Читать онлайн «Инерция страха. Социализм и тоталитаризм». Страница 25

Для меня возврат к христианскому сознанию невозможен, как невозможен он, по моему глубокому убеждению, и для подавляющего большинства наших современников. Так что, если бы я разделял точку зрения Солженицына, то я был бы глубоким пессимистом. Но я ее не разделяю. Я утверждаю, что идейные предпосылки тоталитаризма связаны с научными и околонаучными концепциями 19-го, а не 20-го века. Я утверждаю, что в наше время последовательное построение мировоз­зрения на базе научной картины мира и критического научного метода порождает жизнеутверждающее и антитоталитарное общественное сознание, способное к энергичному социальному действию. Это и есть второй устой, на котором покоится мой оптимизм.

Общественное сознание, о котором я говорю, я буду связывать со словом социализм. Это слово употребляется в разных контекстах и в чрезвычайно разных значениях. 

Я начну обсуждение этого вопроса с нескольких цитат из статьи И.Р. Шафаревича "Социализм" в сборнике "Из-под глыб". Шафаревич — убежденный противник социализма, и я совершенно не согласен с его трактовкой причин и сущности этого явления. Но я нахожу знаменательным, что в то время как многие — и, вероятно, большинство — социалистов рассматривают социализм просто как политическое течение, противник социализма призывает видеть в нем всемирно-историческое явление, далеко выходящее за сферу политики и имеющее основу в глубочайших пластах человеческой природы. И в этом я с ним целиком согласен.

Процитировав отрывок из статьи Ленина 'Три источника и три составные части марксизма", затем — идеолога "африканского социализма" Дуду Тиама ("африканские общества всегда жили в рамках эмпирического, естественного социализма, который можно назвать инстинктивным") и идеолога "арабского социализма" эль Афгани ("Социализм является частью религии ислама..."), Шафаревич пишет:

"Что же это за странное явление, о котором можно высказать столь различные суждения? Есть ли это совокупность течений, ничем друг с другом не связанных, но по какой-то непо­нятной причине стремящихся называть себя одним именем? Или же под их внешней пестротой скрывается нечто общее?

По-видимому, далеко еще не найдены ответы на самые основные и бросающиеся в глаза вопросы о социализме, а некоторые вопросы, как мы увидим позже в этой работе, даже и не поставлены. Подобная способность отталкивать от себя рациональное обсуждение сама является еще одним из загадочных свойств этого загадочного явления".

В качестве примеров древнего социализма Шафаревич называет Ур (22-21 в. до н. э.) и империю инков. Учение Платона и некоторые средневековые ереси он также относит к социалистическим учениям. Это наиболее расширительное толкование понятия о социализме, и с ним согласятся немногие. Однако я нахожу такое расширение не лишенным оснований. Сходст­во нашей страны или Китайской Народной Республики с импе­рией инков слишком глубоко и значительно, а ведь не только руководители этих стран, но и просвещенный Запад называет их социалистическими.

Шафаревич далее пишет:

"... если социализм присущ почти всем историческим эпохам и цивилизациям, то его происхождение не может быть объяс­нено никакими причинами, связанными с особенностями кон­кретного периода или культуры: ни противоречием производи­тельных сил и производственных отношений при капитализме, ни свойствами психики африканских или арабских народов. По­пытки такого понимания безнадежно искажают перспективу, втискивая это грандиозное всемирно-историческое явление в непригодные для него рамки частных экономических, истори­ческих и расовых категорий. Мы попробуем дальше подойти к этому вопросу, исходя из противоположной точки зрения: признав, что социализм является одной из основных и наибо­лее универсальных сил, действующих на протяжении всей исто­рии человечества".3

И еще:

"... такая идеология как социализм, способная вдохновлять грандиозные народные движения, создавать своих святых и му­чеников, -- не может быть основана на фальши, должна быть проникнута глубоким внутренним единством".4

Я тоже так думаю. Расхождение состоит в том, что Шафаревич считает основными и первичными чертами социализма "упразднение частной собственности, уничтожение религии, раз­рушение семьи". Он считает, что конечная цель социализма - стирание индивидуальности человека, установление всемирной шигалевщины и тоталитарного государства типа Хаксли-Орвелла. Отсюда Шафаревич делает вывод, что торжество социализ­ма будет фактически смертью человечества и скорее всего при­ведет к его буквальной, физической гибели. А затем он делает следующий — уже совершенно фантастический — вывод, что именно инстинктивное стремление к смерти и является движу­щей силой социализма:

