Читать онлайн «Критика теории «Деформированного рабочего государства»». Страница 12

Но не по этим соображениям (абсолютно марксистским) Троцкий отвергает концепцию «государственного капитализма». Он ее отвергает потому, что в его глазах Россия не является более капиталистической. Способ, которым он достигает этого результата, показывает до какой степени опустошительной была контрреволюция. Автор «Анти-Каутского» опустился до уровня вульгарного марксиста. «Попытка представить советскую бюрократию как класс «государственных капиталистов» заведомо не выдерживает критики. У бюрократии нет ни акций, ни облигаций (Л. Троцкий, «Преданная революция», М., 1990, стр.207). Конечно, бюрократия никогда не может быть классом. Она может быть только бюрократией государства, которое само является инструментом классового господства. Если есть бюрократия, значит имеются и классы и задачей марксизма остается изучение данного способа производства. Однако это совсем не то, что делает Троцкий. Как пытается он привести в замешательство своего оппонента, сторонника теории, что бюрократия является классом? Доказывая ему, что с точки зрения уровня развития производства абсолютно невозможно более говорить о капитализме в России? Нет. Троцкий совершает еще более грубую ошибку, чем тот, кто пытался доказать, что бюрократия это класс. Он старается показать, что в области потребления бюрократия не может быть приравнена к буржуазии. Вместо владения облигациями, бюрократия довольствуется получением повышенной заработной платы. Мы уже убедились, что общество целиком состоящее из лиц наемного труда было бы обществом чисто капиталистическим. Существование наемных директоров в национализированной промышленности, следовательно, далеко от того, чтобы служить доказательством исчезновения капитализма. Чтобы придать большую силу своим доказательствам, Троцкий добавляет: «Своих прав на эксплуатацию государственного аппарата отдельный чиновник не может передать по наследству» (там же). Заметим, что согласно марксистской теории, государство не может быть объектом эксплуатации, поскольку оно является лишь средством для поддержания эксплуатации, источник которой находится вне его и оно, само по себе, является лишь следствием этой эксплуатации. Таким образом, отсутствие права наследования придало бы, по мнению Троцкого, новую силу ранее выдвинутому аргументу об отсутствии частной собственности на крупные средства производства. Наша позиция не такова. Право наследования не является чертой собственно капитализма, и капитализм вполне может без него обойтись. Можно даже сказать, что отсутствие права наследования может позволить капиталу наилучшим способом распределять живой материал, который он подчиняет себе, чтобы обеспечить свое функционирование. При капитализме дети эксплуатируемых могут стать руководителями предприятий. Деньги и способность обеспечить производство прибавочной стоимости — вот узы, которые обеспечивают связность общества. Упразднение права наследования полностью совместимо с капитализмом, даже с капитализмом относительно отсталым, как это имеет место в России. Оно обеспечивает «равенство шансов» стать эксплуататором в обществе вполне сложившейся эксплуатации; оно, следовательно, ни в малейшей степени не упраздняет эксплуатацию. Судите сами о ничтожности теории, на базе которой Троцкий пытается создать Четвертый Интернационал: бюрократия не является классом, поскольку не обладает частной собственностью на средства производства, но если бы ей удалось вновь ввести эту собственность, она бы трансформировалась в класс: «Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущий класс» (там же, стр.210). Или вот еще: «Бюрократия еще не создала для своего господства социальной опоры, в виде особых форм собственности» (там же, стр.207). В области исторического идеализма редко кто говорил лучше. Таким образом, далекие от того, чтобы быть продуктом определенных социальных условий и осознать свои интересы только после своего появления на базе определенных производственных отношений, классы в начальный период существуют в форме каст и лишь затем создают «социальную базу» своего господства. Это антибюрократическая фантасмагория, но ни в коем случае не материализм. Класс становится таковым только после того, как он создаст «социальную базу» своего господства! Более того, в случае с «бюрократией» этой социальной базой были бы… «особые формы собственности»!!! Мы не только впадаем при этом в полный идеализм, но и целиком остаемся в плену вульгарного марксизма. Эволюция российского общества рассматривается здесь не под углом «производственных отношений», а под углом несколько более узким, можно даже сказать демократическим, «злоупотребления властью» и привилегий в области потребления! Для Троцкого времен «Преданной революции» (quantum mutatus ab illo!), бюрократия может превратиться в буржуазию, если ей удастся… восстановить частную собственность на средства производства!!! Весь исторический материализм, таким образом, становится с ног на голову!

Изучение политической программы троцкистов в СССР покажет нам до какой степени Троцкий времен «Терроризма и коммунизма» прав по отношению к Троцкому периода изгнания, когда он лаконично замечает: «Действительность не прощает ни одной теоретической ошибки». Позицию лидера большевиков-ленинцев, а позже основателя Четвертого Интернационала, можно резюмировать следующим образом. В России, несмотря на обобществление средств производства, остаются в силе буржуазные нормы распределения, которые бюрократия отстаивает и которыми она злоупотребляет, чтобы извлечь из них привилегии. В этих условиях планирование осуществляется не демократическими, а бюрократическими методами, что вызывает серьезные деформации и разбазаривание средств. Вывод: экономическое развитие — это хорошо, паразитическое потребление бюрократии, которое тормозит процесс накопления — это плохо.

