Читать онлайн «Ответы на экзаменационные вопросы по политологии». Страница 34

– встречи с нужными людьми из парламента, включая различного рода приемы-рауты;

– организованные письма и запросы членов конгресса (парламента);

– свидетельствования во время слушаний в парламентских комитетах;

– популяризация нужных мнений через опубликование документов;

– участие в избирательных комитетах, организующих поддержку депутатов;

– распространение через СМИ предупреждений о последствиях принятия законопроектов для конкретных избирательных округов. Лоббирование, как и свобода выражения мнений, – явление открытого общества, оно не имеет однозначной оценки. С одной стороны, это оправдывающая себя практика заявлять о своих интересах всем группам, естественное проявление плюрализма, с другой – лоббирование, если оно не контролируется, является нелегальным, становится источником повышенной опасности подчинения государственных органов и решений корыстным интересам узкого круга лиц.

Лоббирование – это канал испытаний для парламентариев. Иногда в печати появляются материалы, разоблачающие какого-либо члена парламента в получении беспроцентных кредитов, привилегированных акций, устройстве его родственников и друзей на хорошую работу.

В США лоббист регистрируется в конгрессе, фиксируются его доход и группа интересов, которую он представляет. Бывают и незарегистрированные лоббисты, но они не обладают авторитетом. Регистрация – это форма рекламы и признание статуса лоббиста. В США насчитывается около 7 тыс. зарегистрированных лоббистов. Они сдерживают и взаимно контролируют друг друга. Законодатели могут играть на противоречиях лоббистов, которым противостоит управленческий штат конгресса. Лоббирование – это устойчивая и привычная для американцев форма артикуляции интересов.

Одной из первых книг, прямо посвященных манипуляции сознанием, была работа социолога из ФРГ Герберта Франке «Манипулируемый человек» (1964). Он дает следующее определение: «Под манипулированием в большинстве случаев следует понимать психическое воздействие, которое производится тайно, а следовательно, в ущерб тем лицам, на которых оно направлено. Простейшим примером тому может служить реклама».

Речь идет о создании целой индустрии телевизионной политической рекламы. Почему телевидение в политике оказалось более эффективным средством внушения, чем печать и радио? Потому что была обнаружена, хотя еще и не вполне объяснимая, удивительная особенность телеэкрана «стирать» различие между правдой и ложью. Даже явная ложь, через телеэкран, не вызывает у телезрителя автоматического сигнала тревоги – его психологическая защита отключена.

В известном журнале «Шпигель» были опубликованы данные исследования психологов, заказанного Би-би-си. Видный английский политический комментатор Робин Дэй подготовил два варианта выступления на одну и ту же тему. Один вариант был от начала до конца ложным, а другой – правдивым. Оба варианта были переданы тремя видами сообщений: напечатаны в газете «Дейли телеграф», переданы по радио Би-би-си, показаны в телепрограмме «Мир завтра». Читателей, радиослушателей и телезрителей попросили ответить, какой вариант они считают правдивым? Ответили 31,5 тыс. человек. Различили правду и ложь 73,3 % радиослушателей; 63,2 – читателей газеты и только 51,8 – телезрителей.

Эта аномальная сила внушения, которой обладает телевидение, может послужить путеводной нитью для обнаружения более фундаментальной проблемы – изменения типа сознания и мышления при переходе человечества к получению информации новым способом – не с листа бумаги, а с экрана, поскольку главным носителем текста сегодня стал экран телевизора или компьютера.

Глубина изменений как общества, так и типа власти усматривается уже в том, что из общественной жизни постепенно уходит проблема политического выбора через столкновение идей. Если прежде политика предполагала наличие программы, постановку проблем, изложение альтернатив, их решение и обращение к интересам и разуму граждан, то сегодня все выглядит как конкуренция образов, имиджей политиков, которые создаются по законам рекламного бизнеса. Формула проста: «Если ты не хочешь меня видеть таким, каков я есть на самом деле, я стану таким, каким ты меня хочешь видеть». Можно найти массу примеров того, как политики, желающие охватить разнородные и даже противоположные группы избирателей, готовят несколько рекламных роликов с различными имиджами.