"Как это ни странно кажется сначала, но чем больше знако­мишься с социалистическим мировоззрением, тем яснее стано­вится, что здесь нет ни ошибки, ни аберрации: органическая связь социализма со смертью подсознательно или полусозна­тельно ощущается его последователями, но отнюдь их не отпу­гивает: наоборот, именно она создает притягательность социа­листических движений, является их движущей силой. Такой вывод, конечно, не может быть доказан при помощи логиче­ских дедукций, его можно проверить только сопоставлением с социалистической литературой, с психологией социалисти­ческих движений. Мы же здесь вынуждены ограничиться лишь несколькими разрозненными иллюстрациями".5

Иллюстрации Шафаревича не убеждают в справедливости его тезиса. Он обнаруживает у социалистов готовность пожертво­вать собой для достижения провозглашенной высшей цели, а порой и некоторое любование этой готовностью. Черта эта -вполне общечеловеческая и свойственна отнюдь не только од­ним социалистам, но почему-то именно у социалистов Шафаревич расценивает ее как проявление инстинкта смерти и "пафос гибели". Приводя замечание Энгельса о неизбежности охлажде­ния Земли, Шафаревич и здесь усматривает никак не "плоды работы научного ума, вынужденного склониться перед истиной, как бы сурова она ни была", но проявление инстинкта смерти. В тот же котел идет и убеждение Мао, что "гибель половины на­селения Земного шара была бы не слишком дорогой ценой за победу социализма во всем мире". Затем ставка делается на тео­рию Фрейда, что инстинкт смерти является одним из двух основ­ных сил, определяющих психическую жизнь человека. А даль­ше логика такова:

"И социализм, захватывающий и подчиняющий себе миллио­ны людей в движении, идеальной целью которого является смерть человечества, — конечно, не может быть понят, если не допустить, что те же идеи применимы и в области социальных явлений, то есть что среди основных сил, под действием кото­рых развертывается история, имеется стремление к самоунич­тожению, инстинкт смерти человечества ".

Я все-таки думаю, что инстинкт смерти (если он и сущест­вует) здесь ни при чем. Разрушительные и тоталитарные аспек­ты социализма, которые мы наблюдаем в истории, представля­ются мне не ядром этого явления, а его оболочкой, шлейфом, который можно и обрубить, если понять его происхождение. Каково же ядро социализма? Я утверждаю, что оно имеет ту же природу, что все великие религии, давшие начало великим цивилизациям прошлого и настоящего. Социализм — религия будущей глобальной цивилизации, той цивилизации, которая рождается сейчас в муках.

Уподобление социализма религии — мысль сама по себе не новая. Их сходство слишком бросается в глаза, чтобы не обра­тить на него внимания. Но на протяжении более чем ста лет оно неизменно воспринималось со знаком минус: как социа­листами, так и людьми религиозными. Максимум, на что пошли христиане, это соединить христианскую идейную основу с уме­ренно-социалистической политической программой, что лишь подчеркивает противопоставление социализма религии. Социа­листы приходили в ярость, когда им указывали на сходство социализма с религией. Я же провозглашаю это сходство со знаком плюс. 

Я уже говорил об иерархии целей в поведении высших живот­ных и человека. С точки зрения внешнего наблюдателя, достиже­ние животным различных целей, составляющих эту иерархию, необходимо для продолжения существования и размножения, то есть, в конечном счете, для продолжения существования вида. С субъективной точки зрения, процесс достижения целей связан с эмоциями. Детали кибернетики эмоций нам не извест­ны. Мы знаем только, что невозможность достижения цели, которая каким-то образом уже вписана в иерархию, в план, порождает отрицательную эмоцию, а достижение цели — поло­жительную. При достижении различных целей, например, насыщении, удовлетворении полового инстинкта, победе над противником и т.д. возникают различные эмоции. Тот факт, что эмоции вызываются целями различных уровней, а также разнообразие эмоций и некоторые данные о строении нервной системы заставляют сделать вывод, что эмоции — весьма древнее и общее явление. Вероятно, не будет ошибкой сказать, что каждой цели соответствует своя эмоция, и разнообразие эмоций отражает разнообразие целей.