Читать онлайн «После капитализма. Будущее западной цивилизации». Страница 11

Разумеется, это не означает, что в будущем исчезнут крупные компании, но величина компаний не означает большое количество реальных факторов производства, работающих по единому плану, обладающих организационной зависимостью от единого центра и находящихся в достаточно стабильных отношениях между собой. Иными словами, большая компания будущего совсем не обязательно будет означать большую и стабильную производственную организацию. Для капитализма (а капитализм в ближайшем будущем никуда не денется) компания — это прежде всего собственник капитала, а этот капитал может воплощаться в самые разные производственные реальности. Тенденция, которую мы сегодня наблюдаем, заключается в том, что «инкарнации» капитала в производственные структуры следуют друг за другом все быстрее, перевоплощения капитала ускоряются, так что стабильные структуры вообще исчезают. За изменением производственной и организационной конфигурации крупных корпораций будущего придется следить в ежедневном режиме, как сегодня следят за биржевым курсом. Следует заметить, что структура собственности в корпорациях, чьи акции продаются на бирже, также изменяется ежедневно. Состав владельцев компании может меняться мгновенно. Но в будущем также мгновенно может меняться и состав работающих на компанию работников, коллективов и производственных подразделений. Островком стабильности в этом море всеобщей изменчивости остается только менеджмент корпорации, ее штабная структура, служащая точкой связи между эфемерным и все время меняющимся составом собственников и эфемерными и все время меняющимися производственными сетями. Впрочем, штаб, оторвавшийся от подчиненных ему производственных подразделений, перестает быть штабом в собственном смысле слова. Все субъекты экономической деятельности, пользуясь удачным выражением М. Кастельса, «будут связаны друг с другом в многосторонних сетях с изменчивой геометрией обязательств, ответственности, союзов и субординаций»[2].

Страх перед гигантскими корпорациями, которые будут управлять, могут управлять или уже управляют миром, страх, который проявляется в идеологии антиглобалистов, в футурологических сценариях (вроде сценария замены государства корпорациями, описанного в книге Бернарда Лиетара «Будущее денег»), а также в фантастике (примером чего может служить роман Кирилла Бенедиктова «Война за Асгард»), представляет собой типичную экстраполяцию современных проблем, над которой наши потомки будут смеяться, поскольку столкнутся с не менее серьезными, но совсем другими проблемами. На фоне новейших и наиболее важных тенденций в развитии цивилизации гигантские концерны уже выглядят как доисторические монстры, мамонты или динозавры, слишком неуклюжие для наших времен, становящихся все более динамичными. Для того чтобы монстры-корпорации выглядели грозными, они должны как минимум существовать в течение достаточно длительного времени, между тем образ будущей экономики представляется скорее как игра постоянно возникающих и исчезающих структур, как постоянные и мгновенные изменения комбинаций производственных единиц, соединяющихся для выполнения определенных проектов или производственных программ и тут же разъединяющихся, чтобы участвовать в иных комбинациях.

При этом координационные и руководящие штабы будут также участвовать в этой игре. Будущее управление производством, как это можно представить исходя из нынешних тенденций, ассоциируется не столько со штаб-квартирой крупной корпорации, сколько с консалтинговой компанией, предлагающей свои услуги по управлению проектами.

При анализе проблемы корпорации может иметь различие «структуры» и «инфраструктуры». В понятии «инфраструктура» содержится момент ценностной вторичности; «Инфраструктура» буквально «подструктура». Существует некая «основная» структура, решающая важные задачи, удовлетворяющая потребности заказчика, и есть «подструктура», обеспечивающая работу основной структуры. В том нарастании динамизма, которое мы можем провидеть в будущем, различие между структурой и инфраструктурой будет еще предполагать немаловажное различие степени изменчивости. Экономика будущего — это «пляска» постоянно меняющих свои конфигурации структур, происходящая на базе несколько более постоянной (хотя, разумеется, тоже быстро меняющейся) инфраструктуры. Инфраструктура должна будет позволять структурам быстро перестраивать свою конфигурацию. Классический концерн, которого мы все привыкли бояться, предполагает единство структуры и инфраструктуры, что достаточно бессмысленно, поскольку их различие как раз и базируется на том, что инфраструктура всегда долговечнее структуры. Образ прошлого — это офис корпорации, находящейся в собственном здании. Образ настоящего и будущего — здания офисных центров, предоставляющие в аренду офисы для постоянно меняющегося набора структур, а также виртуальные и дистанционно-распределенные офисы.

