Читать онлайн «Манипуляция продолжается. Стратегия разрухи». Страница 63

Возможно ли это при зарплате 15 тыс. в месяц, особенно если из-за рождения ребенка работает только отец? В какое «более скромное жилье» должна переехать эта семья, чтобы выплачивать налог? Ведь если она переедет в картонный ящик, то отец (врач или инженер) не сможет заработать и свою скромную зарплату.

Очевидно, что средняя ставка налога в 1 % рыночной стоимости для России невозможна – но ведь именно ее рекомендует установить совещание «участников эксперимента и представителей государственных ведомств». Какова же логика их расчетов, каков прогноз социальных последствий реализации их рекомендации? И сообщество специалистов социально-гуманитарного профиля, и общество в целом имеют право (а строго говоря, обязаны) потребовать у правительства внятного изложения методологических оснований принятия решений по данной проблеме.

На мой взгляд, методологические основания доктрины введения нового порядка налогообложения недвижимости сомнительны – независимо от социальных последствий и экономической эффективности этого порядка. Конечно, если бы эта эффективность обещала быть высокой, а социальные последствия благотворными, то критический анализ методологии имел бы лишь познавательное значение и вряд ли побудил кого-то активно протестовать против нововведения. Но в данном конкретном случае, как представляется, методологическая ошибка таит в себе риски принципиального характера, что оправдывает усилия по обсуждению обоснованности доктрины.

Итак, предлагается ввести налог на жилье из расчета 1 % его рыночной стоимости. Предполагается, что эта рыночная стоимость является измеримым параметром, который можно принять за мерило налогооблагаемой базы. Это индикатор ценности жилья как блага, ради сохранения которого гражданин будет согласен платить налог. Определение ставки налога подчиняется критериям справедливости и целесообразности, которые здесь не будем обсуждать.

В общем, при введении любого налога мера определяется разными способами. Власть, обладающая достаточной силой и легитимностью (авторитетом), может ввести налог волевым путем, исходя из критической необходимости (неважно, дает ли она при этом подданным или гражданам развернутые объяснения или просто уведомляет о своей воле). Если же власть желает убедить население в целесообразности налога с помощью рациональных аргументов, необходимо найти явную и надежную связь латентной величины блага, облагаемого налогом, с измеримым и ясным параметром (неважно, вводится ли эта мера в ходе общественного диалога или авторитарно).

В этом случае, в отличие от волевого решения, возникает опасность, что установленная властью мера будет воспринята населением как ложная (ошибочная или, что еще хуже, манипулятивная). Это происходит, когда связь между измеримым параметром и латентной величиной блага не имеет убедительного обоснования. Выбранный в качестве индикатора параметр не служит мерой того блага, которое оценивают с его помощью. Такое ложное обоснование налога приводит к большим издержкам и существенно подрывает легитимность власти. При этом даже неважно, «в какую сторону» искажает реальность измерительный инструмент. Вызывает возмущение сама его неадекватность[50].

Как обстоит дело в нашем случае?

Первым делом возникает вопрос, на каком основании за мерило берется рыночная стоимость того жилья, которое является предметом купли-продажи и аренды на рынке. Как ни странно, никаких объяснений для этого выбора не давали ни чиновники, ни привлеченные для работы над доктриной специалисты. Когда удавалось задать этот вопрос, отвечали: «Так делается во всем мире». Этого ответа принять невозможно. Ведь очевидно, что на жизни нескольких поколений так не делалось в России. В действительности так делается только в странах, где длительное воздействие рыночной экономики привело к формированию рыночного общества. Иными словами, где в товар и предмет купли-продажи превратились и те сущности, блага и отношения, которые в иных культурах купле-продаже не подлежат. Страны рыночного общества – отнюдь не весь мир. Для того чтобы применять в России социальные технологии, используемые в этих «рыночных» странах, требуется показать, что в отношении данной технологии выполняются критерии подобия.

