Читать онлайн «Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну». Страница 26

В наше время, чтобы сорвать такой террористический акт, достаточно только анонимного звонка в полицию. В 1887 году телефона в Петербурге еще не было, но для анонимных доносов имелись и другие оперативные возможности.

Заметим, что коль скоро никто из историков (достаточно немногочисленных в данном случае), занимавшихся расследованием дела 1 марта 1887 года, не ставил вопрос о возможном предателе-доносчике, то, понятно, что до сего времени не существует никакой версии относительно идентификации этого персонажа.

Кому принадлежала честь совершить такой донос – казалось бы, совершенно неясно. Перечислим по возможности все имеющиеся варианты.

Посвященным, вполне возможно, был Шевырев; тогда особенно понятен и его странный отъезд накануне решительных действий – почти так же, как позднее поступал и Азеф. Но наверняка не Шевырев, уехавший из столицы за пару недель до намеченного покушения, был непосредственным доносчиком: из Крыма он едва ли мог точно рассчитать момент получения полицией доноса именно тогда, когда это гарантировало максимальный скандал от разоблачения террористов.

Не исключен в качестве доносчика Говорухин, который хотя и уехал еще раньше и еще дальше, и, находясь за границей, имел возможность ничуть не проще, чем из Крыма, влиять на события в Петербурге, но зато нам не известно, когда и каким способом попало к полиции его «предсмертное» письмо, да и не было ли именно содержание этого письма истинным доносом?.. Дальнейший жизненный путь Говорухина вовсе не противоречит подобному предположению.

Возможно также, что доносчиком был кто-то из доброхотов, снабжавших заговорщиков деньгами, так и оставшихся, как это обычно и бывает, за кулисами осуществленной инсценировки. Он мог быть кем-то и из других близких помощников, не обязательно участвовавших именно в финансировании: осведомленность упоминавшегося Агафонова делает подозрительным и его, а также и других персонажей, находившихся вблизи от заговорщиков – даже того же Поссе, который в марте 1887 подвергся обыску и нравоучительной беседе с петербургским градоначальником П.А.Грессером и директором Департамента полиции П.Н.Дурново[186].

С таким же успехом предателем мог оказаться и любой из «идеологов» заговора; из них наиболее подозрителен Лукашевич, но и остальные – Новорусский, Ульянов и Бронислав Пилсудский – могли бы сыграть эту роль. Собственный арест никем из этой четверки не планировался – тут злую шутку над ними сыграло предательство Канчера, совершенное под угрозой казни практически сразу после ареста, а Канчер оказался притом единственным звеном, соединявшим хотя и малочисленные, но достаточно разумно изолированные друг от друга подразделения заговорщиков – кроме все тех же финансистов заговора, так, повторяем, и оставшихся неизвестными и для следствия, и для нас с вами.

При скудности имеющихся сведений также совершенно невозможно оценить, насколько случайным оказался арест самого Канчера, и как именно он сам и его товарищи старались персонально предохранить его от этого ареста.

Пережившие Шлиссельбург Новорусский и Лукашевич и эмигрировавший Говорухин имели, во всяком случае, возможность много лет обдумывать все происшедшее, и не случайно никто из них не полез заново в российское революционное движение – в отличие от иных многолетних каторжан и тем более эмигрантов.

Довольно циничные рассуждения Новорусского о минимизации числа необходимых жертв подтверждают возможность любого участника этого заговора, как и других подобных, прибегнуть к любому предательству: ведь это всего лишь реализация известнейшего пресловутого принципа – цель оправдывает средства – краеугольного камня идеологии любых террористов и не только их одних!..

Но здесь нам пора раскрыть карты, и сделать заявление, что информация, изложенная выше, дает полную возможность восстановить почти весь истинный ход событий в Петербурге в январе-марте 1887 года, довольно однозначно прояснить роли каждого персонажа и назвать по крайней мере одного явного предателя (никогда нет гарантии, что предатель – единственный!).

К этому мы и приступим, обращая внимание на тонкости, находящиеся на виду, но не привлекшие ничьего внимания до сего момента.

Вернемся к самому кануну подготовки покушения.

