Читать онлайн «Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина». Страница 34

Мне дали весьма отчетливо понять, что Украине надо попытаться пойти тем же путем, каким пошла уже Эстония. Я поспешил предупредить об этом украинское правительство, но там к этому отнеслись, насколько я в этом мог впоследствии убедиться, без должного внимания. Впрочем, и трудно было им предпринять какие-либо практические шаги, раз другая сторона, большевики, так упорно добивалась удержания за собою именно Украины, как житницы для Москвы.

В Лондоне же можно было, по крайней мере, обратиться за содействием к Labour Party, которая имела тогда огромное влияние на российских большевиков.

Завязалась переписка и переговоры с лидерами рабочей партии. Гендерсон и его сотрудники, равно как и депутаты левых групп Кенворси и Вэджвуд, заинтересовались украинским вопросом, просили дать им литературу и т. д. Но особенно характерной была наша встреча с Вильямсом. Зангвилль представил ему меня и Вишницера по окончании грандиозного митинга рабочей партии, на котором мы присутствовали. Митинг этот состоялся в самом большом помещении Лондона, Albert Hall, присутствовало до 15 000 народу. Сначала играл орган, и под песни английских рабочих шла в публике раздача портретов и биографий Ленина и Троцкого. Это было в ту пору, когда английские рабочие не успели еще распознать сущность российского большевизма. Ленин и Троцкий являлись еще для них апостолами социализма и грядущего счастья рабочих масс.

В числе ораторов выступали видные вожди рабочих, а также и представители других групп, сочувствующих рабочей партии. В качестве гостя выступил Зангвилль, который произнес лучшую речь на этом митинге. Говоря о большевистском опыте, он остроумно заметил, что все же опыты проделываются всегда раньше в лабораториях, а потому он рекомендовал советскому правительству ограничиться Великороссией, которая также была слишком большой лабораторией для начала, и освободить от этих опытов те государственные новообразования, которые возникли на почве национального самоопределения, в том числе и Украину.

Вильямс лаконически заявил нам о его сочувствии украинскому движению. «Великороссия хочет Советы, пусть их имеет, Украина хочет парламент – да сбудется ее воля», – резюмировал свою мысль этот сильный человек, от влияния которого зависели решения всех железнодорожных рабочих в Англии. Вильямс хотел забастовку – и была забастовка. Но его сила заключалась в том, что он не так часто и не так легко «хотел забастовку».

Однако в отношении Украины его хотение не могло явиться решающим. К тому же большевики тоже не дремали. Они старались убедить английскую рабочую партию в том, что Петлюра – контрреволюционер, что он идет с реакционными кругами Польши. До конца апреля еще можно было бороться с этими слухами, которые распускались большевиками. Но как только в Лондоне получились сведения о подписании украинским правительством в Варшаве соглашения с Польшей, так тотчас же рабочая партия прервала с нами всякие сношения. Объясняется это тем представлением о силе реакционных слоев Польши, которое существует в Англии. И поэтому соглашение с Польшей сделало одиозным в глазах английского рабочего также и украинское национальное движение.

Для того чтобы хоть несколько парализовать такой поворот в отношениях рабочей партии, я усиленно звал в Лондон тех представителей левых украинских партий, которые жили за границей и не входили в состав правительства. Я писал, между прочим, об этом и Шульгину в Чехию, прося его воздействовать в этом отношении на Грушевского, а также и на социал-демократов. Однако ни Грушевский, ни Шраг, ни Матюшенко не приехали. Мы же, официальная миссия, были уже в глазах рабочей партии союзниками Польши.

Со времени соглашения с Польшей началось охлаждение к нам и со стороны несоциалистической печати. Польша представлялась в Англии форпостом французского влияния на Востоке Европы. Тот, кто шел с Польшей, попадал в фарватер французского влияния. Широкие круги в Англии не знали и не хотели знать никаких тайных договоров о сферах влияния Англии и Франции. Начиналась явная оппозиция английского общественного мнения против преобладания польско-французского влияния в Восточной Европе. Но и в официальных кругах явно нащупывалось решение пересмотра этого тайного договора с Францией либо его постепенного аннулирования.

