Читать онлайн «Закат Америки. Впереди Средневековье.». Страница 6

К счастью, соседние культуры могут приходить на помощь друг другу, в том числе через гостеприимство к беглецам и интерес к их образу жизни. Так случалось нередко. Я упоминала пример замечательной помощи, которую наши предки неожиданно получили от культуры месопотамского «полумесяца», когда та сама оказалась в глубоком кризисе. В следующих главах я ограничила анализ Северной Америкой только потому, что это культура, которую я знаю лучше всего. Однако её прародительницей явилась культура Западной Европы, имеющая много ветвей помимо североамериканского саженца. В числе наиболее беспокоящих меня вещей присутствует то, что беды, сходные с теми, что угнездились в США и Канаде, просматриваются и в других ветвях Запада — даже если это не столь заметно. Быть может, наибольшая польза моих предупреждений состоит в том, чтобы предостеречь общества, привыкшие усматривать в Америке образец. Им неплохо бы взять паузу, осторожно и внимательно просеивать культурный материал, чтобы отличить то, что несёт в себе конструктивное начало и жизнеспособность (или по меньшей мере безопасно), от того, что несёт в себе разрушение и омертвление.

Вы скорее всего знаете их лично. И уж точно вы видели их в тысячах рекламных объявлений: отец, мать, маленький мальчик и его старшая сестра выглядывают из нового автомобиля на фоне прелестной колоколенки милого городка. Или они с улыбками смотрят на то, как мать, с флаконом пятновыводителя в одной руке и губкой в другой, уничтожает пятна на ковровом покрытии, оставляя все за собой девственно чистым. Иногда, для большей удовлетворённости женщин-покупательниц, чудесное очищение производит отец.

Это нуклеарная семья — биологическое сообщество. С некими модификациями, вроде участия наряду с двумя основными третьего поколения или выросших детей, дядюшек и тётушек в роли вспомогательных и, скорее всего, временных членов целого, это сообщество было и остаётся краеугольным камнем культуры. Независимо от того, богата семья, как в рекламе, или бедна, как семейство крепостного.

В соответствии с ожиданиями как самих членов семьи, так и всех окружающих это сообщество должно вести общее хозяйство. Домашнее хозяйство, фундаментальный микрокосм культуры, представляет собой молекулярную единицу экономики. Она снабжает всех своих участников базисными благами бытия: пищей, одеждой, кровом и — при необходимости — средствами передвижения и стиральными порошками. Две единицы, одна биологическая, другая экономическая, как правило, взаимно накладываются, хотя не обязательно полностью.

Казалось бы, следует ожидать, что семья в состоянии приспособиться к рывкам в культуре. В конечном счёте, биология более фундаментальна, чем экономика. Однако, как правило, более способным к сопротивлению изменениям, сохранению своих базисных функций оказывается домашнее хозяйство. Привычный нам мир включает множество разных структур домохозяйства, в которые втянуты сожительницы и жены, ученики всех видов, постояльцы на пансионе и без пансиона, множество разных слуг — от гувернанток и домашних учителей до кухарок и камердинеров. В современной культуре все ещё живы домохозяйства тех типов, что широко распространились в Средние века вслед за крахом Западной Римской империи. Мужские и женские монастыри являются домохозяйствами, будучи при этом по характеру вне семейными и даже антисемейными, резко обособляя себя от биологических сообществ. В Европе до сих пор остались обширные, феодальные по типу домохозяйства, включающие и богатые, и бедные семьи. При этом они куда более эффективны по качеству экономических структур, чем собственно семья. Монастыри или религиозные общины (в меньшей степени) были и остаются весьма эффективными домохозяйствами, создавшими множество форм удовлетворения бытовых нужд. Их дочерние домохозяйства — сиротские приюты и школы-интернаты. Дочерними домохозяйствами церковных приходов стали богадельни, работные дома и первые больницы. Регулярные армии, возникнув, сразу озаботились униформой, столовыми, казармами для рядовых. В самом общем виде можно заключить, что домохозяйство с его приспособляемостью способно брать на себя функции, которые по каким-то причинам не исполняет семья.

В то время как политики, священники, мастера рекламы и прочие важные персонажи решительно твердят, что семья образует собой фундамент общества, сама нуклеарная семья как общественный институт давно уже в беде. Более половины супружеских пар, а то и значительно больше приходит к разводу. Если говорить о Канаде, то это случается в среднем через 13,7 года — недостаточно для того, чтобы поставить детей на ноги[8]. Все в большем числе случаев от брака отказываются вовсе или отодвигают его в зону среднего возраста. Как утверждают демографы, именно это стало основной причиной падения рождаемости.

