Читать онлайн «Психологический аспект истории и перспектив нынешней глобальной цивилизации». Страница 12

Характер полного спектра трудовой деятельности, обеспечивавшей жизнь общины, и его разпределение по представителям обоих полов были таковы, что премудрая в русских сказках - Василиса, а не некий «Вася», и мама Василисы - Баба Яга. Дело в том, что та часть спектра работ, которая приходилась на долю женщин, протекала большей частью в пределах поселений и была однообразна по своему характеру, вследствие чего многое могло выполняться доброкачественно на основе сформированных привычек-автоматизмов. При ведении таких работ творческий мыслительный потенциал женщин оказывался высвобожденным и мог поддерживать два общественно значимых процесса:

· систематическое накопление, осмысление и переосмысление информации, приносимой в поселение разными людьми и выработкой понимания смысла жизни;

· матрично-эгрегориальной поддержкой деятельности мужчин за пределами поселения [85].

Последнему в женской составляющей спектра деятельности общинников способствовало также и то, что личностное развитие мальчиков и девочек на пути к человечному типу строя психики протекает по разному - оно идёт навстречу друг другу:

· девочки начинают с освоения интуиции и заканчивают овладением разумом;

· мальчики начинают с овладения разумом и заканчивают овладением интуицией;

· воля осваивается и теми, и другими где-то на середине этого пути (конечно если осваивается) [86].

Именно поэтому в обществе, где человечный тип строя психики в личностном развитии к началу юности не достигается, женщины статистически чаще дают правильные ответы на вопросы типа «надо - не надо» что-либо делать сейчас и в будущем, не умея мотивировать, обосновать решение, а мужчины статистически чаще мотивировано способны объяснить, что и как надо было сделать в прошлом для того, чтобы получилось лучше, чем оно получилось реально [87].

Однако характер той части спектра деятельности (в том числе и ратной), которая приходилась в древности на долю мужчин, был таков, что их внимание и творческий потенциал был вовлечён в те виды деятельности, которыми они занимались непосредственно: размечтайся на охоте на кабана о светлом будущем - и в лучшем для тебя случае кабанчик убежит, а в худшем - ты калека и обуза для общинников; то же касается и войны. Поэтому перед мужчинами возможность подумать о смысле жизни вообще открывалась только, когда они достигали общинно признаваемой старости или вследствие полученных увечий или иных нарушений здоровья не могли вести трудовую и ратную деятельность за пределами поселения. Женщина же могла, сидя за прялкой или за ткацким станом, мечтать о будущем, а поскольку мысль материальна, то если она мечтала в открытом жизни настроении, то течение жизни отзывалось её мечте.

Обусловленность жизни всякого индивида благополучием общины в целом выражалась и в самоотверженности в защите общины и других общинников персонально вплоть до самопожертвования в реальном деле, а также в признании за руководством не только права, но и обязанности жертвовать людьми в реальном деле в тяжёлых ситуациях в интересах сохранения жизни общины.

В обычной же - не чрезвычайной обстановке - для общинной этики характерна поддержка общиной и общинниками персонально других людей - от щедрот своих или по способности. И наряду с этим для общинной этики характерно отрицание паразитизма и отказ в поддержке тем, кто идентифицируется в качестве паразита. Соответственно:

Если говорить о «кадровой политике» общины, то в ней главное не то, что община в праве принять со стороны человека, а в том, что община в праве изгнать из себя всякого, кто не поддерживает принятых в ней норм трудовой и житейской этики. [88]

Управление делами в такой компактно проживающей общине, а по существу её самоуправление было основано как на персонально-адресном, так и на циркулярном (для всех) в личном общении разпространении информации и могло быть эффективным только на основе взаимного доверия руководителей и руководимых, а равно и при отсутствии:

· во-первых, лживости как способа замазать и скрыть свои ошибки или управлять людьми как орудиями в достижении каких-либо своих или групповых целей,

· и, во-вторых, личностного самодовольства, в жертву какому «идолу» общество допускает приносить всё, вплоть до жизни других людей, биоценозов и планеты Земля.

По существу это означает, что внутри общины может быть более или менее ярко выраженная профессиональная специализация, но иерархичности личностных взаимоотношений быть не может; и каждый человек для общины, не превысившей порога максимальной численности, дорог.

