Читать онлайн «Порочные круги постсоветской России т.1». Страница 37

Так, из истории церкви известно о конфликте императора Феодосия и епископа Амвросия Медиоланского (Миланского) (IV в.). Император Феодосий приказал избить восставшее население в Салониках, не исключая женщин и детей. Епископ Амвросий обличил его и потребовал отмены указа, однако отмена пришла слишком поздно, и множество невинных жителей пострадали. Епископ Амвросий отправил императору письмо, в котором требовал публичного покаяния. Император долго колебался, однако ему пришлось сдаться перед авторитетом епископа и явиться для принесения покаяния у входа в храм без императорских одежд [51].

Известны случаи изгнания князей из русских городов, одним из которых стало изгнание в 1136 г. Всеволода Мстиславича из Новгорода. Как пишет С.М. Соловьев, «вины Всеволода так означены в летописи: 1) не блюдет смердов; 2) зачем хотел сесть в Переяславле; 3) в битве при Ждановой горе прежде всех побежал из полку; 4) вмешивает Новгород в усобицы…» [53, с. 507]. Изгнание князя стало его политической ответственностью перед новгородским вече. История Европы периода Средних веков и раннего Нового времени также знает примеры попыток призвать политическую власть к ответственности. На данном этапе соответствующие механизмы как и раньше не носили формализованный характер, однако сам принцип ответственности вполне явно выделялся. Он определялся идеей соответствия действий политической власти неким фундаментальным принципам государственного устройства. Всевластию монархов средневековья имелось два важных ограничения. Во-первых, социальные и политические традиции; во-вторых — божественная санкция, которая не только освящала власть монарха, но и ограничивала ее. «Эталон» абсолютистского режима — монархия Бурбонов во Франции — на самом деле являлась сложной системой взаимосвязей между короной и сословиями, которые уже в сочинениях Ж. Бодена начинают отождествляться с понятием «нация». В том случае, если король шел против «органических законов» государства, его политических традиций, «нация» призывала короля к политической ответственности за это. Попытка призвать к ответственности короля Генриха IV, нарушившего одну из основополагающих традиций французской монархии и отошедшего от католицизма, привела к витку религиозных войн во Франции в конце XVI в. В XVII-XVIII вв. наступление королей на права сословий приводило к попыткам парламентов призвать их к ответственности, что вылилось сначала в бунт Фронды, а в 1789 г. спровоцировало революцию. Ответственность монарха являлась важной темой в политической жизни средневековой Германии. По всей видимости, первым заметным случаем привлечения германского императора к политической ответственности является конфликт Генриха IV с папой Григорием VII, в ходе которого немецкий монарх покусился на основополагающую для той эпохи идею примата духовной власти над светской. Впоследствии, его преемники также неоднократно несли ответственность за свои попытки сломать основополагающий для Священной Римской империи принцип «первого среди равных» и подчинить своей власти немецких князей.

Вышеизложенные исторические факты позволяют убедиться в совершеннейшей многогранности исследуемого явления. Осознавая важность тщательного изучения, осмысления и систематизации соответствующих событий, нам, однако, ввиду формата доклада, хотелось бы сосредоточиться на истории возникновения в литературе самого понятия политической ответственности и описании ее формирования как впервые признаваемого всеми субъектами конституционно-политического обычая (традиции). Произошло это в Англии, бывшей исключением, однако ставшей примером для множества других стран на длительное время. Именно Англия подарила миру систему, в рамках которой политические действия и решения политика (министра) оценивались на основе исключительно прагматичных критериев, а смена носителей политической власти не рассматривалась как нечто экстраординарное и революционное. Речь о министерской ответственности перед парламентом, о которой впервые и заговорили как о политической.

Теоретические исследования вопроса об ответственности политических деятелей возникли, по историческим меркам, совсем недавно — около двух столетий назад. В фокусе внимания исследователей оказалась министерская ответственность, сущность которой определялась и ее теоретическое обоснование давалось множеством французских, немецких, английских, а позднее и русских ученых с начала XIX в. вплоть до настоящего времени [3, с. 6-64; 5, с. 72-210]. Особенностью вышеуказанных исследований, с нашей точки зрения, стало первоначальное рассмотрение института политической ответственности исключительно в контексте министерской (парламентской) ответственности. Однако сама практика министерской ответственности возникла существенно раньше, и связана она со становлением конституционно-монархического строя и возникновением представительного органа (парламента).