Как известно, самым популярным прилагательным, которым и в народной, и в профессиональной (якобы) футурологии характеризуют социальные отношения ближайших десятилетий, является эпитет «сетевой» — слово, знаменующее и поклонение Интернету, и всеобщую уверенность, что компьютерная сеть служит моделью для всех наиболее перспективных социальных взаимодействий. Между тем, как всякая метафора, слово «сеть» обладает недостатками: оно хорошо подчеркивает «распределенный» характер выполняемых функций и отсутствие четко выраженной иерархии, но оно не делает акцента на подвижность и изменчивость социальных структур. Сеть может быть и застывшей, между тем как ускорение исторического развития, рыночная конкуренция и нарастающий технический прогресс требуют от социальных структур предельной гибкости. Если в недавнем прошлом (да, в сущности, и в настоящем) идеалом производства являлась стационарная структура, постоянно выполняющая одни и те же функции либо даже изменяющая свои функции, но остающаяся в целом все той же, то ожидающая нас эпоха тотальной мобильности требует режима постоянного возникновения и исчезновения различных структур. Каждая новая производственная программа, каждый новый проект предполагает возникновение под него особой комбинации производственных агентов, распадающейся сразу после того, как проект оказывается выполнен, или после того, как требуется его прекращение из-за морального устаревания. Такое общество стоит скорее назвать не сетевым, а комбинаторным или, скажем, комбинаторно-сетевым, подчеркивая, что его институциональная структура постоянно изменяется, образуя все новые и новые комбинации сетевого типа. Можно также вспомнить введенный Элвином Тоффлером термин «адхократия», под ним сегодня понимают создание внутри компаний временных подразделений для решения новых задач и реализации отдельных проектов. Комбинаторно-сетевое общество возникает из превращения «адкхократии» в доминирующую форму менеджмента и производственных отношений вообще.

Комбинаторное общество требует предельной, насколько возможно, миниатюризации экономических агентов, поскольку чем мельче агент, тем легче он выходит из данной структуры и входит в новую, тем большего разнообразия могут достигать образующиеся сети, комбинируя агентов. Этот процесс вполне можно сопоставить с тенденцией миниатюризации техники, которая, согласно пророчеству Станислава Лема, должна превратить техносферу в некое марево микроскопических техновирусов, способных в любой момент создать любую комбинацию, необходимую человеку.

В социальной сфере естественным пределом дробления является человек, индивид, таким образом, «идеальное» комбинаторно-сетевое общество вообще не должно знать постоянных коллективных структур — ни концернов, ни учреждений, ни даже народов, только «марево» индивидов, вступающих друг с другом во временные кооперативные комбинации для выполнения тех или иных задач. Индивидуализм, процессы атомизации индивида, определяющие эволюцию западной цивилизации на протяжении, самое малое, двух последних веков, теперь, задним числом, могут рассматриваться как средства подготовки гибкости производственных структур — гибкости, обеспечиваемой автономностью их базового «атома», «кирпичика», не впаивающегося «насмерть» в сообщества, к которым принадлежит, и потому легко их меняющего.

В сущности, речь идет о прекращении капитализма, если под последним понимать систему организации хозяйства, базирующуюся — согласно указаниям Маркса — на частной собственности, на средствах производства и наемном труде. Образу субъекта классического капитализма — владельца капитала и нанимателя трудящихся — противостоит субъект постиндустриального общества, индивидуальный труженик, сидящий за компьютером или пользующийся другими сугубо индивидуализированными средствами производства и вступающий в сложные комбинации, сетевые взаимодействия и «временные альянсы» для выполнения сколь угодно сложных производственных программ.