полна его история, теоретики postidentity обвиняют национализм и другие формы коллективной identity. Сильное чувство принадлежности к какой-то одной, особой, отделенной от других группе, будь то этническая, национальная или религиозная, несет в себе, по их мнению, заряд внутренней агрессии. Именно это стремление утвердить одну культуру, одну нацию за счет другой и стало основной причиной опустошительных войн в Европе и экспансии колониализма за ее пределами. При всем своем релятивизме все эти теории сходятся в одном: война есть абсолютное зло, и избежать его надо любой ценой. От этого совсем недалек путь до силлогизма, который объединяет теории постнационализма, постмодернизма и мультикультурализма и дает право назвать их всех теориями postidentity: сильная identity является источником войн, войны — это самое страшное зло, а потому identity — это зло Напрашивающийся вывод чтобы избежать войн, нужно бороться с identity. Это первый и самый гпавный принцип всех теорий postidentity, на который опираются все остальные: от идеи о том, что человек должен отказаться от своей национальности и стать гражданином мира, через идею всемирного государства или другой наднациональной формы, которая уничтожит атавизм под названием «нация», вплоть до доминирующей роли прав человека в системе ценностей postidentity.

Во всех своих формах — постнационализме, постмодернизме и мультикультурализме postidentity видит свою главную задачу в разрушении перегородок, которые разделяют людей. Однако, как и в случае с марксизмом, на пути к этому некоторые обреченные на уничтожение своей identity народы все-таки могут временно играть положительную роль — в зависимости от того, ускоряют они или замедляют достижение гармонии и мира. Таким образом, и здесь нации делятся на хорошие и плохие, на прогрессивные и реакционные. Опираясь на этот принцип, один из основателей теории постнационализма. Эрик Хобсбаум, проводит различие между самим принципом национализма, который помогает преодолеть феодальную раздробленность на кланы и племена, и «новыми» национальностями, которые, наоборот, выражают привязанность нации к тому или иному языку или диалекту, к тому или иному клочку земли и потому ведут к раздробленности, удаляя нас от идеала всеобщего уравнительного универсализма Габсбургская. Оттоманская и Российская империи сплавливали нации, преодолевая их узость и обособленность В лекции, прочитанной в 1991 году в Чикаго. Хобсбаум утверждал, что эти империи «ставили своей целью увеличить размеры человеческих, социальных, политических и культурных единиц, объединить и расширить их, вместо того чтобы изолировать и ограничить». В отличие от этих империй Хобсбаум отрицательно относится к возникновению национальных европейских государств после Первой мировой войны, поскольку, по мнению Хобсбаума, они отличались тенденциями к сепаратизму и ксенофобии и могли существовать только за счет «массовой сегрегации, насильственной ассими-геноцида и массового перемещения народов» В отпичие от Европы антиколониальный национализм третьего мира получает положительную оценку Хобсбаума, поскольку он преодолевает «племенные, общинные и другие секторальные и региональные самоидентификации, помогая сплавить их в нацию».

Параллели между прогрессивным и реакционным национализмом Хобсбаума и плохими и хорошими нациями Маркса и Энгельса видны невооруженным глазом. При этом Хобсбаум особо критикует «новый национализм», который захлестнул мир в результате падения коммунистической системы — той самой системы, которая «сумела установить политическую стабильность на большей части Европы» и чей распад привел к краху «плановой экономики и ее неизменного спутника — социальной защищенности».

В этой связи нелишним будет напомнить, что Советы установили эту политическую стабильность, посылая войска в Прагу в 1943 и 1968 году, в Берлин в 1953 году и в Будапешт в 1956 году, построив берлинскую стену и заперев сотни миллионов людей за железным занавесом. Что же касается социальной защищенности, то она походила на пайку, которую получает зэк от тюремного начальства.

То, что ведущие теоретики postidentity заимствовали свои идеи из марксизма, неудивительно: Хобсбаум присоединился к британской компартии в 1930-е годы В течение многих лет он был апологетом СССР и оправдывал вторжение в Венгрию даже тогда, когда другие компартии осудили его В автобиографии, опубликованной в 2002 году, через много лет после того, как преступления коммунистического режима стали достоянием гласности, этот уважаемый профессор писал: «До сих пор я ловлю себя на том, что отношусь к памяти и традициям СССР со снисходительным всепрощением, пониманием и нежностью». Как он сам признался, «я все еще несу в себе мечту Октября».

Не все лидеры postidentity мечтают об Октябрьской революции, но идеи Хобсбаума о мире, лишенном наций, по-прежнему пользуются широким спросом и резонируют в работах других идеологов postidentity. Мэри Калдор, профессор Лондонской школы экономики, также критикует плохой «новый национализм», который обращен к традициям прошлого, имеет глубокие культурные корни и служит для того, чтобы «узаконить существующие национальные государства» путем исключения представителей других национальностей. По Калдор, именно этот национализм особенно агрессивен, он «выражает глубинную связь современного государства с войной» и фактически «имеет много общего с религиозным фундаментализмом»; то есть национализм сам по себе становится формой религиозного фундаментализма В отпичие от него «хороший национализм» — это то, что она называет «малым» национализмом, который носит не политический, а культурный характер. Он прогрессивен, потому что понимает свой собственный временный характер и готов играть свою роль в процессе глобализации мира, то есть, в конечном счете, раствориться в глобальной Европе.