Эта теория ставит Троцкого и троцкистов не в ряды врагов мирового капитала и не в ряды сторонников разрушения капиталистических форм производства (которые признают революционный характер капитализма по отношению к предыдущим способам производства), но в ряды демократических защитников накопления капитала в России. Что отличает марксистов от идеологов буржуазии, так это именно то, что они никогда не поют дифирамбов «прогрессу» (и, в частности, прогрессу экономическому) вообще, но они всегда с особой тщательностью различают формы «экономического прогресса», поскольку в историческом плане рост общественной производительности труда приводит к изменению старых форм производства, их революционному разрушению и появлению новых форм. Весь исторический материализм заключается именно в умении отличать различные формы «экономического прогресса» или развития производительных сил, а прогресс вообще, коротко говоря, просто является чистой буржуазной абстракцией. Однако Троцкий, вкупе со Сталиным и со всей прогрессистской шайкой друзей СССР принялся воспевать чудесное экономическое развитие, ставшее возможным, по его мнению, в результате завоеваний Октября. Контрреволюция была столь ужасной, что Троцкий смог прослыть экстремистом когда пел дифирамбы варварскому и кровавому первоначальному накоплению на костях пролетариата, а занятая им личная позиция явилась поддержкой «слева» сталинским (буржуазным) тезисам, согласно которым социализм позволяет достичь темпов экономического развития недоступных капитализму. Марксисты (которые не участвовали в создании Четвертого Интернационала) также признали огромный прогресс, которого достигла Россия под энергичным руководством Сталина, но никогда не позволяли ослепить себя бессмысленной ненавистью к тирану. Они сделали это оставаясь марксистами, поскольку они открыто приветствовали этот прогресс как буржуазный и поняли, что он утверждает на огромной территории капиталистические производственные отношения. Троцкий же, напротив, позорнейшим образом спутал «переход к социализму» с первоначальным капиталистическим накоплением, два исторических явления не имеющих друг с другом ничего общего, поскольку одно из них представляет рождение, второе — исчезновение капиталистического способа производства. «Если считать, что задачей социализма является создание бесклассового общества, — пишет он в «Преданной революции», — основанного на солидарности и гармоническом удовлетворении всех потребностей, то в этом основном смысле в СССР социализма еще нет и в помине». (Л. Троцкий, «Преданная революция», М., 1990, стр.6). Вот это замечательно. Но продолжение приводит в отчаяние. «Правда, противоречия советского общества глубоко отличаются по природе своей от противоречий капитализма» (там же). Троцкий в период своего изгнания был настоящим сталинистским демократом, сторонником экономического развития России, которая освободилась бы от своих бюрократических пороков. То, что это развитие осуществлялось бы в буржуазных формах, оставляло его совершенно безразличным по той простой причине, что он не понимал смысла происходящего. Отсюда его восторги по поводу триумфа индустриализации, которые не представляли бы опасности, если бы он провозгласил капиталистический характер развития России (марксисты всегда рассматривали как прогрессивное развитие капитализма в отсталых странах), но которые содержали катастрофическую теоретическую и политическую путаницу с того момента, когда он стал приветствовать его как «социалистический». Нет недостатка в победных возгласах, вырывавшихся у вождя Четвертого Интернационала по поводу «чуда» плановой экономики, такой, например, какой можно прочесть в начале «Преданной революции»: «С господами буржуазными экономистами спорить больше не о чем: социализм доказал свое право на победу не на страницах «капитала», а на хозяйственной арене, составляющей шестую часть земной поверхности; не языком диалектики, а языком железа, цемента и электричества» (там же, стр. 9). В его работе «Марксизм и наше время» можно еще прочитать следующее: «то, что обобществление средств производства дает огромную экономическую выгоду, доказано не только в теории, но и опытом СССР, несмотря на ограниченные рамки этого опыта». «Социализм» и «капитализм» измеряются здесь на один аршин, описываются одним и тем же языком: языком железа, стали и электричества. Социализм более не предстает одновременно и как антипод и как преемник капитализма, но лишь как удачливый конкурент, который бежит быстрее последнего и в том же направлении. И чтобы «оправдать» в какой-то степени «бюрократические пороки» России, Троцкий не находит ничего более убедительного, чем этот жалкий аргумент, совершенно недостойный автора «Уроков Парижской коммуны»: «В самом деле, Маркс никогда не говорил, что социализм мог бы быть полным применительно к отдельно взятой, тем более отсталой стране.» И здесь у нас просто не хватит мужества ожесточиться против орла упавшего на птичий двор.