Читать онлайн «Украинский Брестский мир». Страница 49

Есть еще одно замечание Иоффе, скорее всего свидетельствующее о лично мотивированном характере последних решений Троцкого в Бресте. В мае 1918 года, полагая, что следует удовлетворить германский ультиматум о возвращении кораблей Черноморского флота из Новороссийска в Севастополь, Иоффе писал Чичерину: «Повторять брестских ошибок невозможно. Если в Бресте, заранее зная, что мы все уступим, можно было сказать, что Троцкий стоит Ревеля, то теперь ни в коем случае нельзя кого бы то ни было менять на Новороссийск» {71}.

Возвращаясь к последним дням этой стадии мирной конференции, заметим, что до заседания политической комиссии 28 января (10 февраля) в Петроград были переданы еще две записки, в какой последовательности – не установлено. В одной Карахан просил передать Ленину: «Ждем ответа по содержанию переданной Вам стенограммы. Сегодня в 6 часов мы должны дать ответ» {72}, то есть в семь часов по петроградскому времени. В другой, направленной Ленину и Сталину «крайне спешно», Троцкий не интересовался мнением адресатов. Он, надо полагать, уже принял решение и теперь был озабочен лишь его ожидаемым глобальным воздействием: «Обращаю ваше особое внимание на стенограмму вчерашнего заседания. Сегодня около 6-ти часов нами будет дан окончательный ответ. Необходимо, чтобы он в существе своем стал немедленно известен всему миру. Примите необходимые к тому меры. Помните, что прямой провод отсюда действует неправильно. Вы должны поэтому самостоятельно действовать в области информирования. Прошу вас серьезно позаботиться об этом важном теперь вопросе» {73}.

Тем не менее из Смольного ответ, помеченный «28/1., 6 ч. 30 мин. вечера» – 17 час. 30 мин. по действовавшему в Бресте времени, то есть за полчаса до начала заседания политической комиссии, был дан. В нем высказывалась позиция по двум обсуждавшимся в Бресте накануне вопросам. По украинскому вопросу в записке из Петрограда говорилось с неугасшей надеждой дать событиям обратный ход: «Повторяем еще раз, что от Киевской Рады ничего не осталось и что немцы вынуждены будут признать факт, если они еще не признали его. Информируйте нас почаще» {74}.

А по главному вопросу – подписывать или нет договор с тяжкими и категорическими территориальными условиями – Ленин и Сталин, оба сторонники подписания, ответили: «Наша точка зрения Вам известна; она только укрепилась за последнее время и особенно после письма Иоффе» {75}. «Иоффе писал из Бреста, что в Германии нет и начала революции», – рассказал Ленин на заседании ЦК РСДРП(б) 18 февраля 1918 года о том, что счел наиболее важным в упомянутом письме {76}.

О том же самом, что было в письме Иоффе, сообщал в Петроград по прямому проводу 27 января (9 февраля) и Карахан: «Германские события нашей прессой невозможно преувеличиваются. Революции в Германии нет. Есть лишь крупный поворот, сдвиг, начало начала революции и только. Преувеличенные надежды и ожидания опасны. Наша пресса переоценивает происходящее» {77}.

В целом в оперативной переписке тех дней нет никаких следов в подтверждение слов Троцкого на Седьмом съезде РКП(б), будто «в последний момент в Брест-Литовске» были получены сведения о стачках в Германии и Австрии, которые и заставили его «признать невозможность подписания мира». Вместе с тем на съезде Троцкий должен был подтвердить, что Ленин «был против этого, но он был против этого не с такой энергией» {78}.

Все это были ложные оправдания прежде всего потому, что Троцкий не мог не знать о результатах проведенного 21 января (3 февраля) на совещании в ЦК опроса. При этом Ленин, Сталин, Муранов, Артем, Сокольников (принадлежавший к этой группе Зиновьев отсутствовал во время голосования) утвердительно ответили на вопросы: «Допустимо ли сейчас подписать германский аннексионистский мир?» и «Допустимо ли подписать германский аннексионистский мир в случае разрыва ими переговоров и ультиматума?», и дали отрицательный ответ на вопрос: «Разорвать ли переговоры немедленно?» (из остальных девяти опрошенных все высказались отрицательно по первому вопросу; два отрицательно и семь положительно – по второму и только один, И. Н. Стуков, был за немедленный разрыв переговоров) {79}.

