Читать онлайн «Этика и материалистическое понимание истории». Страница 17

Идея развития, повсюду принятая естествознанием и весьма плодотворная также в некоторых специальных отраслях наук о духе, была смертельна для общего их учения, поскольку они представляли буржуазную науку. Буржуазия не могла и после Гегеля двинуться вперёд в своей философии. Она впала в материализм, который далеко уступал материализму XVIII столетия, так как он был чисто естественнонаучным и не давал никакой самостоятельной теории общества. И когда этот ограниченный материализм перестал удовлетворять её, она снова обратилась к старому кантианству, очищенному от всех недостатков, устранённых развившейся с тех пор наукой, но не освобождённому от своей этики, которая представляет бастион, сооружённый против материалистической теории общественного развития.

В экономических науках буржуазия колеблется между историческим пониманием, которое, хотя и видит, конечно, развитие истории, но отрицает необходимые законы этого развития, и другим пониманием, которое, признавая необходимые законы общества, отрицает, всё же, общественное развитие и уже в психологии изолированного первобытного человека думает найти все экономические категории современного общества. К этому пониманию присоединяется ещё естественнонаучное понимание, стремящееся свести законы общества на законы биологии, т. е. на законы растительных и животных организмов, что в сущности тоже означает не что иное, как отрицание всяких самостоятельных законов общественного развития.

С тех пор, как буржуазия стала консервативной, материалистическая теория общественного развития возможна только при пролетарской точке зрения.

Справедливо, что новый диалектический материализм представляет собой своеобразную форму материализма, существенно отличающуюся от чисто естественнонаучного материализма. Некоторые из его поборников хотят, поэтому, чтобы избежать недоразумений, заменить для него слово «материализм» другим словом.

Но если Маркс и Энгельс употребляли слово «материализм», то они делали это по тем же самым причинам, по которым они отказывались свой «Коммунистический манифест» перекрестить в социалистический манифест. Слово «социализм» покрывает собою в настоящее время множество разных явлений, между прочим, и бесспорно ничтожный, христианский и национальный социализм всякого рода: слово же «коммунизм» обозначает, наоборот, недвусмысленно и ясно цель борющегося за своё освобождение революционными средствами пролетариата.

Подобно этому и в обозначении диалектического материализма, как диалектического «монизма» или «критицизма» или «реализма» исчезает всякое противоположение буржуазному миру. Слово «материализм» с самого торжества христианства обозначает философию борьбы против властвующих сил. Поэтому-то оно и получило у буржуазии дурную славу, но именно поэтому мы, приверженцы пролетарской философии всестороннего развития, имеем все основания придерживаться этого названия для нашей философии, которое может быть оправдано также и вещественно.

И этическое воззрение, возникающее из этой философии, может быть названо воззрением материалистическим.

Теперь мы рассмотрим человека с точки зрения материалистического понимания истории в той стадии, в которой мы покинули его в предыдущей главе, на границе, отделяющей его от остального животного царства. Что же возвышает его над ним? Имеются ли между ним и животным царством во всех пунктах только различия в степени или же существует также основное различие? Ни как мыслящее, ни как моральное создание человек не разнится существенно от животного. Но, быть может, различие лежит в том, что человек производит, т. е. приспособляет к своим целям найденные в природе вещества при помощи изменения их формы и положения? Но подобную же деятельность можно найти уже в животном мире. Совершенно оставляя в стороне некоторых насекомых, как, например, пчёл и муравьёв, мы находим у теплокровных животных, да даже и у некоторых рыб, известные виды производительной деятельности, а именно, производство жилищ, гнёзд, земляных построек и тому подобного. И как бы ни было велико при этой производительной деятельности значение унаследованных инстинктов и способностей, она всё же часто приспособляется к различным отношениям настолько целесообразно, что при этом известную роль должно играть сознание, познание причинной связи.

