Читать онлайн «Единственная сверхдержава». Страница 1

Вопреки самым популярным предсказаниям, крушение Советского Союза не вызвало распад западной коалиции, не вытолкнуло на первый план исторического действия экономический национализм, не послужило началом процесса группирования западных держав в попытке уравновесить мощь Соединенных штатов. Напротив, смена флага над Кремлем самым очевидным образом открыла дорогу тому, что проще и точнее других терминов определяется понятием гегемонии в международных отношениях североамериканского колосса. Сдерживающая Америку вторая сверхдержава – Советский Союз, оказавшись в руках советских борцов за благополучие «у нас и во всем мире», начал терять мировое влияние в 1989 г с ослаблением позиций в Центральной и Восточной Европе. Затем советские позиции начали ослабевать в Латинской Америке, Африке, Азии и на Ближнем Востоке. В результате «не только угроза американской территории, но какая бы то ни была форма угрозы влиянию США в Латинской Америке и Европе была ликвидирована на все обозримое время. С исчезновением поддерживающей их сверхдержавы недружественные к США арабские режимы перестали представлять собой угрозу Израилю. Это создало Соединенным Штатам возможности глобального доминирования, не имеющие параллелей в мировой истории».[1]

С крушением Востока окончился полувековой период баланса сил на мировой арене. У оставшейся в «одиночестве» главной победительницы в холодной войне Америки появились беспрецедентные инструменты воздействия на мир, в котором ей уже не противостоял коммунистический блок. Именно в это время Американцы заново осмотрели мировой горизонт и увидели что – в отсутствие какого бы то ни было цивилизованного международного консенсуса — перед Америкой открываются невероятные, немыслимые прежде фантастические материальные, политические и культурные новые, немыслимые прежде возможности. Они увидели, что даже те, кто боялся Америки и противостоял ей, либертарианцы справа и остатки новых левых, множество голосов от Парижа до Багдада и Пекина определяют будущие международные отношения исходя почти полностью из преобладания американской мощи – и особенно исходя из факта преобладания военной мощи США. «Момент однополярности превратился в десятилетие однополярности и, при минимальных усилиях и мудрости, может продлиться намного дольше. (Даже историк из Йельского университета Пол Кеннеди, боявшийся в середине 1980-х годов «имперского перенапряжения», поверил в чудо»[2]).

И все же была инерция. Только на развалинах Международного торгового центра в Нью-Йорке в сентябре 2001 г. преисполненные скорби и желания мщения американцы окончательно осознали, что у Америки нет противовеса, нет сдерживающего начала на этой планете, что геополитический контрбаланс окончательно ушел в прошлое, в то время как наследовавшая этому противовесу российская держава поспешила войти в возглавленную Соединенными Штатами коалицию. В конвульсиях и в понятном желании отомстить злу американское общество как «консенсусный гегемон» очевидно, зримо и определенно обратилось к «сиренам» имперской опеки над миром.

История, география и экономика дала Вашингтону шанс, который прежде имели лишь Рим и Лондон. Нет, и такое сравнение недостаточно. «Никогда не существовало ничего подобного, не было никогда подобного соотношения сил, никогда. Пакс Британника жил экономно. Британская армия была меньше европейских и даже королевский военно-морской флот равнялся всего лишь двум следующим за ним флотам вместе взятым – ныне все взятые вместе военно-морские флоты не сравняются с американским. Наполеоновская Франция и Испания Филиппа Второго имели могущественных врагов и являлись частью многополярной системы. Империя Карла Великого была всего лишь Западной Европой. Римская империя распространила свои владения дальше, но параллельно с ней существовала еще одна великая империя – Персидская и огромный Китай. Короче говоря, современную американскую империю не с чем сравнивать»[3].

