Читать онлайн «Мировая холодная война». Страница 107

Сталин отмечает, что «в Америке ситуация лучше». Молчание. В дневнике Клей пишет, что «достаточно проехать по России, чтобы убедиться в нуждах русских». Фактически американский администратор в Германии пришел к выводу, что «мы должны дать русским некоторый объем репараций для закупок в Германии». Голос вопиющего во пустыне. 31 марта Клей покинул Москву, давая понять русским, что он не согласен с генеральной западной линией. Но остальные американцы были только счастливы занять жесткую позицию.

Как полагает Д. Йергин, «большинство американцев никогда не понимало проблем, которые обуславливали советские требования. Частично советский стиль выдвижения требований воспринимался как сознательные усилия преодолеть западное сопротивление. Американцы полагали, что повторение советских требований рассчитано Молотовым и его коллегами на то, что Даллес называл „процессом истощения“. Но ни на секунду советская сторона не сомневалась в справедливости своих требований. В разоренной стране с величайшими усилиями восстанавливалась жизнь. Тысячи гибли ежедневно, но лощеных западных дипломатов это не волновало. Прежние западные союзники забыли слово солидарность — именно из-за этого началась „холодная война“.

Американцы заняли железобетонную позицию: «Никаких репараций России». Американский эксперт Киндлбергер: «Молотовская экономика фантастична». Англичане помогали — Бевин считал, что «русские ограбят Германию за наш счет». Между собой американцы и англичане уже решили объединить свои зоны. Они не хотели помогать России ни при каких обстоятельствах: а вдруг это поможет военному укреплению восточного гиганта?

15 апреля, после беседы со Сталиным госсекретарь Маршал пришел к выводу, что русские просто хотят расколоть лагерь Запада. Эта встреча началась в десять часов вечера в Кремле. Внешний вид Сталина удивил Маршала — Сталин чувствовал себя неважно. Он как бы съежился в своей одежде. «Вы такой же, как и прежде, а я уже старик», — сказал Сталин. Далее начались взаимные жалобы. Маршал указал на то, что русские до сих пор не рассчитались по ленд-лизу. Уже в самом начале дискуссий, 15 апреля 1947 г., Дж. Маршалл заявил И. В. Сталину, что различия в подходе двух стран к решению германской проблемы непреодолимы. Глава Советского правительства ответил, что не рассматривает ситуацию столь трагически, что начало крупных дипломатических операций всегда представляет значительные сложности. Но опыт показывает, что при наличии желания и доброй воли достижение компромисса возможно. Маршалл счел возможным увидеть в этих словах не знак ободрения и надежды на успех, а констатацию различий».

В ответ Сталин указал на невыполненное Соединенными Штатами обещание предоставить Советскому Союзу заем на восстановление народного хозяйства. И более. В Ялте Соединенные Штаты согласились на предоставление СССР 10 млрд. долл. в качестве германских репараций. Теперь, сказал Сталин, американское руководство, видимо, иначе смотрит на этот вопрос. Советский Союз «не получит более репараций помимо уже полученных. Этого Советский Союз принять не может. „Советскому народу была названа цифра в 10 млрд. долл. Выплачиваемые на протяжении 20 лет, эта сумма не будет излишне тяжелой для немцев. Соединенные Штаты и Англия могут отказаться от своей доли репараций, Советский Союз — нет“. Что толку договариваться, если одна сторона не желает договариваться вовсе?

Сталин добавил, что тупик на конференции не стоит воспринимать трагически. После стычек люди устанут и начнут искать компромисс. Сталин дал Маршалу совет: «Иметь терпение и не впадать в депрессию». Очевидно было, что Сталин смертельно серьезен и что он надеялся на договоренность несмотря на «доктрину Трумэна». Напрасно. Три западные делегации покинули Москву, не продвинувшись в решении проблем. Маршал воспринял совет Сталина «сохранять спокойствие» как предзнаменование тяжких испытаний впереди. Теперь и он «понял опасности дипломатической игры». Угасла надежда на человека, для которого военная солидарность должна была значить многое. Весь путь до Вашингтона он обсуждал возможности укрепления Западной Европы. Маршал дал задание Джорджу Кеннану: «Создать доклад с идеями, как спасти Европу. Постараться избежать тривиальностей».