Исторически сложившиеся в России и в рыночных обществах представления о недвижимости различались кардинально. Нагляднее всего это выражалось в отношениях к земле. Вплоть до реформы Столыпина практически вся земля находилась в казенной, общинной и феодальной собственности, а также в собственности монастырей. Свободной купли-продажи земли не было. Попытка провести приватизацию общинных земель, в общем, не увенчалась успехом. Соответственно, рыночная стоимость земли очевидно не могла служить индикатором для оценки участков – земля не имела товарной формы.

Приложение к земле рыночных индикаторов применялось колонизаторами с целью замаскировать явный произвол при изъятии недвижимости у населения колоний. Это – важная глава в истории Запада. Превращение в товар общинных земель начиная с XVII века, с экспроприации общинных земель в Ирландии Кромвелем, и последствия такого изменения были предметом интенсивных исследований экономистов, социологов и антропологов. Затем Локк исследовал эту проблему по заказу администрации колоний Северной Америки при организации рынка общинных земель индейских племен.

Когда европейцы вторглись на земли индейцев-скотоводов, для их захвата они применили старый принцип res nullius (право захвата «ничьей» земли). Но англичане, двигаясь по плодородным прериям, натолкнулись на племена земледельцев. Колониальные власти попытались опереться на трактат Томаса Мора «Утопия» (1516) – он пошел дальше принципа res nullius и определил, что колонисты имеют право силой отбирать у аборигенов землю и «депортировать» их, если их земледелие менее продуктивно, чем у колонистов. Эта идея стала позже в Англии знаменем, под которым вели «огораживание» и сгон крестьян с общинных земель. Испытав этот принцип на своих крестьянах, английские лорды провели экспроприацию большей части земли у ирландцев с колоссальной «экономической эффективностью». Чтобы делить отнятую землю между солдатами Кромвеля, пришлось разработать теорию стоимости.

В Америке превратить все эти заделы в стройную теорию собственности поручили Джону Локку. Локк дополнил трудовую теорию собственности новой идеей: труд, вложенный в землю, определяется в цене на рынке земли. Хороший урожай у индейцев не имеет значения – он обусловлен благодатной природой. Земля у индейцев не продается – вот главное! Она дается бесплатно или обменивается на ценности, «в тысячу раз меньшие, чем в Англии». Это значит, что индейцы в нее не вкладывали труда. А англичане вкладывали очень много труда – потому у них земля покупается и продается по высокой цене. Значит, землю у индейцев надо отобрать, потому что англичане своим трудом «улучшают» землю, а индейцы – нет. Так возникло новое право собственности: земля принадлежит не тому, кто ее обрабатывает, а тому, кто ее изменяет (увеличивает ее стоимость) [113].

Таким образом, к землям индейцев были приложены индикатор и критерий, которые были неприложимы из-за отсутствия у индейцев частной собственности и купли-продажи земли. Методологический подлог (или ошибка – неважно) помог легитимировать изъятие недвижимости у аборигенов и, фактически, их геноцид. Понятно, что речь идет о легитимности этой экспроприации в глазах колонистов, а не индейцев – легитимация была необходима, поскольку колонисты стремились строить правовое государство.

Это маленькое отступление делает логичным вопрос: сложилось ли в России, как общая норма, отношение к жилью как товару?

Вспомним, как формировался жилищный фонд России и, соответственно, его восприятие в массовом сознании. Вплоть до конца 20-х годов ХХ века 80 % населения СССР жило в селах и деревнях. Жилье там практически полностью не покупалось, а строилось для своей жизни. В большой мере так же было и в городах. Это значит, что подавляющее большинство населения жило в домах, составлявших часть натурального хозяйства, а не рыночной экономики. Дом не рассматривался как товар, покинуть его, продать или бросить заставляли повороты судьбы, и это чаще всего было драмой.

В советское время очень небольшой рынок жилья дореволюционной России сузился еще больше. Городской жилищный фонд был собственностью государства и предоставлялся гражданам практически в вечное пользование. Отношение к дому как товару иссякло, смена квартиры, тем более с теневыми коммерческими сделками («доплата») было редким приключением. Рынок жилья стал складываться лишь с середины 90-х годов.