Читать онлайн «Крах СССР». Страница 27

— Дожидаемся, — говорят, — дезинфекции.

Что такое «дезинфекция», объяснили: «Конторские книги».

Соседу рассказываю про дезинфекцию, он смеется и говорит: „Робеспьеры, Робеспьеры!“» [149].

Рассуждения в среде научной гуманитарной элиты были более жесткими. Кружок профессоров собирался в Петрограде на квартире академика С.Б. Веселовского, часто бывал там и И. Бунин. С.Б. Веселовский, судя по его дневникам, — либерал и даже социалист.31 Но он, «один из ведущих исследователей Московского периода истории России XIV-XVII вв.», замечательный ученый и патриот, рассуждает как русофоб. Он пишет в дневнике: «Еще в 1904-1906 гг. я удивлялся, как и на чем держится такое историческое недоразумение, как Российская империя. Теперь мои предсказания более чем оправдались, но мнение о народе не изменилось, т.е. не ухудшилось. Быдло осталось быдлом» [27, с. 31].

В другом месте он высказывается даже определеннее: «Годами, мало-помалу, у меня складывалось убеждение, что русские не только культурно отсталая, но и низшая раса… Повседневное наблюдение постоянно приводило к выводу, что иностранцы и русские смешанного происхождения даровитее, культурнее и значительно выше, как материал для культуры» [27, с. 38]. Или еще: «Когда переходишь от русских писателей к иностранным, то начинает казаться, будто попал из притона хитрованцев и хулиганов или из дома умалишенных в общество нормальных и порядочных людей. Со времени Гоголя пристрастие русских писателей к подлому, пошлому, уродливому и болезненному росло по мере проникновения в литературу полукультурных, талантливых и бездарных разночинцев» [27, с. 86].

Такое отношение со стороны элиты, образованного слоя, сплачивало массы ответной неприязнью. Русофобия создавала духовный климат, который отравлял «воздух общения» и переводил рациональное обсуждение разных проектов развития России в плоскость борьбы и даже войны.

Так протекало в либерально-буржуазной среде «созревание» ненависти к поднявшим голову крестьянам и «пролетариям», процесс оформления идеологии, основанной на этой ненависти. М.М. Пришвин записал в дневнике 15 июня 1917 г. такое лирическое откровение:

«В ненастное время, когда все богатые красивые птицы умолкают и прячутся, вылетает из дупла старого дерева худая серая птичка Пролетарий и наполняет сад однообразным металлическим звуком: «Пролетарии всех садов, соединяйтесь!» Как только начнет проходить ненастье, на небе показывается радуга и поднимаются голоса других богатых птиц, звук этой нищей птички в саду исчезает и природа живет своей обычной, сложной, мудрой и несправедливой жизнью.

С детства я очень интересовался явлением серой птички в ненастье, и раз проследил, куда она исчезает: за старым амбаром заросшая бурьяном была древняя дикая яблонька, и в этой яблоньке дупло черное, величиною в кулак. Я заметил, что серая птичка туда нырнула, просунул руку в дупло — и вот там по-змеиному зашипело. В страхе я бросился бежать от змеиного шипа. Так, в детстве я словно обжегся об эту маленькую серую птичку.» [149].

Темная ненависть к «пролетарию» приобрела культурно приемлемые формы ненависти к политической власти большевиков как узурпаторов и губителей России. Но она возникла до прихода большевиков, они лишь притянули ее к себе, как громоотвод разряжает заряд тучи. В.В. Шульгин пишет в воспоминаниях начала лета 1917 г.: «Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно, в его берлогу, вырвавшегося на свободу страшного зверя».

На деле за политическими основаниями антисоветизма стоял социальный расизм — невозможность вытерпеть власть «низших классов». Потому и писал С. Есенин о Белой армии:

Вот как И. Бунин воспринимает тех, против кого в сознании его сословия уже готовилась гражданская война. Это сословие рыдало бы от восторга, если бы дьявол по горло ходил в крови этих людей. И. Бунин описывает рядовую рабочую демонстрацию в Москве 25 февраля 1918 г., когда до реальной войны было еще далеко:

«Знамена, плакаты, музыка — и, кто в лес, кто по дрова, в сотни глоток:

— Вставай, подымайся, рабочай народ!

Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские.

Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: „Cave furem“. На эти лица ничего не надо ставить, — и без всякого клейма все видно…

И Азия, Азия — солдаты, мальчишки, торг пряниками, халвой, папиросами. Восточный крик, говор — и какие мерзкие даже и по цвету лица, желтые и мышиные волосы! У солдат и рабочих, то и дело грохочущих на грузовиках, морды торжествующие».

И дальше, уже из Одессы: «А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно асимметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, — сколько их, этих атавистических особей, круто замешенных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая…».

Здесь представление всего «русского простонародья» как биологически иного подвида, как не ближнего. Это — самая настоящая русофобия.

Великий поход против Советов — война цивилизаций

Цивилизационный конфликт с советским проектом — более глубокий фундамент, на котором вырастали и сословный эгоизм, и социальный расизм части богатого слоя российского общества. В ходе модернизации, в Петровские времена, консолидировалась часть элиты, тяготеющая к Западу («западники»). Будущее России они видели как «возвращение на столбовую дорогу цивилизации», а единственной «правильной» цивилизацией считали Запад. Диапазон радикализма этого тяготения был очень широк, однако в моменты больших потрясений происходило сплочение — вплоть до готовности к войне со всеми «почвенными» проектами за «светлое будущее России» как части Запада, хотя бы на его задворках.

С.Б. Веселовский пишет в дневнике в 1917 г.: «Последние ветви славянской расы оказались столь же неспособными усвоить и развивать дальше европейскую культуру и выработать прочное государство, как и другие ветви, раньше впавшие в рабство. Великоросс построил Российскую империю под командой главным образом иностранных, особенно немецких, инструкторов» [27, с. 31].

Конфликт по поводу альтернатив будущего России резко обострился в период вторжения западного капитала и быстрого развития «импортированного капитализма». Произошло столкновение современного (западного) капитализма с традиционализмом, которое описывал М. Вебер. Это неизбежный социальный, политический и культурный конфликт в ходе модернизации, но в России он был вплетен в особенно сложный клубок противоречий и развивался как элемент большой революции.

Оценивая результаты культурных взаимодействий на стадии зрелости цивилизаций, Н.Я. Данилевский выделяет три возможных случая. Первый — «прополка», или колонизация, состоит в вытеснении местной культуры. Например, индейские племена Северной Америки были вытеснены европейцами с их родных земель и загнаны в резервации, где индейская культура увяла и разложилась. Подобным образом выпалывают с грядок сорняки.

Второй тип взаимодействия — «прививка». Это значит, что зрелые «плоды» иной цивилизации — общественные институты, учреждения, формы быта и искусства — переносятся на почву другой, менее зрелой культуры, подобно тому как генетический материал культурного растения прививается на ствол «дичка» и преображает его. Метафора прививки трактуется негативно — «прививка не приносит пользы тому, к чему прививается», дичок становится средством для черенка.

Третий тип взаимодействия Н.Я. Данилевский сравнивает с «влиянием почвенного удобрения на растительный организм», или «влиянием улучшенного питания на организм животный». При этом перенос знаний, институтов и технологий происходит с их адаптацией к местной культуре — с развитием, но без разрушения ее устоев.

На кого опирается господствующая в конкретный исторический период сила, к каким идеалам она взывает и кого наделяет ресурсами и властью — один из важнейших вопросов, ответ на которые нужен для понимания общественного процесса.

Н.Я. Данилевский предложил концепцию, согласно которой носителем главных черт той или иной цивилизации является культурно-исторический тип [52]. Цивилизация представляется как воображаемый великан, «обобщенный индивид». Н.Я. Данилевский видел в культурно-историческом типе очень устойчивую, наследуемую из поколения в поколение сущность — народ, воплощенный в воображаемом обобщенном индивиде.

В этой концепции важно, что в каждый момент в цивилизации действует один культурно-исторический тип. Другого в данный исторический период в конкретной цивилизации не существует. Это представление об устойчивости культурно-исторических типов развил О. Шпенглер. Он дал метафорическую концепцию неудачных цивилизационных контактов России с Западом («модернизации»), применив термин «псевдоморфозы», взятый из минералогии.