Ко времени 1886-1887 годов российская полиция приобрела гигантский и чрезвычайно полезный для нее опыт борьбы с достаточно массовым революционным движением молодежи, возникшим в начале семидесятых годов XIX века и вылившимся затем в жестокие террористические выступления 1878-1883 годов. До сих пор этот опыт, по существу, не изучен и не обобщен историками[187]. А ведь каждый арест революционера – это почти всегда чье-то предательство. Грубо говоря: сколько было арестов, столько и предательств!

Иное дело то, что один предатель бывал, обычно, виновником не одного, а нескольких или иногда даже очень многих предательств. С другой стороны, почти каждый предатель числился революционером (или сильно сочувствующим!), но не каждый революционер, все-таки, был предателем!

В итоге остается признать, что, хотя предателей было и меньше, чем честных революционеров (нам очень нравится этот термин, так же как и честный полицейский, и честный вор!), но все-таки очень много. Разоблаченных же предателей, вошедших в историю, известно всего лишь порядка нескольких десятков, в то время как расписанных биографий революционеров (от декабристов до участников революций 1917 года) – порядка нескольких тысяч. Неудивительно, что внимательно присматриваясь к некоторым деталям опубликованных биографий, можно обнаружить факты, четко противоречащие якобы безупречному поведению признанных революционных авторитетов.

Среди деталей, изложенных выше в данной работе, обращает на себя внимание прежде всего такая: а откуда Говорухин мог знать, что в феврале 1887 года полиция преследует его именно за попытку пропаганды на Дону, совершенную минувшим летом?

Нам этот факт известен из примечаний к воспоминаниям В.А.Поссе; автором примечаний был известный специалист по истории революционного движения в России Б.П.Козьмин – трудолюбивый, добросовестный и знающий исследователь (вот способность к логическому анализу не относилась к его сильным сторонам, что характерно для специалистов подобного профиля!). Воспоминания Поссе опубликованы в 1929 году, а возвращение Говорухина в СССР (о котором упоминается в примечаниях) относится, повторяем, к 1926 году. Логично предположить, что Козьмин был хорошо знаком с основными фактами биографии Говорухина, вполне вероятно – был лично знаком с ним самим. Откуда Козьмину могло быть известно, что полиция наблюдала за Говорухиным именно в связи с агитацией на Дону? Варианта два: или из вскрытых полицейских архивов, или от самого Говорухина. Из них легко отбросить один: даже если материалы об этом сохранились в каких-то полицейских бумагах, то откуда сама полиция могла знать о том, что именно это обстоятельство побудило Говорухина бежать за границу? Она могла, конечно, узнать об этом от арестованных подельников Говорухина, но последние, в свою очередь, знать об этом могли только от самого Говорухина – еще до его бегства.

Таким образом, круг замыкается: сам Говорухин знал, что его разыскивает полиция именно за попытку агитации на Дону, и был источником сведений об этом и в 1887 году, и накануне 1929 года, хотя это, повторяем, может подтверждаться архивными данными – мы этого не знаем. Теперь повторим первоначальный вопрос: а откуда Говорухин мог знать об этом?

Дорогой читатель, даже если вами никогда не интересовалась полиция (или другие аналогичные учреждения), то попробуйте все-таки задуматься о том, почему это могло бы происходить. Если вы числите за собой только одно прегрешение, способное быть основанием для такого интереса, то вы, естественно, подумаете именно о нем. Но если за вами не числится ни одного такого (мы вам завидуем!) или таковых имеется больше, чем одно (мы вам не завидуем!), то, естественно, вы окажетесь в недоумении и начнете ломать себе голову, пытаясь вычислить причины – пока вам о них не сообщат исчерпывающим образом!

До осени 1886 года Говорухин еще мог числить за собой только одно прегрешение – эту самую агитацию на Дону. Об интересе полиции ему даже могли сообщить какие-нибудь доброжелатели с Дона, наблюдавшие за тем, как полиция идет по следу. Об этом он мог бы догадаться и сам, если бы заметил за собой наблюдение, но не позднее декабря 1886. Но в таком случае тогда же он должен был предупредить своих товарищей, а последние просто обязаны были бы отстранить Говорухина от подготовки покушения – так глупо и опасно рисковать не позволил бы себе ни один, даже самый начинающий террорист!