Или, быть может, человека над животным возвышает употребление орудий? Нет, и не это. У обезьян мы находим уже, по крайней мере, зачатки употребления орудий, древесных сучьев для защиты, камней для разбивания орехов и тому подобного. К этому обезьян делает способными их сообразительность, а также и трансформация ног в руки.

Итак, не производство средств потребления и не употребление орудий отличает человека от животного. Но уже ему одному только свойственно производство орудий, которые служат защите и нападению. Животное в лучшем случае в состоянии найти в природе орудие; но оно не в силах изобрести таковое. Оно может производить вещи для своего непосредственного потребления, строить жилища, собирать запасы жизненных продуктов; но оно не загадывает настолько далеко, чтобы производить вещи, которые служат не непосредственно для потребления, но для производства средств потребления.

С производством средств производства начинается превращение в человека человекоподобного животного; с этого момента он отделяется от остального животного мира, чтобы основать своё собственное царство, с особенным характером развития, который совершенно неизвестен остальной природе и не имеет в ней никаких параллелей.

До тех пор, пока животное производит только при помощи своих природных органов или употребляет только те орудия, которые ему доставляет природа, оно не может выходить за пределы средств, предоставленных природой. Его развитие совершается только таким образом, что его собственный организм развивается, его собственные органы преобразовываются, включая сюда и мозг, — медленный и бессознательный процесс, совершающийся путём борьбы за существование, процесс, который при помощи своей сознательной деятельности животное не может никоим образом ускорить.

Напротив, изобретение и произведение орудия, — понимая последнее слово в самом широком смысле, — обозначает, что сам человек сознательно и преднамеренно создаёт себе новые органы или усиливает и удлиняет свои естественные органы, так что он теперь может лучше и легче производить то же, что производили эти органы, и, кроме того, в состоянии добиться результатов, получение которых прежде было для него совершенно невозможно. Но так как человек есть не только животное, одарённое большим умом и руками — необходимая предпосылка употребления и производства орудий, — но, кроме того, должен быть с самого начала общественным животным, то и изобретение и производство орудия каким-нибудь особенно одарённым индивидуумом — Марксом, Кантом или Аристотелем, живущим на деревьях первобытного тропического леса — не погибало со смертью изобретателя. Его племя усваивало изобретение и развивало его далее, приобретало благодаря ему преимущество в борьбе за существование, так что потомки и выходцы из него развивались лучше, чем остальные особи того же вида. С этого момента вся доступная этому племени ловкость служила тому, чтобы совершенствовать это открытие и делать новые открытия.

Если известный уровень сообразительности и развитие рук составляло предпосылку для изобретений и производства орудий, то социальный характер человека представлял предпосылку постоянного накопления новых и совершенствования старых изобретений, т. е. был условием постоянного развития техники. Этот столь медленный, бессознательный и незаметный процесс развития организмов путём борьбы за существование, неизбежный во всём остальном органическом мире, с этих пор всё более уступает в человеческом мире место сознательному превращению, приспособлению и усовершенствованию органов; т. е. такому развитию, которое, если применять современные масштабы, в своих зачатках совершается ещё бесконечно медленно и незаметно, но всё-таки и тогда уже идёт несравненно более быстрым темпом, чем развитие путём естественного подбора. С этого момента технический прогресс образует основу всего развития человечества. На нём одном, а не на какой-либо особенной божественной искре, покоится всё, чем человек отличается от животного.

Всякий отдельный шаг вперёд на этом пути технического развития является уже сознательным и желательным. Всякий из них происходит из стремления искусственно увеличить силы человека за пределы, положенные природой. Но всякий подобный технический прогресс с необходимостью влечёт за собой также и такие действия, которые не вызывались желанием действовать и не могли вызываться им в их виновниках, так как последние не были в состоянии даже предчувствовать их, действия, которые так же, как и действия естественного подбора, можно было бы назвать приспособлением к среде, но к среде, искусственно изменённой самим человеком. При этом приспособлении снова играет роль сознание, познание новой среды и её потребностей, но в этом случае они уже не имеют значения самостоятельной, дающей направление побудительной причины.