Читать онлайн «О социализме и русской революции». Страница 63

Но Марксу удалось поставить политику рабочего класса на почву сознательной классовой борьбы и таким образом выковать смертельное оружие против существующего общественного строя. Базис нынешней социал-демократической рабочей политики — это именно материалистическое понимание истории вообще и марксова теория капиталистического развития в особенности. Только тот, для кого сущность социал-демократической политики и сущность марксизма равным образом остаются тайной, может мыслить себе социал-демократию, классово сознательную рабочую политику вообще, вне марксова учения.

Фридрих Энгельс в своем «Людвиге Фейербахе» сформулировал суть философии как вечный вопрос о соотношении мышления и бытия, о человеческом сознании в объективном материальном мире. Если же мы перенесем понятия бытия и мышления из абстрактного мира природы и индивидуального созерцания, в чем профессиональные философы мнят себя большими специалистами, в область жизни общества, то сможем сказать в известном смысле то же самое о социализме. Он издавна был нащупыванием, поиском средств и путей, чтобы привести бытие в соответствие с мышлением, особенно же исторические формы бытия — с общественным сознанием.

На долю Маркса и его друга выпало найти решение этой задачи, над разгадкой которой трудились века. Открыв, что история всех предшествующих обществ в конечном счете есть история отношений производства и обмена и что развитие их при господстве частной собственности пробивает себе дорогу в политических и социальных институтах как классовая борьба, Маркс этим открытием обнажил важнейшие движущие пружины истории. Тем самым было впервые дано объяснение необходимому несоответствию между сознанием и бытием, между человеческим желанием и социальным действием, между намерениями и результатами в прежде существовавших формах общества.

Итак, благодаря марксовой мысли человечество впервые про никло в тайну своего собственного общественного процесса. Но открытием законов капиталистического развития был, далее, показан также путь, который вывел общество из его природной, бессознательной стадии, когда оно творило свою историю, словно пчелы, строящие восковые соты, в стадию сознательной, желаемой, истинно человеческой истории, где воля общества и его действие впервые приходят в соответствие друг с другом, где социальный человек впервые за тысячелетия будет делать то, что он хочет.

Этот, говоря словами Энгельса, окончательный «скачок из царства животных в царство человеческой свободы»,[47] который для всего общества впервые осуществит социалистический переворот, происходит уже внутри нынешнего строя в виде социал-демократической политики. С ариадниной нитью марксова учения в руке рабочая партия ныне — единственная, кто с исторической точки зрения знает, что она делает, и потому делает то, что она хочет. В этом — вся тайна социал-демократической силы.

Буржуазный мир издавна поражается удивительной несокрушимости и постоянному прогрессу социал-демократии. Время от времени находятся отдельные впавшие в детство старческие умы, которые, будучи ослеплены особенными моральными успехами нашей политики, советуют буржуазии взять с нас «пример» и испить от таинственной мудрости и идеализма социал-демократии. Они не уразумевают вот чего: то, что для политики поднимающегося рабочего класса — источник жизни и вечной молодости, для буржуазных партий — смертельный яд.

Ведь что на самом деле прежде всего дает нам внутреннюю нравственную силу с ироничным мужеством переносить и стряхивать с себя такие величайшие акты подавления, как двенадцатилетний исключительный закон против социалистов? Может быть, это нечто вроде упорства обездоленных в достижении небольшого материального улучшения их положения? Современный пролетариат — не филистер, не мелкий буржуа, чтобы становиться героем ради повседневного уюта. Сколь мало перспектива одних только незначительных материальных выгод могла вызвать у рабочего класса высокий нравственный подъем, показывает плоская, трезвенная ограниченность мира английских тред-юнионов. Или это, как у первохристиан, аскетический стоицизм секты, который всегда вспыхивает как прямое следствие преследований? Современный пролетарий как наследник и воспитанник буржуазного общества — слишком прирожденный материалист, слишком здраво-чувственный человек из живой плоти, чтобы в согласии с рабской моралью черпать любовь и силу для своей идеи из одних только страданий.

Или, наконец, нас делает непобедимыми «справедливость» того дела, которое мы ведем? Но дело чартистов и вейтлингианцев, дело утопическо-социалистических школ было не менее «справедливым», и все же они вскоре пали жертвой сопротивления существующего общества.

Если нынешнее рабочее движение, вопреки всем насильственным ухищрениям противостоящего мира, победоносно потряхивает гривой, то именно благодаря спокойному пониманию закономерности объективного исторического развития, пониманию того факта, что «капиталистическое производство порождает с необходимостью естественного процесса свое собственное отрицание»,[48] а именно: экспроприацию экспроприаторов, социалистический переворот. Как раз в понимании этого видит оно твердую гарантию конечной победы и из него черпает оно не только свой пыл, но и терпение, силу действия и мужество, выдержку перед всеми испытаниями судьбы.

Первое условие успешной боевой политики — понимание маневров противника. Но что дает нам ключ к пониманию буржуазной политики вплоть до ее малейших разветвлений, вплоть до перипетий современной политики и уберегает нас равным образом как от неожиданностей, так и от иллюзий? Не что иное, как уяснение того, что все формы общественного сознания, а значит, и буржуазную политику во всей ее внутренней разорванности следует объяснять классовыми и групповыми интересами, противоречиями материальной жизни и в последней инстанции существующим конфликтом между общественными производительными силами и производственными отношениями.

Так что же дает нам и способность приспосабливать нашу политику к новым явлениям политической жизни, например «мировой политике», и прежде всего, даже без особенных талантов и проницательности, оценивать их с такой глубиной, доходить до самой сути явления, тогда как самые талантливые буржуазные критики лишь ощупью ползают по поверхности или при каждом взгляде вглубь запутываются в безвыходных противоречиях? Это опять же не что иное, как общее представление о ходе исторического развития на основе закона, гласящего, что «способ производства материальной жизни» — это именно то, что обусловливает социальную, политическую и духовную жизнь.

Но что же в первую очередь дает нам масштаб при выборе отдельных средств и путей в борьбе, позволяет нам избежать беспланового экспериментирования и растраты сил на утопические скачки в сторону? Это — однажды осознанное направление экономического и политического процесса в современном обществе; именно им мы можем измерять не только намеченный в общих чертах план нашей кампании, но и каждую деталь нашего политического стремления. Благодаря этой направляющей нити рабочему классу впервые удалось обратить великую социалистическую идею в разменную монету текущей политики и поднять кропотливую будничную политическую работу до уровня орудия осуществления этой великой идеи. И до Маркса была буржуазная политика, которую вели рабочие, и был революционный социализм. Но только с Маркса и благодаря Марксу возникла социалистическая рабочая политика, которая вместе с тем в полном смысле слова является реальной революционной политикой. И если мы признаем реальной именно ту политику, которая ставит перед собой только достижимые цели и умеет преследовать их самыми эффективными средствами и кратчайшими путями, то пролетарская классовая политика в марксовом духе отличается от буржуазной политики тем, что последняя реальна с точки зрения текущих материальных успехов, между тем как социалистическая политика реальна с точки зрения тенденции исторического развития. Это точно то различие, какое существует между вульгарно-экономической теорией стоимости, рассматривающей стоимость как вещественное явление с точки зрения состояния рынка, и марксистской теорией, понимающей ее как общественные отношения определенной исторической эпохи.

Но пролетарская реальная политика является и революционной, поскольку всеми своими частичными стремлениями во всей их совокупности выходит за рамки существующего строя, внутри которого она действует, и поскольку она сознательно рассматривает себя только как предварительную стадию того акта, который превратит ее в политику господствующего и преобразующего общество пролетариата.