Таким образом, создание телевизионного образа привело к смене языка в политике. Язык стал таким, что после часовой речи политика невозможно кратко подвести итоги выступления. Телевидение превратило политический язык из конфликтного общения в соглашательский: политик, создавая свой имидж, всегда обещает «сотрудничать со всеми здоровыми силами». Язык тесно связан и с системой ценностей, поэтому возникновение особого телевизионного языка привело к глубокому кризису категорий ценностей в политике.

Это принцип координации, уравновешивания, самокорректировки действий власти. Три вещи способны подчинить себе все: насилие, хитрость, лицемерие. Предотвращению перерождения власти во всевластие и самовластие способствует учреждение продуманной системы контроля. От произвола власть удерживает не источник (скажем, большинство голосующих людей), а ограничения.

Поиск приемлемого регламента согласованного взаимодействия властей начинается с древности, где исподволь, постепенно кристаллизуются две значимые идеи: идея права как властного фактора благодаря поддержке права публичной властью и идея правовой государственной власти благодаря признанию публично-властной силой обязательных правовых норм. Именно эти две идеи заложили фундамент конструкции организованной власти, обеспечивающей свободу личности в условиях правовой государственности. «Свобода людей, находящихся под властью правительства, – указывал Д. Локк, – заключается в том, чтобы иметь постоянное правило для жизни, общее для каждого в этом обществе и установленное законодательной властью, созданной в нем; это свобода следовать моему собственному желанию во всех случаях, когда этого не запрещает закон, и не быть зависимым от постоянной, неопределенной, неизвестной самовластной воли другого человека» (Локк Дж. Избранные философские произведения. Т. 2. М., 1960. С. 16–17).

Дополнительный момент в представление о разделении властей привнес Ш. Монтескье, выступивший с концепцией взаимного сдерживания законодательной, исполнительной и судебной властей: «Для того чтобы предупредить… злоупотребление властью, необходимо, как это вытекает из самой природы вещей, чтобы одна власть сдерживала другую… Когда законодательная и исполнительная власти объединяются в одном и том же органе… не может быть свободы… С другой стороны, не может быть свободы, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной… И наступит конец всему, если одно и то же лицо или орган станет осуществлять все три вида власти» (Монтескье Ш. Л. О духе законов. СПб, 1900. С. 156).

Смысл разделения властей – в гарантиях от неправовых форм применения силы. Поскольку факт законотворчества сам по себе не влечет наличия или исполнения закона, порукой от произвола и бесправия является сила контроля суда и общественного мнения.

Деятельность аппарата (законодательного и исполнительного) в отечественной истории, к сожалению, не была введена в четкие государственно-правовые и процессуальные границы; она не достигала высот правовой государственности.

Львиная доля правомочий судебных властей, обеспечивающих функции разделения властей и правоохранения, состоит в проведении конституционно-правового контроля над нормотворческой деятельностью законодательных и исполнительных инстанций. Содержание и цель такого контроля – защита права от всевозможного его нормативного нарушения: от противоправных действий до противоправных норм. Для достижения независимости суда требуется соблюдение условий в виде отлаженной организации как самого суда, так и судебной иерархии в целом. Ничего подобного в России, надо сказать, не было.

Независимость суда формально декларировалась Екатериной II, выдвинувшей формулу «государев наместник не есть судья». По сути же губернаторы назначали выборных судей для дворян, возбуждали и приостанавливали дела, утверждали решения. По авторитетному свидетельству И. Тхоржевского, «немногие даже из русских людей знают и четко сознают, что справедливо прославленный на весь мир русский суд, свободный и независимый, созданный судебными уставами Александра III, на крестьян, т. е. на девять десятых русского населения, не распространялся. В самом важном для них, в делах земельно-имущественных, крестьяне ведались волостными судами, т. е. своими односельчанами, подвластными земским начальникам, т. е. администрации» (Тхоржевский И. Последний Петербург // Нева. 1991. № 5. С. 192).