Читать онлайн «Сборник статей 2008гг. (v. 1.2)». Страница 76

Периферийная интеграция бывшего Советского Союза в систему мирового капиталистического рынка в значительной мере предопределила процессы, которые мы наблюдаем вплоть до сегодняшнего дня.

Во-первых, сама тенденция в сторону капиталистической реставрации, которая получила очень мощную, объективную подпорку, не только в настроениях правящего класса и населения, но именно в объективном процессе экономического реструктурирования.

Во-вторых, возникла некая динамика отношений, то есть партнерства, связей, и так далее, которая развивалась как внутри правящей советской элиты, так и в глобальном масштабе. Ну и был задан некий вектор, по которому эти страны пошли, а дальше события 1989-1991 года, они были окончательно переломаны.

Я не беру внутренние факторы, настроение советской номенклатуры, которая хотела стать частью мирового правящего класса. Я не беру фактор внутреннего кризиса советской системы, который был абсолютно бесспорен, который не может быть описан исключительно с ссылками на внешние влияния, на мировой рынок. И уж совсем не говорю про несчастных агентов влияния, на которых нам каждый раз указывают наши господа националисты.

Так или иначе, вектор был задан объективно международным экономическим процессом и следующим этапом был резкий упадок цен на нефть, как раз совпавший с перестройкой, вернее с определенными фазами перестройки. В этот момент выяснилось что, долги платить надо, деньги не приходят, есть куча замечательных, потрясающих возможностей интеграции в мировой капитализм, который и так открыт. Продолжать в том же духе, но более радикально, более энергично, произвести перелом в пользу открытой, прямой, и достаточно резкой приватизации.

Подчеркиваю, я говорю только о глобальных факторах, это не значит, что не было внутренних факторов, которые работали в этом же направлении. Поэтому, мы наблюдали этот перелом, когда страны бывшего Советского Союза не просто перешли к капитализму, а просто скатились в периферийный капитализм. Причем показательно то, что страны внешние по отношению к СССР - Польша, Словакия, Чехия, даже в меньшей степени Румыния, начали интегрироваться скорее по латиноамериканской модели, то есть как страны, которые в первую очередь предоставляют дешевую рабочую силу. А Россия скатилась практически в африканскую модель, то есть в первую очередь поставщик сырья, нигерийский вариант. В общем, если Польша начала превращаться в некую европейскую Мексику, то Россия начала превращаться в европейскую Нигерию.

При этом Украина повисла нигде, в том момент, когда Украину вообще трудно было классифицировать, потому что украинская экономика в начало или середина 90-х годов, как мне казалось, вообще не развивалась. Она просто постепенно разваливалась, разрушалась, не перестраиваясь не по восточноевропейскому сценарию, не по российскому сценарию. Может, она консолидировалась в большей степени в постсоветском состоянии и поэтому, на мой взгляд, сейчас на Украине целый ряд социально-экономических процессов повторяют российские процессы с отставанием на 5,6, 7 лет.

Наверстываются пропущенные годы середины 90-х, когда украинский капитализм находился в состоянии некого такого паралича на старте. Так вот эти 5-6 лет сказываются и наводят на любопытное своеобразие Украины в отношении к России. С одной стороны гораздо более динамичный политический процесс, что тоже видимо связанно с заторможенностью исходного процесса, привело к тому, что в последствии он принял гораздо более драматичный характер и развивался немножко иначе. Если в политическом плане Украина выглядит более демократической страной, чем Россия, то в плане социально-экономическом украинский капитализм является гораздо менее зрелым, чем капитализм российский, менее консолидируемым. Это, кстати, является одной из причин, как не парадоксально демократичность украинской политической системы.

Сергей Дацюк: Вы сравниваете Украину с Москвой, или Украину со всей Россией?

Борис Кагарлицкий: Я еще раз подчеркиваю, мои знания ограниченны. Теперь я могу сказать, что сравниваю со всей Россией, потому что мы видим, что российский капитализм отличается как раз достаточно высокой степенью зрелости, в течение последних нескольких лет его уже можно характеризовать уже как национальный. Можно уже видеть, как сформировались российские корпорации, как они построили систему интересов, в том числе и в регионах. Можно видеть, как произошло постепенное поглощение специфических региональных интересов крупными московским корпорациями, не полное, не стопроцентное, но, тем не менее, достаточно очевидное вот это торжество, скорее всего не Москвы, а торжество крупных корпораций над средним и локальным капиталом. Оно в России произошло, и поэтому в российский капитализм не страдает от того чувства, как украинский, который явно разделен на региональные или пострегиональные кланы.

Сергей Дацюк: Страдает - это негативный оценочный слой? А, может, это как раз позитивный?