Здесь особо необходимо обратить внимание на неразрывность в жизни общины взаимной причинно-следственной обусловленности - т.е. алгоритмической закольцованности возпроизводства в жизни - 1) взаимного доверия руководителей и руководимых 2) отсутствия в системе общественных отношений заведомой лжи (ошибки могут быть) и «идола» личностного самодовольства, который не может существовать в обществе без умышленных или вынужденных, в том числе и массовых, человеческих жертвоприношений и надругательства над людьми, над Природой регионов и Планетой, и далее вплоть до богохуления.

Но зерном, из которого вырастает всё, здесь является не знающая изключений правдивость людей в общении друг с другом. Если этого нет, то:

· ложь неизбежно оказывается в основе управленческих решений, что ведёт к ошибкам управления деятельностью и ущербу, наносимому общине в целом или тем или иным общинникам персонально;

· ложь оказывается под защитой культа «идола» чьего-либо личностного или группового самодовольства, что делает управленческие ошибки не только неустранимыми, но и возводит их в ранг системного фактора;

· вследствие ошибок в управлении и умышленного ущерба, наносимого общему делу вследствие самодовольства и сопутствующей ему заведомой лжи, ошибки управления и ущерб накапливаются в процессе управления, что влечёт за собой недоверие руководству со стороны руководимых, саботаж их управленческих решений (тоже не всегда оправданный обстоятельствами), спонтанные всплески и организацию управления, альтернативного по отношению к исторически сложившемуся в той же самой социальной системе, и это ведёт:

O либо к распаду прежней общины, становлению новой и появлению некоторого количества изгоев из числа лжецов и самодовольных, которым не находится места в новой общине [89];

O либо к переходу группы людей, составлявших общину, к управлению, на иных принципах, осуществление которых уничтожает общинный характер их жизни.

Вот в общем-то и всё принципиально значимое, что можно сказать о жизни компактно проживающей на основе своего труда общины, вне зависимости от того, к какой культуре община принадлежит и в каком регионе с какими природно-географическими условиями сложился компактно-общинный уклад жизни. Но всему этому в каждой культуре со сложившимся устойчивым в преемственности поколений компактно-общинным укладом жизни сопутствует и некоторая специфика, отличающая всякую культуру от других. Это касается и культуры компактно-общинного проживания, в которой возник изначальный русский характер.

Но нас будет интересовать не то, что славянские женщины в древности вплетали в причёску специфические украшения (так называемые височные кольца) и каждая племенная группа славян отличалась от других в том числе и стилем височных колец, о чём мало кто ныне знает; а маори в Новой Зеландии делали татуировки, что почти все помнят по роману Жюля Верна “Дети капитана Гранта”; а у кого-то были топоры специфической формы или уникальные узоры на посуде, о чём знают только историки - узкие специалисты по доисторическим культурам.

Нас будет интересовать специфика межобщинных взаимоотношений и цивилизационная специфика культуры, в которой возник и выразился изначальный русский характер.

Однако, выявив ту этику, на основе которой община (в том числе и не компактная) может жить в преемственности поколений, идеализировать жизнь людей и общества в целом в ту эпоху тоже не следует.

Такие «молодецкие забавы» как кулачный бой стенка на стенку - улица на улицу, деревня на деревню, а в городе - район на район, возведённые в ранг праздничных ритуалов [90] или способа свободного времяпрепровождения, и дожившие в таковом качестве до середины 1930-х гг. даже в крупных городах [91], тоже из неё. Злобу в эти «забавы» не вкладывали, за проявления в них злобы кем-либо сами же могли покалечить или убить, но не сразу в ходе боя стенка на стенку, а потом, объяснив предварительно виновнику - за что ему предстоит принять кару. Кровь в этих «забавах» лилась настоящая, зубы, а иногда глаза вылетали, носы, челюсти и рёбра ломались на самом деле, но потерпевшему поражение бойцу достаточно было сеть на землю или не подняться с земли после того, как его сбили с ног, обозначив тем самым всем свою неспособность участвовать в потешном бою дальше. И если осевшего или упавшего кто-то посмел ударить, то после этого у него надолго пропала бы охота так поступать; а может быть он уже никогда и не смог бы участвовать в такой «забаве»: и свои, и чужие отделали бы так, что мало не показалось [92]. Это учило людей самообладанию, сдержанности и определённой заботе о своих.