Читать онлайн «Западня глобализации: атака на процветание и демократию». Страница 43

Глава 5

Удобная ложь. Миф о местных факторах и честности глобализации

Он молча сидит там, сложив руки между колен и плотно сжав губы. Хесус Гонсалес никогда не думал, что ему уготована такая участь. Он долгие годы вкалывал до седьмого пота, прежде чем стал электротехником, и, в конце концов, нашел хорошую и, казалось, надежную работу с регулярным жалованьем в процветающей мексиканской автомобильной промышленности. На фабрике, где он работал, собирались амортизаторы для мексиканских мотоциклов и тракторов, и ничто, казалось, не предвещало беды. Но внезапно все рухнуло: сначала песо, затем торговля и, наконец, национальная экономика. Его фирма обанкротилась. Теперь этот тридцатилетний отец семейства проводит дни на тротуаре шумной авениды Сан-Хосе в центре Мехико. Он сидит на жестяном ящике и рекламирует себя с помощью куска картона, на котором неразборчиво написано слово «electricista[270]». Он надеется получить случайную работу, но на лучшие времена больше не рассчитывает. Этот кризис, говорит он, «продлится намного дольше, чем мы думали».

Для Мексики 1996 года случай с Хесусом Гонсалесом вполне типичен. Каждый второй мексиканец трудоспособного возраста или безработный, или перебивается поденным трудом в теневой экономике. Вот уже полтора года совокупный продукт на душу населения неуклонно снижается. Страну сотрясают политические волнения, забастовки и крестьянские восстания. Это совсем не то, что планировали правительство и его советники из США. Десять лет три сменявшие друг друга президента послушно выполняли все предписания Всемирного банка, Международного валютного фонда и правительства Соединенных Штатов. Они приватизировали бóльшую часть государственной промышленности, сняли все ограничения для иностранных инвесторов, отменили импортные пошлины и открыли страну мировой финансовой системе. В 1993 году Мексика даже заключила с Соединенными Штатами и Канадой Североамериканское соглашение о свободной торговле (NAFTA), предполагавшее полную интеграцию страны в североамериканский рынок в течение десяти лет. Международное сообщество неолибералов нашло в лице Мексики примерного ученика, и в 1994 году клуб богатых стран, видимо, признал это окончательно, приняв ее в ОЭСР.

Поначалу казалось, что все идет по плану. Многочисленные транснациональные корпорации открывали или расширяли в Мексике производственные площади. Объем экспорта ежегодно возрастал на 6%, а внешняя задолженность госбюджета, которая в 1982 году поставила страну на грань катастрофы, начала уменьшаться. Впервые в Мексике стал набирать силу пусть и немногочисленный, но вполне платежеспособный средний класс, который основывал новые компании и платил налоги. Но при всем том «экономическое чудо» приносило реальную выгоду лишь очень незначительной части экономики и населения. Новые, динамично развивавшиеся отрасли химической, электронной и автомобильной промышленности сильно зависели от импорта и создавали сравнительно мало новых рабочих мест. Старая крупная промышленность была выведена из государственного сектора и передана в руки нескольких акционеров-толстосумов. Всего лишь 25 холдингов контролировали корпоративную империю, производившую половину ВНП страны[271]. В то же время, однако, излишняя открытость по отношению к Соединенным Штатам подвергла основные секторы мексиканской экономики внешней конкуренции. Страну захлестнул поток импортных товаров, и компании средних размеров, специализировавшиеся на трудоемком производстве, были поставлены на колени. В одних только машиностроении и прежде стабильной текстильной промышленности были вынуждены закрыться пятьдесят процентов предприятий. Реальный экономический рост стал отставать от роста населения. Форсированная капитализация сельского хозяйства, которая, как предполагалось, должна была подстегнуть экспорт и помочь справиться с гигантскими конкурентами из США, на практике имела катастрофические последствия. Несколько миллионов сельскохозяйственных рабочих потеряли работу из-за механизации и хлынули в и без того перенаселенные города. Начиная с 1988 года импорт рос в четыре раза быстрее, чем экспорт, наращивая дефицит торгового баланса, который в 1994 году равнялся соответствующему показателю всех остальных латиноамериканских стран вместе взятых[272]. Но к тому времени пути назад у стратегов мексиканского роста уже не было. Для успокоения избирателей и сохранения дешевого импорта правительство удорожало валюту страны за счет высоких процентных ставок. Это не только парализовало местную экономику, но и привлекло в страну свыше 50 млрд долл. в краткосрочных инвестициях из североамериканских фондов. В декабре 1994 года наконец случилось неизбежное: мыльный пузырь лопнул, и произошла девальвация песо. Страшась гнева американских инвесторов и мирового финансового краха, вашингтонский министр финансов Рубин и шеф МВФ Камдессю организовали крупнейший чрезвычайный заем всех времен (см. гл. 3). Это, разумеется, спасло иностранных инвесторов, но ввергло Мексику в экономическую катастрофу. Для того чтобы вернуть доверие международных рынков, президент Эрнесто Седильо распорядился начать следующий раунд шоковой терапии. Реальные процентные ставки в размере свыше 20% и радикальное урезание расходов на общественные нужды привели к тяжелейшему экономическому спаду за последние 60 лет. В течение нескольких месяцев 15 000 компаний обанкротились, около 3 миллионов человек потеряли работу, и покупательная способность населения уменьшилась по крайней мере на треть[273].