Раньше все крупнейшие органы печати сами обращались к нам, особенно в течение февраля, марта и апреля. Теперь моим талантливым сотрудникам приходилось уже самим брать на себя инициативу хождений и хлопот для помещения самой маленькой заметки.

Точно так же реагировали представители индустрии и финансов, проявившие вначале очень серьезный интерес к Украине. В феврале и марте меня навестили в скромном, но уютном домике, где помещалась наша миссия, директора двух самых крупных английских фирм по постройке портов и железных дорог. Они особенно интересовались вопросом о расширении и полном переустройстве одесского порта, а также постройкой железных дорог на Украине. Всякий, кто трезво оценивает состояние полной разрухи хозяйства на Украине, как и в Великороссии, понимает также всю невозможность возрождения экономической жизни местными силами. Если не распахнуть широко двери иностранному капиталу, то нечего и думать о том, чтобы быстро подняться на ноги.

Но и эти фирмы, и финансовые круги Сити, с которыми я был в контакте, допускали скорее возможность соглашения Украины с большевиками, по образцу прибалтийских государств, нежели соглашение с Польшей. Первое было неосуществимо, ибо большевики не собирались уйти из Украины. Второе же стало фактом в конце апреля. И тогда же оборвались переговоры представителей английской промышленности и финансов с нашей миссией.

Одно лишь английское правительство, верное своим навыкам, не спешило еще с открытым выявлением своего отношения к вопросу о польско-украинском соглашении. Оно выжидало результатов наступления польско-украинских войск на Киев. И хотя его отношение к вероятному исходу этого наступления было скептическое, но все же оно воздерживалось до последней минуты от высказывания своих суждений. Я очень часто виделся тогда с шефом кабинета Ллойд Джорджа, влиятельнейшим в то время Филиппом Керром, но долго не мог добиться от него даже каких-либо намеков по этому поводу. «Поживем – увидим», – повторял он в несколько измененной редакции старую французскую поговорку.

Из выдающихся английских государственных деятелей я поддерживал также отношения с лордом Робертом Сесилем и Асквитом, которых все время информировал и держал в курсе событий на Украине.

Первый из них имел очень смутное представление об украинском движении и с трудом различал, кто есть Петлюра и Раковский. Но при первой же встрече Сесиль просил меня дать ему все материалы, какие только имеются в моем распоряжении. Он просил также прислать ему фотографию Петлюры.

С той поры этот пытливый и добросовестный деятель внимательно следил за всеми событиями на Украине, всегда аккуратно отвечал на письма и т. д. Одновременно он интересовался выяснением участия евреев в большевистском движении, о чем имел преувеличенное представление. Я послал ему в связи с этим вопросом некоторые материалы. Тогда же с ним вступил в переписку по этому же поводу Р. М. Бланк.

С Асквитом я встретился на торжественном обеде общества Лиги Наций. Я был случайно его соседом за столом. Он расспрашивал меня об украинском крестьянстве и особенно интересовался тем, какая украинская политическая партия соответствует английской либеральной партии, лидером которой он является и по сю пору.

Мое соседство с Асквитом весьма заинтриговало тогда многих присутствовавших на этом обеде.

Ко мне потом подходили, знакомились. Случай играет всегда огромную роль в дипломатическом мире, и этот обед дал мне потом доступ и общение с очень интересными людьми. Из представителей других держав особенно тепло относились к украинскому движению Венизелос и Вайда-Воевод.

Венизелос видел в Украине собрата по общим интересам на Черном море. Я с ним виделся неоднократно в Лондоне, Сан-Ремо и в Спа, и он неизменно изъявлял готовность поддержать украинский вопрос перед своими сильными друзьями.

Румынский премьер, Вайда-Воевод, гостивший тогда в Лондоне, родом из Трансильвании, являл собою нагляднейший образец новой Румынии. Он страстно тянулся к свету, идущему с Запада. Это чувствовалось в каждом его слове. Утонченно культурный, он хотел видеть в будущем свою родину такою же. И он не боялся «иностранного засилья», а, напротив, ждал от него блага для своей страны. Мне привелось присутствовать при его горячем споре на эту тему с князем Сапегою, который был тогда польским послом в Лондоне. Сапега, сам получивший от западной культуры все, что только возможно, воспитанный в Лондоне, держался иных взглядов по этому вопросу.