Хотя высокая доля разводов характерна для всех социальных групп (наравне с наркоманией, подростковыми проблемами и рукоприкладством в семье), краткий очерк вопроса о семейных финансах проще всего приводит к пониманию разрыва между представлениями о том, на что вообще способно семейное домохозяйство, и реальными средствами удовлетворения ожиданий.

Почти четыре десятилетия, начиная с середины 1930-х годов, средний доход семьи в США или Канаде был достаточен для того, чтобы выплачивать взносы по закладной на средней стоимости дом или же вносить ежемесячную плату за съёмную квартиру средней стоимости. (Статистически «средний» означает, что примерно половина значений измеряемого множества находится ниже среднего уровня, а половина — выше.) Где-то в середине 70-х годов эти две величины — средний доход и средняя стоимость жилища — резко разошлись. Их расхождение явственно проступило при канадской переписи населения 1981 года. Примерно в то же время экономическая статистика США показала, что приобретение «среднего» дома стало возможно лишь при таком размере дохода, который показали в налоговых декларациях только десять процентов семей! Девяносто процентов уже не могли позволить себе приобрести «средний» дом. Супружеская пара по-прежнему могла родить детей. Но средняя пара уже не могла без помощи со стороны приобрести или снять для них жилище.

Этот разрыв резко ударил по квартиросъёмщикам, не купившим дом в то время, когда цены и доходы соответствовали друг другу. В последующие годы такие квартиросъёмщики затрачивали все большую долю своих доходов на съем жилья — до той критической точки, когда квартирная плата стала съедать не менее половины доходов, оставляя для всего прочего несообразно мало. Аналогичный разрыв обозначился и в Великобритании.

Бездомные, спящие на улице, устраивающие себе убежище в подворотнях, под мостами, в «палатках», собранных из картона и клеёнки, как правило, одиноки и отягощены множеством проблем со здоровьем. Они, эти бедняки и калеки, всегда первыми предупреждают о социальной катастрофе. Если их состояние ухудшается, если их число увеличивается, это означает, что благополучным обитателям культуры следует начать тревожиться. В статье, опубликованной одним канадским журналом в 1984 году, а затем и в книге я обратила внимание читателей на опасный разрыв между уровнем дохода и ценами жилищ. От экономистов пришёл только один отклик. Его автором был директор консервативной «фабрики мысли» из Ванкувера. Отталкиваясь от моего утверждения, что «условия, ранее бывшие нормой лишь в самых бедных частях США, уже стали нормой для всей страны», он написал редактору следующим образом:

«Итак, несомненный факт заключается в том, что почти все дома в США заселены. Коль скоро, как заявлено, только десять процентов населения в состоянии приобрести жилище, то это означало бы, что девяносто процентов этого сделать не могут. Очевидно странная ситуация. То, чего Джекобс не указывает, так это иной факт: рост стоимости домов за последние десятилетия нарастил богатство американских домовладельцев, большинство которых проживает в своём наиболее ценном имуществе. Простой арифметический факт заключается в том, что в момент, когда средняя семья в США не сможет приобрести дом средней стоимости, стоимость среднего дома начнёт падать. Разумеется, следует помнить и о том потенциальном доходе, который содержится в наибольшем богатстве большинства семей».

Это может означать только одно: вздутое богатство тех, кто уже владеет домом, маскирует бедствия людей, вытесненных с рынка жилья высокими ценами. В некотором смысле именно это и происходит с точки зрения экономики, взятой как целое. В Торонто показатель домовладения вырос, поднявшись до рекордных 61,5 процента домов, находящихся во владении в 2002 году, с 54 процентов в 2000 году. Это произошло несмотря на то, что средняя цена дома ежегодно росла на 7 процентов. Секрет заключается в низкой инфляции (за вычетом цен на жилище), что обеспечило низкий процент выплат по закладным и невысокую стоимость банковского кредита. По мере роста стоимости отдельных домов и кондоминиумов владельцы смогли в растущем объёме брать кредит под растушую стоимость недвижимости. Как следствие, соотношение задолженности по ипотечному кредиту и дохода домохозяйств достигло в Канаде рекордно высокого уровня[9].