Читать онлайн «Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад»». Страница 19

Потребности обновления советской экономической системы, неоднократно игнорировавшиеся партийными ортодоксами, стали очевидными и безотлагательными к концу правления Брежнева. Избрание Михаила Горбачева отразило смутное понимание высшим руководством Советского Союза, что нужно что-то менять. К этому времени, однако, СССР уже исчерпал ресурс реформирования в рамках командной модели. То, что было еще возможно в конце 1920-х годов, стало практически неосуществимым уже в середине 1950-х. Неудача даже ограниченных экономических новаций в 1960-е годы стала констатацией принципиальной невосприимчивости советской системы к реформированию. Горбачев и его соратники, взявшись улучшить систему под лозунгом «Больше социализма!», фактически приближали «мягкую посадку» самой системы.

Первоначальная логика действий Горбачева очевидна. Чтобы вывести экономику из застоя, нужны были реформы, способные радикально повысить производительность труда. Реформы, в свою очередь, были невозможны, пока продолжалась гонка вооружений с США. Была необходима, следовательно, новая разрядка напряженности с Западом. Разрядка же требовала либерализации политического режима и идеологических послаблений. Вопрос о разрядке, как справедливо отмечает профессор Арчи Браун, был тесно связан с «вопросом о возрождении национальной экономики и об изменении баланса сил внутри политической системы» СССР9.

Опыт неудавшейся экономической реформы Косыгина – Либермана свидетельствовал: никакие серьезные экономические преобразования в СССР невозможны без масштабных изменений в политической области (придание режиму открытости через ослабление цензуры СМИ, ограничение монополии на власть партийной бюрократии и т. д.). Если бы концепция «ускорения» сработала, не было бы нужды в гласности и перестройке. Но «ускорение» застопорилось практически на старте, и Горбачев для стимулирования экономического прорыва решил перенести упор на гласность в информационной политике и перестройку политической системы.

С другой стороны, опыт брежневской разрядки 1970-х годов (в том числе судьба Договора ОСВ-2) показывал: одних договоренностей по контролю над вооружениями мало10. Пресловутые увязки одних проблем с другими не были искусственными помехами, а отражали существо «отношений государств с различным общественным строем». Возможности стабильного улучшения этих отношений без существенных внутренних перемен в СССР были крайне ограниченны. Встав на путь разрядки, Горбачев должен был идти на уступки либо признать неудачу и возвращаться на путь конфронтации. Горбачев был готов идти в улучшении отношений с Западом гораздо дальше, чем Брежнев, но он первоначально не помышлял о демонтаже режима.

Последствия «неограниченной разрядки», однако, горбачевским руководством не просчитывались: действительное прекращение «холодной войны» (а не только управление гонкой вооружений) подрывало основу власти КПСС, а это уже расшатывало советское государство. Точно так же коренные политические и экономические изменения вели СССР не к возрождению, а к гибели. Судя по позднейшим мемуарам, это еще тогда понимал посол США в Москве Джек Мэтлок11. Сам Горбачев лишь сравнительно поздно, к 1989 г., стал сознавать, что «обновление социализма» в СССР практически невозможно. К этому времени, однако, генеральный секретарь ЦК КПСС фактически отошел от марксизма-ленинизма и уже явно склонялся в сторону социал-демократии12. Эволюция взглядов Горбачева еще могла продолжаться, но способность советского строя к дальнейшей эволюции была исчерпана.

В первые полтора-два года перестройки внутриполитические процессы в СССР были лишь косвенно связаны с внешней политикой. Первоначальная повестка дня Горбачева была составлена в духе мирного сосуществования и разрядки. Смена лиц во главе внешнеполитического аппарата (включение в состав Политбюро ЦК Александра Н. Яковлева, назначение Эдуарда Шеварднадзе министром иностранных дел вместо Андрея Громыко, Анатолия Добрынина секретарем ЦК по международным делам вместо Бориса Пономарева, Вадима Медведева секретарем ЦК по отношениям с социалистическими странами вместо Константина Русакова, Анатолия Черняева помощником генерального секретаря по международным делам вместо Андрея Александрова, назначение Георгия Шахназарова помощником по политическим вопросам) свидетельствовала о желании Горбачева расставить на ключевых постах своих людей и оживить стиль внешней политики. Это замечали иностранные дипломаты, но их выводы поначалу были сдержанны. Посол Мэтлок писал, что хотя изменения в стиле советской дипломатии были поразительными, внешняя политика СССР оставалась в целом на прежних позициях13. Уже вскоре, однако, между новыми задачами внутренней и внешней политики появилась тесная взаимосвязь. Горбачевские реформы требовали большей открытости страны внешнему миру. Добиваясь такой открытости, уже к 1987–1988 гг. окружение генерального секретаря пришло к выводу, что для преодоления глубокого недоверия к Советскому Союзу на Западе необходима глубокая политическая реформа14. С этого момента внешняя политика превратилась в дополнительный стимул внутренних перемен в СССР.