А Сталин в Москве убеждал окружающих, что «Америка, самая мощная держава мира», не позволит никогда оборвать линии ее коммуникаций в Средиземноморье. То, что было сказано о Греции, разумеется, относилось к Италии и Франции, что бы ни думали по этому поводу коммунисты этих стран. Но свою сферу влияния Сталин отдавать не собирался. В годы второй мировой войны он был инициатором создания Великой коалиции и народных фронтов — союза коммунистов с демократами во Франции, Италии и других странах, что постарался повторить и в Восточной Европе. Американы же не были готовы иметь дело с национал-коммунистами. Страх пред коминтрном лишал их реалистического восприятия происходящего. Именно они заставили братьев по классу уволить коммунистов из французского и итальянского правительств в мае 1947 г.

Советник государственного секретаря Маршала Мэйсон определил ситуацию так: «Москва представляет собой кульминацию отхода от Ялты, от представления о возможности общности интересов». Дж. Ф. Даллес сказал, что Россия осуществляет наступление. «Советы имеют план сокрушения капитализма и замены его полицейскими государствами». Не большая честь для многовековой цивилизации так прочесть интересы и намерения оглушенного своей драмой прежнего союзника. Союзника, своими жертвами спасшего миллионы американских и британских жизней.

К 21 апреля 1947 г. координационный комитет госдепартамента, военного и военно-морского министерств подготовил закрытый доклад, определявший американские интересы в мире. «Важно, чтобы в дружественных нам руках находились регионы, в которых имеются месторождения металлов, нефти и других ресурсов, регионы, которые представляют собой сами по себе стратегическую ценность, имеют значительный промышленный потенциал, значительные людские ресурсы и организованные вооруженные силы, а также те регионы, которые в силу политических и психологических причин позволили бы США оказывать большее влияние на мировую стабильность и безопасность».

Прислушаемся к мнению современного американского историка Дэвида Макаллоха: «Где и как началась „холодная война“ — с провозглашения ли „доктрины Трумэна“ или раньше, когда Трумэн впервые встретил Молотова, или с санкционированием конгрессом „плана Маршала“ — все это будет предметом дискуссий и споров в грядущие годы. Но ясной разграничительной линией между американской политикой в отношении Советского Союза представляется возвращение из Москвы Джорджа Маршала. Это случилось 26 апреля 1947 г., когда Маршал докладывал президенту Трумэну то, что Трумэн уже знал, что дипломатия не может преодолеть противоречия, что с русскими невозможно работать, что хаос им удобен, а коллапс Европы служит их интересам». После этих слов Трумэн будет жалеть о быстром роспуске американской армии в Европе.

Чарльз Болен полагал, что «холодная война» началась в 1917 г. Президент Трумэн не любил выражения «холодная война», он чаще говорил о «войне нервов».

На политической вершине страны лишь Элеонора Рузвельт требовала «предпринять усилия, по решению проблемы непосредственно со Сталиным». В ответе на письмо Элеоноры Рузвельт, вдовы Ф. Д. Рузвельта, Трумэн писал: «Американский образ жизни не сможет выжить, если другие народы, которые стремятся следовать этому образу жизни во всем мире, не будут иметь гарантию своего успеха. Чтобы обеспечить подобную гарантию, мы не должны позволять силам дезинтеграции находиться без присмотра». Речь шла о «присмотре» за приобретенной американцами зоной влияния в мире, а она выходила на новые рубежи в Европе и Азии.

Некоторые осмотрительные сенаторы пытались избежать перехода США к глобальной конфронтации. Их надежды и сомнения видны, в частности, из следующего диалога сенатора А. Смита (Нью-Джерси) и заместителя госсекретаря Д Ачесона во время слушаний в комиссии по иностранным делам сената США. Сенатор спросил, может ли программа помощи Греции и Турции «оказать давление на Россию, с тем, чтобы она села рядом с нами за стол переговоров и разрешила некоторые из противоречий?» Д. Ачесон ответил следующим образом: «Сенатор, я думаю. Было бы ошибкой верить в то, что вы можете в любое время сесть рядом с русскими и разрешить проблемы. …Я думаю, что на их разрешение потребуется длительный период времени, и на протяжении всего этого времени мы должны все время указывать русским, что мы хорошо сознаем, в чем заключается наши интересы, и что мы твердо охраняем эти интересы и абсолютно готовы предпринять необходимые действия. Лишь в этом случае решение вопросов будет возможно». Сенатор Смит: «Планируете ли Вы какую-либо раннюю фазу разрешения спорных вопросов?» Ачесон: «С ними невозможно вести переговоры».