Читать онлайн «О социализме и русской революции». Страница 55

Меринговские пояснения настолько переплетены в единое целое с произведениями Маркса, что даже и не воспринимаются как отдельная работа. Автор биографии полностью растворяется в авторе трудов, комментарий сливается с предметом рассмотрения в единую книгу. И книга эта учит нас понимать и любить Маркса. Германский рабочий класс может гордиться этим предназначенным прежде всего ему произведением; его величайший мастер обрисован в ней мастерски.

Ход идейного развития обоих творцов «Коммунистического манифеста» в общих чертах давно известен нам из их собственных позднейших высказываний. Маркс как недовольный младогегельянец, для которого фейербаховская гуманистическая ревизия Гегеля явилась «откровением» и толчком к созданию концепции исторического материализма, и Энгельс как человек хозяйственной практики, стимулируемый и просвещенный наблюдениями над английскими общественными условиями, встретились друг с другом на пороге научного социализма. Но этот внутренний процесс становления, особенно в том, что касается Маркса, никогда еще не был столь наглядно показан нам во всех его подробностях и в столь широкой взаимосвязи, как в книге Меринга.

При более внимательном анализе предложенного нам материала мы замечаем в первом периоде Марксова развития, который заканчивается изданием в 1844 г. «Deutsch-Franzosische Jahr-bucher» и установлением идейного контакта с Энгельсом, сразу две независимые друг от друга линии. Первая линия — это продолжающийся внутренний кризис, выразившийся в поисках «истины», а конкретно говоря, в поисках разрешения философского конфликта между мышлением и бытием, между материальным миром и мыслительным процессом. Другая линия — ряд контактов с практическим миром, с политическими и экономическими вопросами того времени и со спорными вопросами. Сюда относятся статьи Маркса о цензуре и свободе печати, о краже леса, редакционная работа над статьями о мозельских виноделах, работа о еврейском вопросе. Эти труды должны были иметь для развития Маркса двоякое значение.

Во-первых, благодаря постоянному контакту с практическим германским убожеством он получил здесь представление о тех политических условиях, которым несколько лет спустя вынесет смертный приговор; здесь он познакомился с той почвой, по которой его философской идее было суждено затем нанести «удар, подобный молнии». В то время как его прежние братья во Гегеле Бауэр, Штраус, Фейербах не выходили из сфер абстрактных философских рассуждений, Маркс формировался в практического борца. Живой непрерывный контакт с германской действительностью позволил ему в дальнейшем, когда Фейербах осуществил освобождение человека от давившего на него кошмара абстракции, сразу доказать, что «критика неба превращается… в критику земли, критика религии — в критику права, критика теологии — в критику политики» и поставить вопрос: «В чем же, следовательно, заключается положительная возможность немецкой эмансипации?»[34]

Во-вторых, этот постоянный контакт с практическими вопросами времени всякий раз заставлял Маркса остро осознавать несостоятельность своего идеалистического миропонимания и таким образом снова толкал его к исследованиям и попыткам подойти к главной проблеме: к универсальной точке зрения, с которой можно было найти гармоническое освещение и единое решение всех частичных проблем практической и духовной жизни.

Меринг справедливо говорит, что, руководствуясь гегелевской точкой зрения, Маркс, верно, уже не справился бы с запланированной им для «Rheinische Zeitung», но так и ненаписанной последней статьей по чисто экономическому вопросу парцеллизации крестьянских хозяйств. Собственно говоря, эта точка зрения оказалась несостоятельной еще раньше, когда он занялся практическими вопросами. Правда, именно гегелевская диалектика явилась тем острым оружием, которое позволило ему с таким блеском критически разделаться с дебатами в рейнском ландтаге по вопросам свободы печати и закона о кражах леса. Но именно лишь диалектика, метод мышления сослужил ему тут службу. Что же касается самой точки зрения, деловой позиции, то нам кажется, что уже здесь Маркс, выступая за свободу печати и за право бедных крестьян на порубку древесины в лесу, скорее навязывает гегелевской философии государства и права свою точку зрения, нежели выводит ее из философии. Как говорит сам Меринг, прежде всего глубокая и истинная симпатия Маркса к «бедной, политически и социально неимущей массе», его «сердце» — вот что даже еще в идеалистической стадии собственного развития толкало его на борьбу и диктовало ему активную позицию.

