Читать онлайн «1937. Заговор был». Страница 5

Было бы ошибочным считать, что такие убеждения у него складывались чуть ли не со времен Гражданской войны, как это часто считают. «Должно быть, они часто колебались, — рассуждал он, высказывая свое мнение на упомянутом выше заседании Военного совета при наркоме, — и не всегда вели свою работу. Я думаю, мало кто из них вел свое дело от начала до конца». В феврале 1920 г. Сталин назвал «Тухачевского завоевателем Сибири и победителем Колчака». Спустя 17 лет, на этом Военном совете 2 июня 1937 г., Сталин, правда в очень сдержанной форме, подтвердил ту свою оценку деятельности Тухачевского на Восточном фронте. «Он (т. е. Тухачевский. — С.М.) в 5-й армии неплохо дрался. В 5-й армии неплохо шел».

«Бонапартистские» замыслы? О том, что и Тухачевский, и Уборевич, перефразируя известное наполеоновское выражение, «носили в своих ранцах жезл Бонапарта», не было секретом ни для кого. В военной среде, особенно в высшем комсоставе Красной Армии, все знали известную со времен Гражданской войны сталинскую квалификацию указанных военачальников: «Они плохие коммунисты, но хорошие командующие».

Наличие живых «бывших» политических «вождей» в СССР (включая Троцкого за его пределами), сохранявших в общественном мнении репутацию потенциальных лидеров альтернативной политической элиты, представляло для правящего слоя опасность превращения их в реальных альтернативных кандидатов на политическое руководство вместо Сталина и «сталинцев» в условиях малейшего колебания политической ситуации. Поэтому репрессии носили превентивный характер. В сложившейся системе любой «вождь», выросший из русской революции, становился «знаменем» и «лозунгом». В такой системе не могло быть «бывших вождей» или «вождей в отставке». У «вождя» была единственная альтернатива власти — смерть и забвение. Для этого недостаточно было обвинить его во всех смертных грехах и осудить в средствах массовой информации, пропаганды и агитации, запретить его упоминание, в том числе в устных, даже приватных и доверительных разговорах, недостаточно было его физически уничтожить, следовало полностью «вычистить» все социальное и социокультурное пространство вокруг него, реальное, предполагаемое и подозреваемое, как потенциальную оппозиционную информационную среду. В противном случае даже физически уничтоженный, информационно-запрещенный и информационно-уничтоженный «вождь» сохранял потенциал своей оппозиционной идеологической «гальванизации» и тайного «воскрешения» в сознании и мировоззрении молчащих, но еще живых его сторонников или подозреваемых в этом. Пожалуй, это было одной из причин превращения политических репрессий в массовые.

Одну из самым ранних попыток проанализировать русскую революцию в контексте проблемы глобальной социальной Революции для установления определенных общих закономерностей для всех революций предпринял П.А. Сорокин к концу 1922 г., опубликовав результаты своего исследования осенью 1923 г. Поэтому следует иметь в виду, что его суждения и выводы относятся к указанным годам — 1922–1923-м.

Разделяя любую революцию, в том числе и русскую, на три периода, первый Сорокин считает «восходящим», основную его задачу — «в разрушении, а основную деятельность — в борьбе и связанных с нею интригах». Он полагает, что «в этот период на первые роли неизбежно выступают энергичные люди с доминирующими разрушительными, а не созидательными импульсами; люди с узким кругозором, не умеющие и не желающие видеть те бедствия, которые происходят вследствие беспредельного разрушения, люди «одной идеи», экстремисты, неуравновешенные маньяки и фанатики с раздутым и неудовлетворенным самолюбием, полные эмоций ненависти и злобы, с одной стороны, бессердечные и равнодушные к чужим страданиям — с другой, словом, люди со слабо развитыми тормозными рефлексами, люди, вопреки обилию хороших слов, малосоциабельные». Не задерживаясь на полемических, спорных аспектах данного теоретического положения, продолжу и приведу мнение автора о типологических особенностях личностных свойств лидеров и (выражаясь терминологией Л.H. Гумилева) «пассионариев» этого периода революции.

«Первый, — считает Сорокин, — восходящий период революции поднимает на верхи всякого рода авантюристов, маньяков, полуненормальных, самолюбивых и т. п. жертв неуравновешенной психики, вместе с преступниками, убийцами, проститутками и подонками общества, обладающими теми же чертами, принадлежащими к тому же психологическому типу».