К тому же советская делегация в Бресте была достаточно обеспечена печатью из центральных держав, чтобы быть гарантированной от недостоверной информации о событиях их внутренней жизни: к тому времени самые крупные рабочие выступления в Германии и Австро-Венгрии иссякли. Правда, 19 января (1 февраля) в порту Котор вспыхнуло восстание матросов военного флота Австро-Венгрии, но и оно за несколько дней было локализовано и подавлено. Ленин в те дни подвел черту под не оправдавшимися ожиданиями скорой революции в Европе. «Долгий разговор с Лениным, – написал Ж. Садуль 22 января (4 февраля) в Париж. – Забастовки в Германии, похоже, кончились… не успев оказать на брестские переговоры влияния, на которое рассчитывали. Нужно ожидать ужесточения германских притязаний» {80}.

Таким образом, революционный процесс в центральных державах, по общей оценке, не достиг того уровня, когда стимулирование его «международной политической демонстрацией» могло бы принести большевикам нужные результаты. Это заставляет думать, что Троцкий в осуществлении ее исходил даже не из целей европейской революции, а принимал решение личного характера, тем более что имелось формальное оправдание: категорические требования Германии еще не приняли вид официального ультиматума, и нарком по иностранным делам мог считать себя не нарушившим договоренности с Лениным о подписании мира после предъявления германского ультиматума. После запоздалых и разрозненных попыток действовать дипломатическими средствами он вернулся к агитационной тактике и на заключительном заседании политической комиссии 28 января (10 февраля) произнес цветистую речь с разоблачением империалистического характера войны и тех условий мира, «которые германский и австро-венгерский империализм пишет на теле живых народов», условий, которые не способны «хотя бы в минимальной степени обеспечить права на самоопределение русского народа и отвергаются трудящимися массами всех стран, в том числе и народами Австро-Венгрии и Германии. Народы Польши, Украины, Литвы, Курляндии и Эстляндии считают эти условия насилием над своей волей» и так далее. В заключение Троцкий «именем Совета Народных Комиссаров, правительства Российской Федеративной республики» довел до сведения правительств и народов воюющих и нейтральных стран, что Россия, отказываясь от подписания аннексионистского мира, объявляет состояние войны прекращенным. Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту {81}.

Глава германской делегации, как видно, не хотел верить в окончательный характер этой развязывавшей руки военщине выходки председателя советской делегации. В ответном слове он обратил внимание на то, что военные действия были приостановлены на основании договора о перемирии и при его аннулировании будут возобновлены независимо от того, что одна из сторон демобилизует армию. Создавшееся положение он предложил обсудить, назначив на следующий день пленарное заседание {82}.

Но Троцкий, торопясь осуществить свой план, ответил резким отказом, уже почти на ходу предложил дальнейшие контакты осуществлять по радио или через делегацию Четверного союза по проблемам военнопленных, работавшую в Петрограде, и заявил о своем немедленном отъезде. В ночь на 29 января (11 февраля) он передал поручение Чичерину обеспечить этой делегации нормальную связь с Берлином, а также оказать содействие, если австро-германские делегаты захотят выехать из Петрограда, и об исполнении доложить ему, Троцкому {83}. В 11 часов утра Сталин сообщил ему, что имевшаяся поломка коммутатора устраняется, после чего немецкая делегация получит связь с Брестом {84}.

Похоже, такая развязка для наркома по иностранным делам была тайной путеводной целью с самого зарождения в конце декабря 1917 года его плана «международной политической демонстрации». 30 января (12 февраля) Ж. Садуль, пораженный несообразностью случившегося, писал: «Неожиданный финал… Троцкий не подписывает мир, но заявляет, что состояние войны… прекращено. Накануне своего отъезда в Брест он дал мне понять, что такое фантастическое завершение переговоров возможно. Я не верил этому и все еще не верю… какое безумие и насколько опасное безумие!» {85}.

Но у Троцкого сомнений не возникло. Перед отъездом из Бреста он 28 января (10 февраля) в 10 час. 15 мин. вечера направил телеграмму: «Председателю Совнаркома Ленину. Переговоры закончились. Сегодня после окончательного выяснения неприемлемости Австро-Германских условий наша делегация заявила, что выходит из империалистической войны, демобилизует свою армию и отказывается подписать аннексионистский договор. Согласно сделанному заявлению издайте немедленно приказ о прекращении состояния войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией и о демобилизации на всех фронтах. Нарком Троцкий» {86}.