Читать онлайн ««Евросоюз» Гитлера». Страница 22

Иллюзии относительно «объединенной Европы» испытывал не только Дорио, но и его давнишний конкурент, руководитель коллаборационистской партии «Национально-народное единство» Марсель Деа. Некогда он был радикальным социалистом, но затем перешел в лагерь приверженцев еврофашизма. Марсель Деа считал необходимым сформировать объединенную авторитарную Европу, в которой Германии отводилась особая миссия. В августе 1940 года Деа написал в одной из статей: «Германия должна перейти от войны к миру, от захватов – к сотрудничеству, от гегемонии – к договорным отношениям. Поскольку военная победа является самой неоспоримой из побед, то она сделала Германию повелительницей континента, что возлагает на нее особую миссию. Она должна повести Европу за собой. Сила победы дает не только права, но и налагает обязанности».

Подобно большинству французских коллаборационистов Марсель Деа выступал за объединение Европы, которое должно было произойти при условии «сохранения национальной особенности народов, без противопоставления одной нации другой». Будущую континентальную организации Марсель Деа называл «Европейским сообществом». В предполагаемом им сообществе Франция должна была обрести новый суверенитет. Как ни покажется странным, но среди коллаборационистов были весьма популярны панъевропейские идеи довоенного периода. Именно этим можно объяснить конструкции Деа, которые мало напоминали идеи Гитлера о «новом пространстве». В частности, глава коллаборационистского «Национально-народного единства» писал в одной из статей: «Наступит момент, когда отдельные нации сольются в одно сообщество, когда они плотно прилягут друг к другу как обтесанные камни. Конструкцию этой объединенной Новой Европы можно сравнить с прекраснейшим средневековым собором».

Секретарь все того же «Национально-народного единства» Жорж Альбертини также придерживался идей «Европейского сообщества», в котором якобы все народы должны были сохранить свои особенности. Столь наивное понимание «новой Европы» он изложил в конце 1943 года в одной из газетных статей. В ней он сообщал: «Принимая во внимание, что на конференции в Москве три державы заявили о своем империализме, Новая Европа будет просто призвана уважать интересы наций. Их противостояние спровоцировало в Европе XIX–XX веков несколько крупных конфликтов. Но тем не менее Европа – это слишком древняя территория, на которой сложилось слишком много национальных особенностей. Первое условие – Европа не мыслима без Германии, без Сербии или без Бельгии».

Намерение поддержать Третий рейх во имя строительства «справедливой Европы» – это была либо самая великая глупость, либо самая великая подлость, на которую только мог быть способен молодой политик. Однако многие из французских интеллектуалов заняли именно такую позицию. Они хотя и не принадлежали к какой-то конкретной коллаборационистской партии, но тем не менее рассматривали военное поражение своей страны как предпосылку для строительства «общей Европы», в которой «за борт оказались бы выкинуты все устаревшие структуры и понятия». Немецкая оккупация как бы втягивала Францию в «континентальный блок», в котором она получала особую миссию. Такую мысль высказал Эдуард Винтермайер в своей книге «Европа на марше», которая была издана во Франции в 1943 году. На ее страницах он писал: «Чтобы действительно участвовать в европейском развитии, Франция должна снизойти до уровня истинных и первичных качеств ее народа. Повторное и повсеместное пробуждение сил народа позволит создать Новую Францию в Новой Европе. Если мы будем действовать подобным образом и только так, то сможем связать свое будущее со всем тем, что является истинными ценностями нашего прошлого… Мы не сможем отказаться от этого ни во имя себя, ни во имя Европы. После выбора нового пути французскому народу предстоит объединиться с Новой Германией, что в итоге и породит Новую Европу».

