Читать онлайн «1917». Страница 3

Даже краткий анализ истории усиления – во многом искусственно стимулированного – Америки в течение XIX века выходит за рамки этой книги, и просто напомню, что именно США провели в 1898 году первую в мире подлинно империалистическую войну – с Испанией за новые колонии. Ещё до этого, в 1893 году, США оккупировали Гавайские острова. В 1898 году младший друг и единомышленник будущего президента США Теодора Рузвельта журналист Уильям Уайт, играя в откровенность, писал:

«Когда испанцы сдались на Кубе и позволили нам захватить Пуэрто-Рико и Филиппины, Америка на этом перекрёстке свернула на дорогу, ведущую к мировому господству. На земном шаре был посеян американский империализм. Мы были осуждены на новый образ жизни».

Как это обычно у американских идеологов и бывает, Уайт лицемерил. Не слабость Испании, не захват Кубы, Пуэрто-Рико и Филиппин якобы развернули США на дорогу к мировому господству, а курс элиты США и их европейских доброжелателей на мировое господство Америки открыл эпоху нарастающего распространения влияния США на глобальный политический процесс. Миром XIX века и начала ХХ века правила Британия, но миром ХХ и XXI века должны были править – по задумке наднациональной Элиты и имущей элиты США – Соединённые Штаты.

К ХХ веку вполне определённо оформилось противостояние Британской и Германской империй, но у «великой шахматной доски» мировой политики прочно обосновывался и третий «игрок» – США. Именно Америка и объединённая «железом и кровью» Германия выходили в лидеры промышленного прогресса. Британия же постепенно утрачивала свою былую промышленную монополию и всё более становилась жертвой своих необъятных колоний, население которых в 10 раз превышало население метрополии. Английская промышленность ориентировалась на выпуск дешёвых массовых потребительских товаров для продажи в колониях, и в первые десятилетия ХХ века 57 % всех английских промышленных рабочих и служащих было занято в отраслях, так или иначе связанных с колониальной монополией Англии. В текстильной и швейной промышленности было занято больше рабочих, чем во всём английском машиностроении.

Чтобы лучше понять ситуацию, возьмём в качестве примера такую важнейшую отрасль, как чёрная металлургия. В 1830 году в Англии было произведено 700 тысяч тонн чугуна, а к началу 1870-х годов его производство превысило 6,5 миллиона тонн и основная доля мирового производства приходилась на Англию. В Германии и США вплоть до 1860 года производство чёрного металла находилось на низком уровне. Но уже в 1890 году США превзошли Англию в производстве стали, и к 1913 году производили стали в 4 раза больше, чем Англия. Причём если Англия выплавляла в основном кислую мартеновскую сталь в устаревающих кислых печах, то американское производство на 2/3 состояло из основной мартеновской стали и на 1/3 из бессемеровской стали. Германия тоже развивалась стремительно. Прекратив выплавку стали в кислых печах, немцы в 1893 году догнали Англию по производству стали, а к 1913 году Англия оказалась отброшенной на третье место.

В 1902 году английский экономист Эшли (W. J. Ashley) с тревогой отмечал, что за последние 30 лет в Англии существенно вырос лишь экспорт угля и тех продуктов, производство которых связано с использованием дешёвой неквалифицированной рабочей силы, и что английской промышленности грозит упадок «вследствие научных достижений Германии и методов массового производства, применяемых в Соединённых Штатах». Подобные тревоги были более чем обоснованы, и среди трёх важнейших стран-продуцентов Англия оказывалась перманентно третьей, причём особенно проигрывала двум лидерам в передовых отраслях. США занимали первое место в мире по экспорту автомобилей и станков, Германия – по экспорту электроламп и большинства видов электротехнической аппаратуры.

С одной стороны, Англия казалась вечным колоссом, способным указывать даже Соединённым Штатам Америки. Ценные бумаги, вложенные в английские колонии, к 1913 году приносили их владельцам 200 миллионов фунтов стерлингов годового дохода. При этом уровень годового дохода в сто фунтов позволял его получателю – хотя и достаточно скромно – сводить концы с концами.