Механизм власти в конституционной монархии определялся наличием и постоянной борьбой трех основных сил, а именно — народного представительства (парламента), правительственной бюрократии и монарха [2, с. 658-660; 29, с. 96-97]. В абсолютистских государствах советники монарха, исполняя или нарушая законы, исполняли или нарушали волю государя и являлись ответственными лишь перед ним. Подобный квазиправительственный орган представлял собою, по сути, закрытый коллегиальный совещательный (консультативный) совет под личным руководством всесильного монарха. Однако развитие двух других сил (бюрократии и народного представительства) вело ко все более или менее формальному статусу монарха в системе государственной власти. Исходя из такой расстановки сил в обществе возможны несколько принципиально различных типов коалиций.

Первый из них представлен английским вариантом конституционной монархии, являющем собой в своей сути завуалированную форму парламентской республики. Второй тип конституционной монархии определяется как дуалистическая форма правления, при которой парламент и монарх имеют одинаковые прерогативы в области законодательной, а отчасти и исполнительной власти, осуществляют взаимный контроль и сдерживание. Данный режим возникал в ряде государств Западной и Центральной Европы как результат неустойчивого компромисса после крупных революционных потрясений и имел тенденцию эволюционизировать в направлении укрепления монархической власти. Третий тип конституционной монархии представлял собой так называемый монархический конституционализм. В нем в полной мере реализовывалась коалиция монарха и бюрократии против парламента. Историческая функция данного типа состояла фактически в сохранении монархической системы в новых условиях путем изменения структуры власти и формы правления без изменения ее существа. Вышеуказанный тип конституционной монархии, реализовавшийся преимущественно в странах Центральной и Восточной Европы, в России и государствах Азии, в наибольшей степени соответствует представлениям о «мнимом конституционализме» (выражение и приведенная классификация принадлежат А.Н. Медушевскому).

Именно механизм распределения власти в конституционной монархии в рамках того или иного государства предопределял существование института министерской (парламентской) ответственности и его конкретное содержание. Как явление политической жизни вышеуказанный институт возник в Англии еще в XIII-XIV вв. [4, с. 7, 10]. История становления и развития министерской ответственности в Англии [3, с. 165-217] предполагала в первоначальном виде ее уголовно-правовой характер, в частности, через реализацию процедуры импичмента за совершение уголовных преступлений либо собственноручное парламентское «правосудие» с обратной силой (деяние не признавалось преступным до его совершения) в отношении определенного «советника короны» (bill of attainder) [1, с. 15; 4, с. 11-14]. Таким образом, первоначальным основанием для применения ответственности к будущим членам кабинета было именно нарушение ими законов, однако с течением времени возник вопрос о возможности реализации ответственности в случае «нецелесообразных», «вредных для государства» действий, формально не являющихся правонарушением. Подобная ответственность, рассматривавшаяся именно в качестве политической, предполагала оценку парламентом направленности деятельности правительства и отдельных его членов.

Вопрос о политической ответственности правительства впервые возник в период английской революции середины XVII в. В ремонстрации, поданной королю Карлу I, так называемой великой ремонстрации 1641 г., парламент потребовал чтобы король управлял через советников, пользующихся доверием парламента, и удалял бы из своего совета тех лиц, которые подобным доверием не пользуются. Во второй ремонстрации 1642 г. парламент непосредственно жаловался на решение государственных дел в советах кабинета лицами неизвестными и не обладающими общественным доверием. Вышеуказанные действия парламента можно воспринимать как первую реальную попытку народного представительства в осуществлении контроля за формированием и политическими действиями «кабинета». В 1678 г. в ходе процедуры импичмента в отношении лорда-казначея Дэнби впервые получила свое выражение формулировка «honesty, justice and utility», предполагающая масштаб оценки действий советника английской короны как с точки зрения законодательства, так и их целесообразности [36, с. 662].