Мы рассматриваем эти факты, ставшие столь явными лишь благодаря настоящим публикациям, как исключительно важные и даже более важные, чем когда-либо, именно в данный момент. С некоторого времени мы наблюдаем процесс так называемой критики научного социализма в наших собственных рядах. Главная тенденция этой «критики» — практически и теоретически — развал здания марксова учения и изъятие из него именно тех элементов, которые до сих пор считались основными его устоями: исторического обоснования объективной необходимостью, а также научного обоснования экономическим анализом. Чисто эмпирическое наблюдение факта эксплуатации, «прибавочного продукта» должно оказаться при этом достаточным базисом, а голое сознание «несправедливости» распределения — легитимацией социалистического рабочего движения.

Выясняется, однако, что сам Маркс уже в начале 40-х годов весьма хорошо знал как факт эксплуатации, которую воспринимал как высшую несправедливость, так и французское и английское рабочее движение в его первоначальной форме. О первом, к примеру, свидетельствуют его высказывания о краже леса, а о втором — те поучения, которые Маркс дает в «Rheinische Zeitung» аугсбургской «Allgemeine Zeitung»* по поводу ее выпадов против коммунизма. «Что сословие, которое в настоящее время, — пишет Маркс в октябре 1842 г., — не владеет ничем, требует доли в богатстве средних классов, — это факт, который и без страсбургских речей и вопреки аугсбургскому молчанию бросается всякому в глаза на улицах Манчестера, Парижа и Лиона».[35]

Предпосылки, которые по логике современных «критических социалистов» или, вернее, — если вернуться от учеников к их учителям — по мнению буржуазных профессоров, подвизающихся на ниве «социального движения», достаточны, чтобы обосновать существование рабочего движения, поразительным образом не смогли еще повернуть к социализму величайшего теоретика социализма. В той же статье о коммунизме Маркс показал, что еще в конце 1842 г. он ни в малейшей степени не был приверженцем социалистических устремлений.

«Rheinische Zeitung», пишет он как ее редактор, «которая не признает даже теоретической реальности за коммунистическими идеями в их теперешней форме, а следовательно, еще менее может желать их практического осуществления или же хотя бы считать его возможным, — «Rheinische Zeitung» подвергнет эти идеи основательной критике».[36]

Итак, «эмпирических фактов», которых нынешним тупоголовым хватило для сколачивания плоского «эмпирического» социализма, гению оказалось недостаточно для создания научного социализма. Для этого не хватило обобщающей в единое целое, плодотворной точки зрения, не хватило той гранитной глыбы, на которой надлежало воздвигнуть здание социализма как науки. И к этому Маркс смог прийти иным путем, только после спора с гегелевским идеализмом.

В нашем распоряжении есть, таким образом, три важные вехи того внутреннего кризиса, который прошел Маркс на пути к созданию исторического материализма. Это длинное, чудесное письмо Карла отцу от 10 ноября 1837 г., которое несколько лет назад было опубликовано в «Neue Zeit», но полное значение которого раскрылось только теперь во взаимосвязи с общим развитием Маркса; во-вторых, впервые опубликованная здесь его диссертация; и, наконец, появившееся в «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» Введение «К критике гегелевской философии права». Во всех трех Документах мы видим Маркса в различной форме и с разным успехом ведущим поиск решения той же самой проблемы примирения сознания с бытием, ищущим монистическое единое понимание физического и духовного, морального и материального мира. И ясно, что найти его он не мог до тех пор, пока сам не принял участия в его открытии.

С точки зрения позднейшего обоснования научного социализма мы считаем особенно счастливым обстоятельством то, что Маркс с самого начала занимался правом и предпринимал свои философские попытки именно в связи с ним. В то время как другие младогегельянцы замыкались почти исключительно в области теологических размышлений, т. е. самой абстрактной из форм идеологии, Маркс с самого начала инстинктивно пробивался к ближайшей, самой непосредственной форме материальной общественной жизни — к праву. Ведь местами он столь отчетливо обнажает заключенное в нем экономическое ядро, что порой даже вовсе не зараженные историческим материализмом ученые-правоведы (как, например, базельский профессор Арнольд в 60-е годы в своих исследованиях о средневековой городской собственности) наталкиваются на чисто экономическое объяснение целых периодов истории права.