По мнению Сорокина, несомненно, опирающегося и на собственный, почти непосредственный «революционный опыт», на собственные наблюдения, «примерами лиц первого типа могут служить: Ленин (его болезнь медицински подтверждает этот прогноз), Сталин, Троцкий, Зиновьев, Лацис, Радек, Кедров, Дзержинский и десятки тысяч русских коммунистов, вышедших из разных слоев: из преступников, бандитов, рабочих и крестьян, промотавшихся аристократов и буржуазии, неудачливых журналистов, литераторов и интеллигентов. Значительная часть их прошла через тюрьмы и каторгу, что не могло не отразиться на их нервах, чем и объясняются те каторжные методы и тот каторжный режим, которые они ввели вместо обещанного земного рая».

В иерархии «вождей» «первого периода», представленных Сорокиным, главенствующее место Ленина неоспоримо. За ним, на втором месте, как преемник, следует Сталин, а далее, уже третьим, — Троцкий. Примечательно, что, вопреки сложившемуся стереотипу, Троцкий оказался у Сорокина лишь на третьем месте, а вторым он поставил, неожиданно, как ныне считают, малоизвестного в те годы Сталина. Кроме того, в число наиболее влиятельных «большевистских вождей» общественное мнение в Советской России, отраженное Сорокиным, включало также мало кому сейчас известного Лациса, которого Сорокин по значимости поставил следом за Зиновьевым, а также, несомненно, в те годы весьма популярного Радека и известных тогда Кедрова и Дзержинского. Что касается Дзержинского, то его фамилия в списке популярных «вождей» вполне объяснима, хотя странно, почему он поставлен в самом конце перечня, даже после Кедрова. Странно и то, что в число самых известных и влиятельных вождей общественное мнение не включило Каменева.

Если Ленин и Троцкий были признанными лидерами социалистической революции в России, Зиновьев и Сталин являлись членами Политбюро ЦК, то остальные не входили в состав высшего большевистского руководства по номенклатуре занимаемых должностей, даже Дзержинский. Но Сорокин не созерцатель. Он в годы революции находился в гуще политической жизни и борьбы, и его подборка «персоналий» не случайна. Она отражает реальную значимость «избранных» им большевиков для российского населения и для российского «политического актива» эпохи революции. Примечательно и то, что в составе этой «великолепной восьмерки» лишь одни большевики. Нет ни одного представителя, «выскочившего» на политическую арену на волне Февральской революции. Ни одного из них Сорокин не удостоил «этой чести».

Продолжая излагать результаты своих концептуально-теоретических изысканий, Сорокин переходит ко «второму периоду революции». «Так как, с другой стороны, революция — это война, — рассуждает он, — то, как всякая война, она не может не выдвигать в первые ряды профессионалов этого дела. Поскольку вопросы справедливости и истины начинают решаться физической силой, поскольку «оружие критики» заменяется «критикой оружием», то рост власти военных — будут ли ими Цезарь или Август, Кромвель или Дюмурье, Ян Жижка, Прокоп, Наполеон, Монк или Врангель, Мак-Магон, Людендорф, У Пэй Фу или Чжан Цзо-линь — неизбежен. Революция, столь презрительно третирующая военщину и милитаризм, сама является их квинтэссенцией и сама готовит — неизбежно готовит — диктатуру военщины. Выдвижение на первые ряды руководителей «критики оружием» — необходимая функция всякой революции». Далее, уже охватывая «военный массив» всех «революций» (каковыми их считает автор), Сорокин дает свой список наиболее типичных «военно-революционных» лидеров.

«Марий, Цинна, Серторий, Антоний, Помпей, Цезарь, Август, Ян Жижка, Прокоп Большой, Кромвель, Ферфакс, Монк, Дюмурье, Наполеон, Врангель, Кавеньяк, Мак-Магон, Брусилов, Слащев, Буденный, Тухачевский, Фрунзе, Каменев и т. д. — образцы людей второго типа, — заключает Сорокин, — бонапартистского». Это те, которые, по выражению Меттерниха, касавшемуся Наполеона, «конфисковали Революцию в свою пользу». Всех «зачисленных» можно разделить на несколько групп, и тогда принцип очередности перечисления «военных вождей» получает некоторую логику и смысл.

Первые три полководца древнеримской эпохи — Марий, Цинна, Серторий — из эпохи Римской республики. Антоний, Помпей, Цезарь, Август — полководцы кануна Римской империи и кандидаты в императоры. Ян Жижка и Прокоп Большой — военные деятели Гуситских войн, военные наследники Яна Гуса, последовательно лидировавшие в гуситском движении. Думается, что эти фигуры были включены в представленный список, видимо, отчасти хотя бы с учетом интереса чешской общественности. В Чехословакии Сорокин впервые и опубликовал свою «Социологию революции».