В пик могущества Pax Britannica — между крушением Наполеона и франко-прусской войной (т.е. между 1815 и 1870 гг.) на Британию приходилось лишь 24 процента совокупного валового продукта шести мировых великих держав; и даже в этот период население и армии Франции и России превосходили ее. И для периода 1945-1990 гг. всегда существовала возможность того, что Советский Союз сумеет использовать свое превосходящее положение в Евразии. Сегодня же ситуация иная — у Соединенных Штатов есть все, кроме достойных их мощи конкурентов. «Никогда еще в мировой истории не существовало такой системы суверенных государств, в которой одно государство владело бы столь неоспоримым превосходством»[4]. Издатель английского журнала «Экономист» У. Эммотт заключает: «Впервые у Америки есть и возможности и мотивация для перестройки всего мира»[5].

Более того, у Америки имеется инструмент построения такого мира, в котором американское преобладание приобретает надежный фундамент. Речь идет об демократических институтах и о системе упорядоченного мирового развития, создающих достаточно прочную основу для продолжительного доминирования единственной сверхдержавы. Вашингтон воспринял прецедент: вместо того, чтобы попросту восстановить классический баланс сил, Великобритания в 1815 г. и Соединенные Штаты в 1919 и 1945 гг. «постарались ограничить применение силы, успокоить слабых потенциальных соперников, закрепить взаимосвязи посредством создания различного типа обязывающих институтов»[6]. Новый гегемон, знающий, что его доминирование в конечном счете преходяще, стремится замкнуть другие страны в систему ориентации на предсказуемую политику, которая понижает вероятие того, что несогласные с существующим порядком бросят вызов существующему неустраивающему их состоянию международных дел. Гегемон «стремится создать легитимный порядок, создающий обязывающие институты, которые ослабляют действие фактора неравномерности распределения мощи, сдерживает автономные действия в мировой политике, открывает внутренние процессы для внешней оценки и обеспечивает успокаивающее «право голоса» слабым членам мирового сообщества»[7].

Итак, искомый механизм – распространение демократических институтов. Транспарентность демократических государств, вечная борьба системы «сдержек и противовесов» делают практически невероятным посягательство этих стран на статус кво, вне зависимости от того, удобен, выгоден он ушедшим с капитанского мостика мирового развития или нет. Важно то, что эти идеи «имеют глубокие корни в американском опыте, в американском понимании истории, экономики, в американском понимании источников порядка»[8]. Без ложного самоуничижения американские теоретики создают «неразделимую взаимосвязь между демократической формой правления и стабильным порядком, основанным на гегемонии… Вот почему Соединенные Штаты были таким яростным экспортером демократии на протяжении прошедшего столетия – и особенно после окончания холодной войны»[9].

Отношении Америки к внешнему миру приобрело черты, которые одобрили бы поэт Редьярд Киплинг, политик Теодор Рузвельт и капитан Альфред Мэхэн: Соединенным Штатам не следует отказываться от бремени всемирного могущества, им следует твердо и надолго взять на себя руководство хаотически развивающимся миром, навести имперский порядок, заставить отступить все силы, руководствующиеся иными ценностями. 21 сентября 1993 г. советник по национальной безопасности президента Клинтона А. Лейк объявил, что наследницей стратегии сдерживания «должна стать в качестве главенствующей для США стратегия создания мирового сообщества рыночных демократий»[10]. Получил новое рождение силовой фактор, пользующийся рычагом демократических преобразований. Как формулирует английский политолог А. Ливен, «комбинация экспансии американского геополитического влияния, поддержка военных интервенций и в высшей степени селективное продвижение демократических ценностей сделало Соединенные Штаты исключительно грозным противником любого государства, в котором они готовы увидеть противника»[11].

Геополитическая практика дала яркие примеры этого постулата. В начале 1990-х гг. Америка в ходе т.н. Войны в заливе мобилизовала полумиллионную армию – авангард созданной ею грандиозной международной коалиции. В 1994-5 годах американцы повели за собой войска миротворцев в Боснии. В 1999 г. Вашингтон мобилизовал еще одну массированную экспедицию на Балканах — на этот раз против Сербии. Все последнее десятилетие характерно большим числом вооруженных американских интервенций, чем за весь период холодной войны. Америка энергично воспользовалась своим могуществом и в других сферах международной жизни – установление торговых правил, противостояние финансовым кризисам, международное посредничество, защита гражданских прав.