Борис Кагарлицкий: Я как раз к этому веду разговор, что с точки зрения политического процесса, как не парадоксально, слабость украинского капитализма трансформируется в позитивные стороны украинской демократии. Правящий класс менее консолидирован и не способен найти одну команду, одного начальника, одного вождя, одну структуру, которая проведет всю политику. В результате возникает ситуация когда существует плюрализм, но заметьте, что особенность украинского плюрализма состоит не в том, что борются между собой силы, которые проводят принципиально разную социально-экономическую программу, а скорее борются между собой силы за то, чтобы стать проводником именно этой программы. Возникает вопрос, кто будет в итоге проводить новую либеральную экономическую программу в Украине. В этом главный вопрос, там есть, конечно, нюансы, тактические вопросы, но, тем не менее, они борются не между программами, а за то, кто владеет или реализует эту программу. Поэтому плюрализм относительный, на мой взгляд, но у него есть еще один позитивный момент, это, на мой взгляд, как представителя левых, это то, что программа не выполняется, поскольку они не могут договориться, кому выполнять эту программу.

Сергей Дацюк: Может, ее и нет?

Борис Кагарлицкий: На мой взгляд, она в незначительной мере есть, но она является общей, и в Украине она не реализуется. Потому что консолидированный путинский административный режим смог провести реформы трудового кодекса, в Украине они не проведены. Реформу жилищно-комунального хозяйства провели в России, а в Украине она не двигается.

Теперь если говорить о развитии событий на протяжении 2000-х годов, мне кажется что эта проблема в большей степени, когда общаешься с западными коллегами, думаю, что тут мне не надо будет на этом подробно останавливаться, но, тем не менее, зафиксировать нужно. Очень существенная разница в развитии капиталистических отношений в 1990-е годы и 2000-е.

В данном случае я буду говорить о России, поскольку мне это понятно, а в Украине есть много вопросов, на которые у меня самого нет ответов, но строительство капитализма в России прошло несколько этапов.

Первый этап, можно назвать этапом разрушительно-негативным, то есть нужно было уничтожить, сломать, разобрать на запчасти все, что можно. К концу 90-х годов этот этап был в России исчерпан, потому что страна конечно богатая, но есть пределы того, что можно разграбить и забрать. Возникает очень острый кризис в связи с тем, что субъекты этой приватизации, те, которых потом назвали олигархами, начинают уже драться между собой, поскольку они представляют элиту, сформировавшуюся уже в процессе грабежа.

Соответственно эта элита делать другого ничего не может, развивать производство не умеет, стратегическое планирование на нулевом уровне, единственное, что может сделать, это вцепиться в горло соседу и пытаться отнять у него что-то из того, что он только что утащил у населения. Понятно, что это все приводит к острейшему кризису всей системы, когда система находилась на грани коллапса. Не случайно совпала с пресловутым рублевым дефолтом в 98-м году, когда финансовый экономический процесс накладывается на политический кризис.

Ответом российского капитализма на этот кризис был путинский проект, то есть консолидация политической системы, консолидация власти, и идеологическая консолидация на новой основе. Такой, националистический, патриотический, но при этом умеренный, благопристойный, с элементами даже либерализма, режим. Конечно, для демократии оказался не самым благоприятным момент, но это уже второстепенно, причем, на мой взгляд, абсолютно неправильно утверждение наших либералов, о том, что вот специально хотели задушить демократический процесс. Да случайно под руку он подвернулся этот процесс, его случайно задавили, потому, как был слабенький, хиленький, не там оказался, и по нему прошлись, это не важно. Важно то, что произошла консолидация правящего класса, причем консолидация элит в правящий класс. Они начали осознавать, хотя бы до известной степени, на том уровне, на который были способны, некоторую политическую ответственность, не социальную. Политическую, потому что вот они должны куда-то кого-то вести, что-то представлять, кроме своего кошелька, предлагать какие-то проекты. Олигархов превратили в корпоративные элиты, то есть были построены корпорации с бюрократизированными системами управления, корпорации, которые были уже готовы к какому-то стратегическому планированию. Их дисциплинировали, бюрократия осознала свою роль - все упорядочить, следить за соблюдениями правил. Правила она сама же устанавливает, понятно, что они не объективны, но хоть какие-то есть. Путин в данном случае выступил строгим учителем в классе, но учитель он же не враг детям, он в целом позитивный, но строгий. Того, кто вообще безобразничает и не хочет учиться, того выставляет из класса вон. Таким образом, выставили Березовского, Ходорковского вообще из школы выгнали, а Березовского перевели в лондонский класс, предположительно там может быть, чему-то научат.