В то же время «нездоровое» колониальное богатство разъедало основы могущества Британии. Английское золото растекалось по земному шару, а результатом становилась нехватка его для наращивания внутренней мощи. В 1913 году США выплавляли 31,3 миллиона тонн стали, Германия – 17,3, а Англия – всего 7,7 миллионов. Не имея таких колоний, как английские, немцы работали над созданием мощной страны внутри её собственных границ. Англичане же «несли бремя белого человека» по всему свету. В итоге непосредственно Англия утрачивала темпы, новые отрасли промышленности развивались в ней слабо, медленно – в отличие от Германии и США.

Соответственно, политика не только Америки, но и Германии постепенно также приобретала империалистический оттенок. Аппетиты у кайзеровской Германии были немалыми, но их трудно было назвать непомерными: аппетит был по экономическому организму Рейха, быстро растущему и нуждающемуся в сырье и рынках сбыта. Причём даже без войны немцы активно завоёвывали мир своим умением работать. Русский дипломат Николай Николаевич Шебеко докладывал в 1911 году в МИД о планах развития Багдадской железной дороги:

«В настоящем своём фазисе сооружаемый путь представляет уже прекрасный сбыт для изделий германских фабрик и заводов, так как весь железостроительный материал доставляется из Германии. В будущем законченном виде дорога даст возможность германской промышленности наводнить своими продуктами Малую Азию, Сирию и Месопотамию, а по окончании линии Багдад-Ханекин-Тегеран также и Персию».

Эти пути на Восток немцы, в отличие от англичан, пролагали не огнём пушек и сталью мечей, а огнём домен и рельсовой сталью! У пангерманской идеологии были убедительные материальные обоснования.

Давний конфликт немцев и французов, подогретый отторжением у Франции Эльзаса и Восточной Лотарингии после франко-прусской войны 1870–1871 годов, накладывался на новый конфликт империалистических интересов Германской и Британской империй и уже в ближней перспективе обуславливал образование англо-французской Антанты. (России здесь заранее была обеспечена роль пристяжной, а точнее, «рабочей» лошади.)

Классик советской историографии, академик Тарле отзывался о мощи Антанты в степенях только превосходных: «Соединённые силы Антанты были… колоссальны, её материальные возможности были… безграничны…» и т. п. Однако статистика говорила об обратном. В 1913 году удельный вес Германского Рейха (без Австро-Венгрии) в мировом машиностроении составлял 21,3 процента. А всей Антанты – Великобритании, Франции и России, вместе взятых, – 17,7 процента.

На долю США приходилось при этом 51,8 процента!

Впрочем, была ситуации свойственна и другая статистика. В 1900 году почти 75 % американского экспорта шло в Европу, а в 1913 году – только 59 %! И основной причиной было усиление Германии. Выходило, что из-за немцев капитал США терял свое влияние в Европе с темпом более одного процента в год! И это – на фоне планов США по части их будущего мирового господства. Англия Америку особо не беспокоила: было ясно, что колониальная Британия окажется в ХХ веке колоссом на глиняных ногах и былое могущество утратит, а ведущей силой англосаксов станут Соединённые Штаты, если… Если этому не помешает Германия, особенно если станет реальностью прочный стратегический союз Германии с Россией.

Иными словами, Германия оказывалась в начавшемся ХХ веке не просто опаснейшим экономическим конкурентом Америки, но и её злейшим геополитическим врагом.

Тем не менее даже после Первой мировой войны (и даже по сей день) многие историки так и не смогли избавиться от уверенности, что мотивы той войны определялись неизбежностью «пробы сил» между Германией и Англией, ведь к началу войны именно эти две страны были индустриализованы в наибольшей мере. В 1907 году процент рабочих и служащих в торговле, транспорте и промышленности по отношению ко всему самодеятельному населению составил для Англии 45,8 %, для Германии – 40 %, а для США – всего 24,1 %. Поэтому фактор США считал второстепенным даже такой историк-энциклопедист, как Евгений Викторович Тарле. В своих работах по тому периоду он дал нам отличный фактический материал, а тенденцию так и не увидел, как не увидела её, пожалуй, и вся советская историография Первой мировой войны.

Объективный же анализ показывает, что в перспективе ХХ века основным мировым противоречием выступало уже не англо-германское, а американо-германское. Вот что писал 1 января 1898 года германский посол в Вашингтоне Хольлебен:

«Противоречия между Германией и Соединёнными Штатами в экономических вопросах, всё более и более обостряющиеся со времени великого подъёма, испытанного Германией в качестве экономической силы, поскольку речь идет о настроениях в США, вступили в острую стадию.