Постепенно, шаг за шагом Горбачев избавлялся от характерного для советских руководителей в их общении с Западом двоемыслия, стал переходить в единую с Западом систему концептуальных и политических координат. Вначале – на уровне слов и понятий, не особенно вдумываясь в их смысл и практические последствия для политики. Затем – на уровне действий. Весной 1985 г. в интервью американскому журналу «Time» Горбачев сформулировал философию мирного сосуществования как «живи и давай жить другим». Пока это была лишь фраза, но осенью 1989 г. Горбачев реально предоставил странам Восточной Европы свободу политического и социально-экономического выбора.

Годом прекращения «холодной войны» принято считать 1989-й. Вернее будет сказать, что падение Берлинской стены стало началом конца противостояния, а его завершением стал спуск красного знамени с кремлевского флагштока 25 декабря 1991 г. В промежутке между двумя этими датами западная, особенно европейская общественность приветствовала Горбачева как человека, «отпустившего на волю» страны Восточной Европы и позволившего немцам на западе и востоке воссоединиться. Раскол Берлина, Германии и Европы, являвшийся на протяжении 40 лет символом «холодной войны», был преодолен благодаря кардинальному изменению советской внешней политики. В то же время добровольный демонтаж советской империи не сменился формированием новой «конвергированной» общности. Показательно в этой связи, что горбачевская идея Европейского общего дома, выдвинутая им в Совете Европы в Страсбурге в июле 1989 г., не вызвала особого энтузиазма на Западе и осталась там почти незамеченной.

Разумеется, на Западе обращали внимание на успехи гласности. Проведенные в 1989 г. первые после 1917 г. частично свободные выборы в Верховный Совет СССР, а в 1990 г. в верховные советы союзных республик оценивались как серьезный положительный сдвиг в политической системе. Однако это был еще сдвиг в рамках советской системы. Горбачев отказался от идеи выхода из КПСС и формирования новой социал-демократической партии. Отказался он и от всенародных выборов президента СССР. Более того, по мере развития ситуации внутри и вокруг СССР реакционная оппозиция курсу Горбачева в руководстве КПСС нарастала, и лидер Перестройки был все больше вынужден маневрировать. В целом для правительств и политических элит США и других западных стран Горбачев – при всех симпатиях к нему лично – до самого конца пребывания у власти оставался либеральным коммунистом, а Советский Союз – потенциально враждебным государством. Окончание «холодной войны» требовало устранения той системы власти, которую формально возглавлял Горбачев. Вовремя не сменив основу своей власти, он вынужден был уйти из Кремля.

Итак, в период правления Горбачева были созданы важнейшие предпосылки для принципиального сближения России с Западом:

• был расшатан и по существу мирно демонтирован советский политический режим;

• был разрушен «железный занавес»; страна стала открытой внешнему миру, прежде всего Западу, и наоборот – Запад, остальной мир открылись для России;

• произошел отказ от марксизма-ленинизма как господствующей идеологии; страна стала открытой к восприятию ценностей современного («западного») общества.

В то же время уже к началу 1991 г. определились и пределы сближения между Западом и Советским Союзом. Пытаясь спасти единство государственной власти, Горбачев отказался от решительного разрыва с теми, кто уже ни при каких обстоятельствах не мог быть союзником в углублении реформ. Он не создал новой политической партии, не обремененной традициями и историческим прошлым КПСС. Утратив инициативу, президент СССР стал все больше ассоциироваться в глазах западных наблюдателей с прошлым, в то время как его политический конкурент Борис Ельцин все чаще рассматривался как «человек будущего». В то время как Горбачев «даровал свободу» странам Варшавского договора, демократы из окружения Ельцина питались импульсами, исходившими от восточно– и ценральноевропейских реформаторов. Лозунг «За вашу и нашу свободу» наполнился конкретным содержанием. В какой-то момент стало возможно говорить о едином демократическом фронте от Польши и Прибалтики до Москвы.