Как видим, рецепт создания «Европейского союза» через объединение и примирение Германии и Франции был выдуман вовсе не гражданскими политиками послевоенного периода, а коллаборационистами периода оккупации. Собственно, и многие из ныне популярных лозунгов были порождены в той же среде в то же самое время. Например, это относится к фразе немецкого профессора Вильгельма Гримма, ставшей весьма популярной у французских коллаборационистов: «Германия – наше Отчество, Франция – ваше Отечество, Европа – наше общее Отечество». Подобные идеи не просто вдохновляли, а буквально зажигали сотрудничавшего с немецкими оккупационными властями Франсиса Делязи. Входивший до войны в синдикалистские и панъевропейские кружки, он рассматривал Вторую мировую войну как своего рода повторение революционной войны 1792 года, которая раз и навсегда изменила европейский континент (а в итоге европейская интеграция – что при Наполеоне, что при Гитлере – оказалась лишь основой для агрессии в отношении России – наверняка, это удел всех евроинтеграций, собственно, как и их бесславная кончина). Подобные идеи он изложил в книге «Европейская революция», которая увидела свет в Париже в 1942 году. Год спустя он была переведена на немецкий язык и переиздана в Берлине. Что же так заинтересовало немецких политиков в творчестве французского писателя? Он предлагал создать что-то вроде Соединенных Штатов Европы, опирающихся на экономическую базу, а именно общую валюту, унифицированные зарплаты и общий уровень жизни. Впрочем, в самой Германии эти идеи были нужны не для реализации, а для манипулирования оккупированными территориями. Зачем применять силу, если есть ослик, который сам охотно бежит за недоступной морковкой?

Как ни покажется странным, но в научных кругах до сих пор нет устоявшегося и общеприменимого определения фашизма. Пожалуй, причина этого кроется в том, что многие историки, равно как и политологи, склонны видеть в фашизме сугубо шовинистическую (то есть предельно националистическую), но никак не транснациональную модель идеологии. Однако в свое время многие из теоретиков европейского фашизма, например, англичанин Освальд Мосли и француз Пьер Дрие ла Рошель полагали, что эпоха традиционного национального государства ушла в прошлое. Во время гражданской войны в Испании (с 1936 по 1938 год) – а у Дриё ла Рошеля и Муссолини уже в их восприятии Первой мировой войны – и связанной с ней интернационализацией вооруженных сил (на франкистской стороне в том числе) правые европейские интеллектуалы задумались над тем, чтобы трактовать фашизм как двигатель общеевропейской трансформации, в которой нации путем специфических для каждой страны «фашистских революций» смогли бы создать «третий бастион», способный противостоять США и Советскому Союзу, провозглашенным «материалистическими сверхдержавами»

Еще в январе 1921 года Муссолини заявил: «Либо политике и жизни в Европе удастся достичь единства, либо ось мировой истории окончательно сместится по ту сторону Атлантики, и с той поры Европа будет играть лишь второразрядную роль в истории человечества». Различные представители праворадикальной интеллигенции при этом понимали фашизм в первую очередь как всеохватывающее восстание против материализма и рационализма, как борьбу против буржуазного декаданса, беспомощности парламентской демократии, которая была не в состоянии решить социальные и национальные проблемы европейских государств.

Общим для теоретиков еврофашизма было то, что защита коренных народов Европы была для них абсолютным приоритетом и что Европа – в духе трактовок Карла Шмитта – представлялась им «большим пространством», в дела которого не должны были вмешиваться все прочие державы мира. При этом корпоративная экономическая система должна обеспечивать экономическое удовлетворение спроса и воспрепятствовать тому, чтобы «Старый свет» деградировал до американского рынка сбыта, тогда как форсируемое классовое примирение по всей Европе путем долевого участия рабочих в доходах предприятий должно было лишить почвы коммунистическую риторику классовой борьбы. Еврофашистские тенденции в межвоенное время существовали во многих праворадикальных движениях Европы, однако в этом-то как раз и состоит основная проблема: не существовало международной организации, которая, подобно Коминтерну, определяла бы единое направление деятельности и утверждала общую программу. Идеологические различия между отдельными странами поразительно велики, и в особенности расовый вопрос становится важным конфликтным моментом. Если испанские фалангисты Хосе Антонио Примо де Риверы считали расовый вопрос не существующим, так как испанская нация для них была историческим образованием, а не расовым или лингвистическим, то другие фашистские движения Европы, например скандинавские, с 1933 года все больше ориентировались на германский национал-социализм. По этим причинам еврофашизм на протяжении многие лет оставался лишь интеллектуальной разновидностью фашизма.