После десятилетия неолиберальных реформ стомиллионная нация к югу от Рио-Гранде живет хуже, чем прежде. Стабильность государства подрывается всевозможными движениями протеста — от крестьянской партизанской войны сепатистов на юге до примерно миллиона человек, принадлежащих к среднему классу, которые не в состоянии выплатить подскочившие проценты по займам. Социолог Анне Хуфшмид, хорошо знающая Мексику, считает, что эта страна и впрямь стоит на пороге — только не процветания, а «неуправляемости и гражданской войны»[274].

По этой причине итог авантюры с NAFTA оказался отрицательным и для могущественного северного соседа. Когда американские сборочные заводы переносились на юг, администрация Клинтона еще могла утверждать, что экспорт отечественной продукции в Мексику создает 250 000 дополнительных рабочих мест в самих Соединенных Штатах. Но экономический крах до такой степени уменьшил в Мексике спрос на импортные товары, что торговый баланс США с Мексикой впервые стал отрицательным. Надежды на рост занятости в Соединенных Штатах пошли прахом. Возросли лишь доходы компаний, снизивших расходы на зарплату благодаря дешевой мексиканской рабочей силе. Девальвация песо даже означала, что многие американские корпорации равно как и множество германских и азиатских компаний по производству автомобилей и электроники, получили дополнительное преимущество на мировом рынке. Работа в таких фирмах дает средства к существованию многим мексиканским семьям, но она и близко не компенсирует потерь вследствие краха национальной экономики. Опять растет число мексиканцев, которые незаконно и зачастую при ужасных обстоятельствах пересекают Рио-Гранде, дабы тяжелым трудом зарабатывать на жизнь в США, тогда как предполагалось, что именно этому виду миграции NAFTA положит конец.

Итак, мексиканский опыт показывает, что идея чудо-процветания в результате полного освобождения рынка — наивная иллюзия. Всякий раз, когда слаборазвитая страна пытается без субсидий и тарифной защиты конкурировать с мощными индустриальными экономиками Запада, ее потуги обречены на скорый провал. Свободная торговля — не более чем закон джунглей, и не только в Центральной Америке.

Евроазиатским аналогом Мексики является Турция. В надежде на ускорение модернизации правительство в Анкаре заключило с ЕС договор о таможенном союзе, вступивший в силу в начале 1996 года. Турецкие промышленники ожидали, что за этим последует увеличение объема экспорта в Евросоюз. Однако модернизаторы на побережье Босфора, как и их мексиканские коллеги, далеко не в полной мере оценили последствия открытой экономики для своих внутренних рынков. Теперь, когда товары со всего мира могут экспортироваться в Турцию на условиях ЕС, страну наводнила дешевая зарубежная продукция. Всего через полгода Турция стала испытывать изрядный дефицит торгового баланса. Действительно, экспорт вырос на 10%, но импорт подскочил на 30. Опасаясь за валютные резервы страны, новое правительство, лидирующее положение в котором занимает исламистская Партия всеобщего благоденствия, немедленно ввело импортные пошлины в размере 6%. Таможенный договор с ЕС разрешает защитные меры такого рода, но действовать они могут не более 200 дней. Турция попала в западню[275].